Пиньята (исп. Piñata) — полая игрушка довольно крупных размеров, изготовленная из папье-маше с орнаментом и украшениями. Своей формой пиньята воспроизводит фигуры животных (обычно лошадей) или геометрические фигуры, которые наполняются различными угощениями или сюрпризами для детей (конфеты, хлопушки, игрушки, конфетти, орехи и т. п.)
Пиньяту подвешивают (дома на крюк к потолку, также на улице или в саду на дерево), одному из детей дают в руки палку, завязывают глаза и раскручивают на месте, затем он пытается отыскать и разбить пиньяту, чтобы достать содержимое.
Игра обычно сопровождается музыкой и песням
Посвящается отцам-занудам и бескорыстной дочерней любви
Её отец всегда суров
Был, очень скуп на ласку
И хмур он, словно нездоров,
Надел как-будто маску.
Наморщен лоб и мрачен вид,
Проходят дни за днями,
А у него как зуб болит
И ногти рвут клещами.
Считал, что выглядит умней
Когда насупит брови,
У близких всех ему людей
Отпил немало кро́ви.
Он думал знает всё про всё,
Нельзя ему перечить,
Упрямый, хуже чем осёл,
Таких ничто не лечит.
А дочка, славный ангелок,
Была смешливой очень
И смех её частенько мог
Раздаться даже ночью.
Лишь грусти тень её лица
Слегка порой касалась,
Увидеть радостным отца -
Несбыточная малость.
Хохочет девочка во сне,
Но спит суровый мачо,
Лишь хмурит брови при Луне,
Не может он иначе.
Нет однозначных рецептур,
Чтоб снять со лба морщины,
С чего же взял-то он, что хмур
Обязан быть мужчина?
А скоро дочке девять лет,
Решил, что праздник нужен,
Проблем с деньгами вроде нет,
С идеями похуже.
Но мозг у папы будь здоров,
И вот расставил точки -
Пиньята с кучею даров,
Сюрпризом станет дочке.
Он сувенирных лавок тьму
Объездил, в двадцать пятой
Сказал: "Вот эту я возьму!"
И пальцем ткнул в пиньяту.
Затем приблизился черёд
Дочурке брать подарки,
Отец, деньга́м теряя счёт
Заехал в гипермаркет.
Подарков он, как в улье пчёл,
Купил, затем верёвку
Крепить пиньяту приобрёл
И для себя обновку.
При этом очень всех достал
Своей угрюмой рожей,
"Ура", - кричал весь персонал,
Когда свалил он всё же.
В "Спортивном" тоже всех напряг,
Где биту выбрал хмуро,
Теперь ему и в руки флаг -
Порадует дочуру.
И вот настал рожденья день,
Столы, подарки, гости,
На полдвора пиньяты тень.
Задумавшись о тосте,
Отец малышку подозвал
И, брови сдвинув к носу,
Пиньяту дочке показал,
Затем повязку просто
Надел дочурке на глаза
А биту сунул в руку,
За плечи крутанув, сказал:
"Разбей-ка эту штуку!"
Набрал он в рот "Вдову Клико",
Взял устрицу с подноса,
Отцом быть очень нелегко,
Ведь дочь - цена вопроса.
Дочурка радостно, прыг-скок,
Взмахнула битой резко
И папке в "яблочко"-висок
Попала с жутким треском...
Все гости: "Ах! Вот, мля!! Пипец!!!"
Как выдохнули разом.
Сглотнув шампанское отец
Пустил ноздрями газы.
Улыбка в сорок шесть зубов
Рот тут же растянула,
К такому не был он готов
И шлёпнулся со стула.
Осколком ко́сти в голове
Разомкнуты все связи,
Вмиг изменился человек
Без доктора и мази.
Когда из комы вышел он
Улыбка не пропала,
Для дочки это был купон,
Чтоб всё начать сначала.
Гордится девочка отцом,
Ведь он весёлый самый,
С таким улыбчивым лицом,
Не нудный, не упрямый.
Теперь ведёт отца она
Держа за ру́ку крепко,
Любви и радости полна,
Кудахчет как наседка.
С ним очень дочке повезло,
Был раньше грубоват он,
Сейчас же дарит ей тепло
Так жданное когда-то.
......
Вдвоём они всегда теперь,
Смеются и в ненастье.
Вот так бывает, ты поверь,
Приходит к людям счастье...
Как-то, выйдя резко из запоя,
И мгновенно вновь в него войдя,
Девочка Андрей и мальчик Зоя,
Плакались, ответа не найдя.
Плакались - "вот, доля, вот судьбина!"
Он делился с ней, и с ним она,
Как же, мол, родители смогли на,
Детям дать такие имена!
Вот с пелёнок дети и бухали,
Мальчик Зоя с девочкой Андрей,
И зачем так мамы их назвали,
Было непонятно, хоть убей!
Пили за песочницей под снегом,
Там - она рыдала, он ревел -
Ведь Андрей хотела быть Олегом,
Ну, а Зоя Машей быть хотел!
Недавно мы с дочкой играли в «Может быть». Один загадывает что-нибудь или кого-нибудь, а другой задает вопрос-предположение. Отвечать можно только- Да, или-Нет.
Я задумала Карлсона. Не буду перечислять все её вопросы, оставлю только конечные:
-Может быть, этот мужчина живет в городе?- Да. (Во-от, -думаю,-уже теплее…)
-Может быть, он высокий и стройный? –Нет. ( Снова не туда…)
-Может быть, он очень скромный? – Нет. (Интересно, кого она имеет в виду?)
-Может быть, он совсем нескромный? (Судя по интонации, она догадывается…) – Да.
-Может быть, он любит пошутить? - (Ага, игрок на верном пути..) – Да.
-Может быть, он всегда обманывает? - Нет…(Нет, часто Карлсон вполне правдив.)
-Может быть, он обманывает, когда ему это нужно?- ( Хорошая постановка вопроса!) – Да.
-Может быт он очень любит сладкое? – Да!!! (Ну вот же! Ну конечно же! Всё, по сияющей мордашке вижу – догадалась... Давай, Ксюша, жми!..)
«Меня могло, конечно же, не быть,
Но я живу, о чём-то размышляю.
Кого мне за меня благодарить?
Когда-нибудь об этом я узнаю.» Нина Гурьева «Меня могло, конечно же, не быть»
Жми сюда
Меня могло, ребятушки, не быть,
Да только папа - снайпер был «от Бога»!
Но не спешат его благодарить
Все те, кто знал меня хотя б немного.
Я размышляю день-деньской о том,
Что за эффект? Но каждый раз бывает, -
Лишь только я своих творений том
Достану, все куда-то исчезают.
Кого мне за меня расцеловать?
Когда мне эта тайна станет ближе?
И что, сказав, в виду имела мать:
«Уж лучше б «снайпер» взял тогда пониже»?
Я не могу писать витиевато,
мой лексикон уныл и скуповат.
Но в этом я совсем не виновата.
Наверно, в этом папа виноват.
Скудна метафор серенькая гамма,
глагольных рифм дoвлеет кабала.
Но в этом точно виновата мама:
она меня такою родила.
Пишу топорно, сухо, без экспрессий,
эмоции не прут из-под пера.
А виновата в этом тётя Песя-
единственная мамина сестра.
Я не прославлюсь. Так и постарею.
Нетленок не создам наверно я.
Кто виноват?-Конечно же, евреи:
любимая и дружная семья.
Чего скрывать? Судьба моя-индейка,
и ничего уже не изменить.
А если б родилась я не еврейкой,
кого б тогда могла я обвинить?
Скажу откровенно: я - папина дочка.
Нам все говорят, что похожи мы очень.
И даже когда мы маленечко в ссоре,
родство наше вряд ли хоть кто-то оспорит:
нос папин и уши, и даже походка,
и родинки две слева на подбородке.
Вот только одно портит наш с ним "дуэт":
у папы усы. У меня же их нет!
Грустим одинаково, дуемся тоже,
и мамочке корчим прикольные рожи.
Смеется она и твердит постоянно:
«Теперь мне понятно, в кого ты, Татьяна!»
Мой папа сластёна и я, если честно,
могу есть конфеты покуда не тресну.
Чихаем мы с ним одинаково громко
и сок пьем всегда из коробки соломкой.
Я кошек люблю, папе нравятся тигры,
мы вместе играем в подвижные игры
Еще я люблю, когда папа в субботу
берет меня в офис (к себе на работу).
Там можно, как взрослой, крутиться на кресле,
от шефа таиться в условленном месте.
Потом мы гуляем, в кафешке шикуем,
поём хором песни, картины рисуем.
Я маму свою обожаю, целую
и даже, признаюсь, к папуле ревную.
Чтоб ей не скучать мы схитрили немножко…
Так в нашей семье появился Алёшка!
Теперь всё нормально. И это не ложь!
Ведь он, как две капли, на маму похож!
У моей соседки Кати два прекрасных пацана
и она без мужа, кстати, их растит совсем одна,
старший вылитый китаец, младший Вова негритос,
вот он мило улыбаясь, чешет смоль густых волос,
Катька их безумно любит и работает в МГИМО,
вряд ли кто её осудит за такое вот письмо:
"Я ваш папа Цзянь Лумумба и китайский тайконавт -
правнук Криштвана Колумба, а по-русски космонавт,
я сейчас живу в Китае, где ни мамы нет, ни вас,
выполняю в этом крае спецзадание сейчас,
мой отец Патрис Лумумба ( это мальчики секрет )
и всё племя "тумба-юмба" шлёт вам пламенный привет,
я люблю вас Федя с Вовой, мама тоже любит вас,
чтоб она была здорова и даю вам свой наказ -
ешьте кашку из перловки, вами я сынки горжусь,
скоро из командировки, я к вам, мальчики, вернусь,
мир наш, детки, очень тесен, я вернусь в свою страну,
лет быть может через десять, как слетаю на Луну!"
------
Может папа их обманщик и детей забыл давно,
но в дверной почтовый ящик Катя бросила письмо,
тут как раз вернулся Федька и от радости сплясал,
восклицая - "Из Китая, папка нам письмо прислал!"
Подросшая детка, бывает, садится на шею;
И плачет родитель, как нильский чудак-крокодил.
Горюет, страдает, пыхтит, но признать не умеет,
Что сам эту крошку на шею свою подсадил.
......
У нас дома есть окаменевшее яйцо...
Картинка навеяна сообщением дочки:
-Папа очень расстроился, когда узнал, что я хотела взять яйцо на прогулку, потому что оно из его молодости...
Я спою тебе негромко, ты услышишь,
как танцует летний дождь по скользкой крыше,
как дрожат, боясь сорваться с парапета,
слёзы-капли под лихим порывом ветра.
Пропою о том, что за туманом где-то
даль сияет изумрудно-сочным цветом,
и дугою мостик радужный согнётся,
а в проёме подмигнёт лукаво солнце.
Заплетёт лучи в пшеницы жёлтой косы,
и в глазах блеснут теплом от счастья росы.
В них полёт небесной дали отразится,
нежной трелью пропоёт желаний птица.
Улетит и растворится в белой стае,
и такое с нами, добрый друг, бывает…
Но не будем горевать о ней впустую!
Пропою негромко песню,
но другую…
***
Лёгкий весенний ветерок распахнул окно комнаты. Сквозняком открыло дверь, и с письменного стола полетели, словно птицы, размахивая крыльями-страницами, школьные тетрадки.
«Боже мой, какой сквозняк! Санька, быстрее закрывай окно, чего смотришь!» - в дверном проёме появилась мама с кухонным полотенцем в руках.
«Что это за бардак у тебя в комнате? Ну-ка, быстро всё убрал! Сейчас придёт с работы отец, увидит беспорядок, не обрадуешься!»
Санька – семилетний мальчишка. Первый год учёбы в школе ему дался нелегко. Читать он научился рано. Помог дед, который играл с ним в буквы-попрыгушки с помощью обычной газеты. Дед давал Саньке задание: среди скопления букв найти и закрасить фломастером заданную. Со временем задания усложнялись: нужно было найти слоги. Санька с радостью выполнял задания деда. Ведь после игры «в буквы» он получал в подарок целый рубль!
Если чтение Санька освоил быстро, то с письмом не подружился. Ну не получались у него ровненькие палочки и крючочки. Танцующие буквы прыгали по линейкам тетрадки, невзирая на строгие границы. Письмо стало для мальчишки сущим наказанием. Учительница в школе называла его лодырем, мама то и дело в наказание усаживала за стол и заставляла писать. Но больше всего Санька боялся отца, который большую часть времени проводил на работе. Но, приходя домой, считал своим долгом повоспитывать поганца. Так отец называл Саньку. Мальчишка привык к такому обращению, и не обижался. Но если отец приходил домой пьяным, Саньку охватывал животный страх. Ему хотелось забиться в самый дальний угол комнаты, сделаться невидимкой, чтобы о нём просто забыли.
Единственным существом, которое понимало и принимало Саньку таким, какой он есть, был кот Тимка. Когда-то его, ещё совсем маленьким котёнком, принёс дед в подарок Саньке ко дню рождения. Мальчик был счастлив такому подарку, несмотря на недовольное ворчание мамы: «Ну и зачем нам этот облезлый? Он и гадить где попало будет, и мебель царапать…»
В прихожей послышалась возня. Что-то с грохотом рухнуло на пол. Санька услышал причитание матери: «Серёж, ну сколько можно! Сил моих больше нет! Ну когда этот кошмар закончится! Не надо! Не ходи к нему! Сделаешь пацана неврастеником!»
«Отстань! Иди грей ужин, а я у поганца уроки гляну!» - прохрипел в ответ отец, и двинулся в сторону детской.
Дверь широко распахнулась, на пороге стоял отец, подперев плечом дверной косяк.
«Здорово, пацан! Ну, давай, показывай, чему тебя там, в школе, учат!» - с ухмылкой произнёс он.
Санька врос в стул, боясь пошевельнуться, и продолжал неровным почерком выводить слова.
Отец наклонился над сидящим мальчишкой, и, дыхнув перегаром, вслух прочёл написанное: «Дя-дя Ва-ся жи-вёт в Ка-лу-ге. Го-род Ка-лу-га сто-ит на ре-ке О-ке.»
«Вот, блин, сколько тебя учить можно, поганец! Это не я пьяный, это буквы твои с похмелья!» - с ухмылкой проговорил он.
Саньку затрясло от волнения.
«Да ты на трясись, а давай эти предложения переписывай!» - отец рванул листок из тетрадки, скомкал, и бросил на пол. Из-под дивана выскочил Тимка, и давай лапками футболить клочок бумаги.
«Развели тут зоопарк!» - злобно выпалил отец, и, словно мячик, пнул кота. Тимка, взвизгнув, исчез в тени под диваном.
Из глаз Саньки сами собой полились слёзы. Он продолжал писать, но строчки расплывались, а буквы получались ещё более кривые, чем раньше.
«Ах ты поганец чёртов! Ещё сопли распустил, как баба! Что из тебя вырастет! Безрукий олух! Тебе же было сказано писать ровно!» - отвесив крепкий подзатыльник Саньке, отец шаткой походкой направился к выходу – «Сиди и рисуй буквы, говнюк! Утром проверю! И не дай Бог…»
Дверь захлопнулась. Санька ещё долго сидел, замерев в позе зародыша. Тем временем, за окном совсем потемнело. Фонари застыли по стойке смиренно, освещая прогуливающихся людей. Они шли мимо… Шли, не торопясь, по домам, где в окошках загорался тёплый свет, где за чашкой ароматного чая велись долгие разговоры о жизни…
Я - в кровати, папа - рядом, открывает сказок том.
Неужели, мне сегодня почитает перед сном?
Папа смотрит в оглавленье, водит пальцем и сопит.
Нет, сегодня как обычно...вздох, зевок и папа спит.
Небольшой городишко в Поволжье, -
Ветхость изб, однотонность хрущоб.
На автобусе по бездорожью
Мы приехали в глушь эту, чтоб
Оказаться на родине малой... -
Стартовала здесь в жизни жена.
Изменилось всё, поизветшало…
Но родная для нас сторона.
Тесть и тёща встречают радушно…
Как давно не бывали мы здесь?
За столом восседаем послушно,
Разливает по рюмочкам тесть.
И когда мы почти «на орбите»
Тёща третью отводит ступень :
«Вы с картошкой-то нам подсобите?»
«Ну конечно, маман! Ясен пень…»
С утреца - на картофельном поле.
Двадцать соток – нехилый расклад.
Три четвёртых мы где-то вспороли, -
Сил моих вдруг сказался упад…
Тесть же с тёщей по-прежнему рьяно
Продолжали картошку копать…
«Не стареют душой ветераны…», -
Думал я, придавивши кровать…
Разбудили… Мол, баня готова…
Надо б смыть чернозёма налёт…
Если честно, и так мне хреново…
Только тесть за собою зовёт.
Я от пара ору окаянно!
Ну а тесть – не согрел и костей…
Не стареют душой ветераны…
Наш полёт изначально скромней…
После баньки – в саду посиделки.
Стол в беседке богато накрыт.
И нарезки в шикарных тарелках.
И «смирновка» нутро холодит.
«Мне не надо! И так уже пьяный!», -
Сквозь хмельной я вещаю уют, -
Не стареют душой ветераны!
На плечах меня в хату ведут…
У постели моей тесть дежурит…
Допивая «смирновки» бутыль.
Мне же видится в пьяном сумбуре
Как врагов мы садили на шпиль.
Как французов прогнали незваных…
Как устроили «Гитлер-капут!»…
Безупречнее нет ветеранов,
Что в российской глубинке живут…
Мамочка купила мне
В магазине Мега
Полководца на коне
И конструктор Лего.
Отнесла она домой,
Все мои подарки,
И взяла меня с собой
Погулять по парку,
А потом сходить в кино -
На мультфильм про Фею,
Ведь я в Лего всё равно
Поиграть успею.
Я пил фанту, ел попкорн,
В это время папа,
Дома был, и молча он
Мой пакет захапал.
С полководцем поиграл,
И в конструктор Лего,
И еще мою включал
Он приставку SEGA.
Ладно, папа, нет проблем,
Не гляжу я косо -
Распластан на снеге
С глазами раскрытыми
В задумчивой неге,
Под неба софитами.
Где звёзд красота
Покоряет сознание,
И чувств полнота
Дарит переживания!
Как в дар принесённый
С душою безгрешною,
Лежу весь смирённый,
Взираю неспешно я
На мимоидущих
Людей суетящихся.
Бесстрастность присуща
Сегодня трудящимся...
Но нет к ним претензий!
Лежу всепрощающий.
При нынешнем цензе
Сердечность - блуждающа...
-//-
Прощаю и папу,
Дорогой что вязкою
Куда-то удрапал,
С пустыми салазками...
В детстве был я тихий мальчик, не ругался, не курил
И со школы лишь пятерки я в портфеле приносил.
Но за дело взялся папа; враль, охотник и рыбак,
Он еще был спец по бабам, да и выпить не дурак.
Всю весну с соседней стройки мы таскали кирпичи,
И впервые в жизни тройку я тогда же получил.
Летом строили с ним дачу, а когда ворчала мать,
Мы с батяней шли рыбачить или уток пострелять.
В сентябре подрался в классе, стал дерзить учителям,
Хоть мой папа и грозился, - я не знал его ремня.
Педагогам надоело день за днем меня ругать,
И однажды на беседу пригласили в школу мать.
Что могла поделать мама? За нее сходил отец,
И сказал, что завуч... сложный, но директор -молодец.
Их, однажды, выбрав время, он позвал ловить язей,
Взяв на дело лодку, водку и подруг повеселей.
Я не знаю, что там было, кто кому ловил язя,
Но с тех пор директор с папой стали лучшие друзья.
Завуч тоже был доволен, в школе руку мне пожал.
Вообщем, папа их обоих, как язей за жабры взял.
Мой отец хоть с кем, наверно, мог легко найти контакт,
Между делом мне внушая:"Ссоры ищет лишь дурак...
Если твой противник сильный, не воюй с ним, будь умней.
Пусть он думает, что будто - ты среди его друзей..."
Ведь война - всегда без правил,ну а дружбе - нет цены"...
И зачем-то, вдруг, добавил: "Нет, не надо нам войны..."
- Да я ведь тебе рассказывал уже много раз , дочка! – отвечает мне папа и переворачивает страницу «Известий».
-Все равно расскажи! – требую я, взбираясь отцу на колени, - я хочу еще!
Мы с отцом гуляем во дворе. Вернее, это я гуляю – играю сама с собой в «вышибалу», в салочки, в «классики». А папа сидит на лавочке рядом с песочницей и читает газету. Мне уже почти пять лет, папе – только двадцать девять.
В моих руках разноцветный букетик из клевера, ромашек, мелких диких гвоздик и еще каких-то дворовых растений. Я намереваюсь украсить ими прическу папочки. Хорошо, что он пока об этом не догадывается.
* * *
Я цепким взглядом художника вглядываюсь в папино лицо. До чего же он красив, большеглаз, свеж и молод! Секунда – и нежный колокольчик расцветает над папиным ухом. «Как здорово! - восхищаюсь я, - не щевелись, папа!»
Жара стоит такая, что над раскаленным асфальтом висит сизая дымка. Скакалка моя валяется в песочнице, а к сачку я даже не прокоснулась. Потому что неинтересно ловить бабочек, которые не улетают, и кузнечиков, которые не упрыгивают.
- Ты слышал ? - напоминаю я тихонько, - расскажи мне про детдом! - и втыкаю в папину макушку оранжевый «ноготок», втихаря сорванный с дворовой клумбы.
- А что тут рассказывать, - папа снова переворачивает газетную страницу, - мама моя пропала без вести в сорок втором вместе с Валей, моей сестрой. Батя, стало быть, привел в дом мачеху. Я им мешал. Вот и отдали они меня в ворошиловградский детдом. Ну ты же все это знаешь, дочка!
- Ничего я не знаю! – возражаю я, - Я все давно забыла. Тебе там было плохо? Тебя там обижали?
- Да не особо, - качает головой папа, - как всех. Я уже и не помню. А вот как плавать меня научили – помню. Ванька Солдатов взял за голову, Сеня Безымянный – за ноги, Борька Декабрев – за руки Здоровые были пацаны, лет по четырнадцать. И скинули меня, шестилетнего, с моста в речку. Я помню, как шел ко дну. Как просил Боженьку не убивать меня. Как добарахтался до берега. А когда выполз на землю, вцепившись ладонями в густую крапиву, те же пацаны снова взяли меня – один за голову, другой – за ноги, третий – за руки и - хрипящего, задыхающегося, с крапивой в руках – снова бросили с моста в речку. А потом еще раз. Вот такими были мои первые тренера, дочка!
Я спрыгнула со скамейки, сжала кулаки. И пошла на папу со сжатыми до боли кулаками.
-Я вырасту большая, - сказала я, - и найду их всех. И Ваньку Солдатова, И Сеньку Безымянного, и Борьку Декабрева! И всех их – по очереди! – сброшу в реку! А когда они выползут и будут плакать, я все равно их всех снова брошу в реку! Они дураки, дураки, дураки!
- Да ладно тебе, - усмехнулся папа - я уже их простил давно. И ты прости. Когда ты вырастешь, ты будешь молодая и сильная. А они - старенькими и слабенькими. Не нужно их бросать в реку. Их нужно пожалеть!
- Нет, - сказала я, - я их жалеть никогда не буду! И я их все равно поймаю! И отлуплю прыгалками! Дураки!
- А знаешь, дочка – сказал папа, - зимой в детском доме было очень холодно и сыро. Одеяльца были худые, тоненькие, подушек не было вообще. Так и спали на сырых тюфяках, подложив под голову руку. Если б ты знала, какое это счастье – теплая комната, теплое сухое одеяло, чистая простыня, простая подушка под головой.
- Да, - согласилась я, вспомнив, как вечером меня, сонную, папа переодевает в пижаму и относит в мою кровать, – это счастье.
- После таких холодных зим, - продолжал папа, - у меня весной очень болели суставы рук и ног. По ночам я плакал, а утром садился на бревно и подставлял солнышку свои распухшие руки и ноги. И мне казалось, что не будет этому конца и края….
Мои глаза наполнились слезами и сердце сжалось от горя.
- Где у тебя болели ручки ? - бормотала я, шмыгая носом, - вот здесь, в локоточке? А ножки - вот здесь, в коленочках? Ничего страшного, сейчас доченька погладит папочке коленочку…подует папочке на ручку … и все пройдет…. все до свадьбы заживет…
- Спасибо, дочка, - засмеялся папа, вставая с лавки и тоже шмыгая носом. Цветочный дождь посыпался с его головы. – Вылечили вы меня, доктор, на всю оставшуюся жизнь!
- У тебя точно ничего больше не болит? – не верила я, - ни ручки, ни ножки? А ну-ка, попрыгай!
• * *
- Папа, я тебе сейчас открою тайну, - сказала я, беря отца за руку, - только ты не смейся. И никому не говори.
- Не буду, - пообещал папа, - и не скажу. И вообще, хорошие люди никогда не смеются над чужой тайной!
-Тогда слушай, - осмелела я, - знаешь, я боюсь ходить по бревну. Вон по тому бревну около песочницы. Мне высоко и страшно. Все девочки по нему ходят, Ирка даже прыгает на нем, а мне страшно. Я боюсь упасть и расшибиться.
- Ерунда, -сказал папа, - не упадешь и не расшибешься. Давай руку и держись крепче.
- Точно? – не поверила я, пряча руку за спину, - а почему?
- Во-первых, - сказал папа, - потому, что внизу мягкая трава. Даже если ты спрыгнешь с бревна – ничего с тобой не случится. А во-вторых, ты – дочь моряка! Дочки моряков никогда ничего не боятся, не падают и не расшибаются!
-Ух ты! - обрадовалась я - «Дочь моряка»! Вот это да! Давай, папа, руку! Не боюсь я этого бревна!
• * *
Конечно, я все-таки свалилась. С самой середины бревна. После того, как решила прыгнуть, как Ирка. После папиных одобрений: «Ну еще шажок, дочка! Смелее, умница моя!»
Я свалилась прямо на мягкую траву, под которой коварно замаскировалась каменная крошка.
- Ой, елки, - сказал папа, растерянно глядя на мои содранные коленки,- задаст мне твоя мама взбучку по первое число…
Я с ужасом глядела на капельки крови, выступающие на моей содранной коже. Я и не думала плакать – я лихорадочно соображала, как можно спасти папу от маминой взбучки.
- Юра, подорожник прилепи, - сказала проходящая мимо соседка тетя Нюра, - да подержи минутку. От ссадин и следа не останется.
-Точно! – обрадовался папа, - и как это я забыл про этот самый подорожник! Мы так всегда делали! Сейчас!
Папа метнулся к протоптанной тропинке, мигом выдрал пару крупных, как лопухи, подорожников, потер их в руках и прилепил к моим боевым ранам. Коленки защипало. «Ой, - сморщилась я, - щипет!» « Так и должно быть, - объяснил папа, - щипет – значит, заживает.»
Вечером к нам пришел гость – папин сослуживец.
«Росляков,» - представился сослуживец и протянул мне руку.
«Жанна, - ответила я , пытаясь пожать огромную мужскую ладонь. И добавила: - дочь моряка.»
• * *
Вот и снова жара на дворе.
Снова папа сидит на лавочке и читает газету.
Только мне уже почти 53, а папе только 77.
-Папа, - говорю я, - ты помнишь, что врач сказал? Нужно встать и походить.
- Да-да, - кивает папа, - я обязательно встану и похожу. Только чуть-чуть позже. Я так устал, дочка!
- Это от чего ты устал? – изображаю я удивление, - от чтения газеты? А ну-ка, вставай и пойдем до той березы и обратно ! Давай-ка руку!
Папа растерянно на меня смотрит, но не встает. Мне его жалко до спазмов в горле.
-И долго ты собираешься так сидеть? – строго спрашиваю я, чувствуя, как мои глаза наполняются слезами - в чем дело? У тебя что-то болит?
- Нет-нет, дочка! – теряется папа, - ничего не болит! Ну честное слово! Просто я боюсь. Мне кажется, что я не удержусь и упаду.
-Ну вот еще, - говорю я и поднимаю отца со скамейки, - тут просто невозможно упасть. Земля ровная, трава мягкая. Вот тебе твоя трость, вот моя рука. Опирайся и иди.
-Хорошо, - соглашается папа и делает нетвердый шаг. Смотрит на меня просветленно и улыбается: - чуднАя ты все-таки, дочка…чертенок прямо… Что в детстве, что сейчас.
- Шажок, еще шажок, - подбадриваю я отца, - ты умница, папочка! Ты у меня такой молодец! И еще такой сильный! Настоящий моряк!
Мы идем с отцом к знакомой березе по залитой солнцем тропинке. Он сосредоточен, напряжен, серьезен. Он очень хочет мне угодить. Я его люблю в этот момент больше жизни, моего седого беспомощного больного ребенка. Как я буду жить без него – я не представляю, честно.
Но пока моя любовь цветет буйно и густо, как подорожник у нас под ногами. Целый ковер своей любви я стелю под ноги своему отцу. Ее хватит надолго. Ее хватит на все папочкины боли, все его ссадины, на всю его жизнь и всю мою жизнь.
Ты только иди, папа.
Только иди.
24 мая 2013 года
______
Вчера, 23 сентября 2014 года я похоронила своего отца, Титова Юрия Александровича.
На "Хохмодроме" у меня много замечательных, прекрасных друзей. Очень хочется поделиться с ними памятью о моем отце.
− Что дети? Толку-то от них!..
− Э, нет, напрасно не брани,
Тут вот какое дело:
С детьми на финише пути
Кому хоть будет отвезти
В приют для престарелых.