Наслушавшись сенсаций из России,
Ангела Меркель у самой себя спросила:
- А не назвать ли "Шёнефельд" в честь Гёте -
Иоганн Вольфганг у немчуры в почёте.
Но призадумалась и таки поняла,
Что с головой у ней хреновые дела.
Хоть говорили 20 лет - "Она из стали!",
Уразумела Меркель как устала.
И всё идёт совсем не на "Ура!"
Пришла пойти на пенсию пора.
... И сразу к психиатру на приём б,
Раз в голову пришёл о Гёте стёб...
------
*Берлинский международный аэропорт
------
И ещё в тему
"И ещё к переименованию аэропортов" -
Жми сюда "Вот и пойми этих женщин" -
Жми сюда "Хорошая новость для древлян" -
Жми сюда "О месте народных масс в авиации" -
Жми сюда "К переименованию аэропортов" -
Жми сюда
Как-то казус получился
Древний обезьян напился...
В повтореньях век за веком
Так и стал он человеком.
А жена его, козява,
Сразу палку в руки взяла,
Дескать, хоть одна из стада
Тоже стану тем, кем надо.
Вот взлетаю! А потом
Упаду... Значит:
Кто-то шпилит в бадминтон,
Я- воланчик!
С сединою на висок
Вдруг прозренье:
-Не воланчик- волосок
В опереньи.
Эту запись в тетрадке
Года стирают:
Я -пылинка на площадке,
Где играют.
Со мною жил ходок-блондин...
Однажды, склонный к эстафетам,
Ушел к другой. И в день один
Я завела себе брюнета.
Внебрачный сын полночной тьмы
Любил зефир и шоколадки -
Сошлись характерами мы,
Жизнь потекла легко и гладко,
Как по коклюшкам кружева -
С ним не повздорили ни разу...
Но через год (а может два?)
Блондинчик вновь пришёл на базу.
Что началось!
Скандал, скандал,
Разборки, гневные упреки...
Шторм три недели бушевал,
Но и у шторма вышли сроки,
Угомонились мужики,
Всё завершилось Брестским миром.
Теперь двоих кормлю с руки -
С одной хамсой, с другой зефиром.
Иной еды на кухне нет.
Мои, с характерами, киски
Есть не желают Kitekat
И как ужи шипят на Whiskas
.... Простите, сударь! Бред несу ,
Гремящий, словно таз из меди))
Котов, зефирки и хамсу
Терпеть не может дог мой - Фредди : ))
Всё лучшее, что есть пока ещё в Сергее,
Так это, точно, происходит от евреев.
Когда, частенько, этого совсем не происходит,
Тогда в Серёге Русский Дух печально бродит.
Налево бродит - гимн звучит весьма патриотично.
Направо, если в профиль - о-о-очень неприлично.
В конце, пониже - всё ужасно, и трагично.
Тут Дух напъётся, разрыдается публично,
Последним словом, как вердиктом, заклеймит:
"Не русский ты, Серёга! Ты - антисемит!"
"А это, что за зверь? - Серёга спросит. -
Мне чýдные слова всегда мозги выносят.
Только один поможет из моих тупых друзей.
Он умный, потому что этот, как его,.. забыл,...
еврей".
Куранты помню…
Чей-то жёлтый галстук...
Динь-динь, Ура!!!
Хлопушки во дворе.
Икра, как таракан сбежала с масла.
Её ловил я вилкой на ковре…
Жена, визгливым голосом сказала:
Мол, с первою минутой в свинушкА,
Я превратился. С одного бокала!!!
А литр собаке до, для «посошка»???
Какая морда толстая взирает
Из зеркала.
А кой сегодня год?
Глазенки мелки, шея отвисает,
И пузико резинку щас порвет...
Водичкой шёрстку редкую приглажу.
Ну, с Новым Годом! Стопочка, пирог.
За тех кто выжил в этот праздник важный!
И на диван завязывать жирок!!!
В нашем приморском городке и своей рыбы хватает, слава богу, и залетная нет-нет да и появится. Я имею в виду прилавки местного рынка и холодильники горожан. Дора Ивановна Штрюкова любила свежую рыбку и хорошо в ней разбиралась, поскольку муж ее, Осип Тимурович, был заядлым рыбаком. И добычливым, к тому же. Знал правильные места и способы ловли и никогда не возвращался с рыбалки с пустыми руками. Ну, а жене, ясное дело, доставалась почетная обязанность обработки и переработки даров моря или окрестных озер. Через руки Доры Ивановны за двадцать пять лет совместной жизни с Осипом прошло, наверное, тонн сто рыбной плоти всевозможных сортов – от вульгарных карасей или язей до элитных экземпляров морской форели и балтийского лосося. Транзитом через лещей и судаков со щуками. Я уж не говорю про всевозможных окуней, плотву да красноперку. Поэтому в практической анатомии обитателей пресных и слабосоленых водоемов Дора разбиралась в совершенстве. Но однажды произошел случай, поставивший Дору Ивановну в тупик.
К семейству Штрюковых заехал в гости Осипов друг детства Жорка Журов. Проездом из Норвегии после законного трудового отпуска, который Жорж с компанией провел на рыбалке в скандинавских фьордах. Уж не знаю, как, но протырил Жорка через таможню свежемороженой сайды и трески, пойманных своими руками. Немного, килограмм пятьдесят, в пяти ящиках-термосах, укутанных тряпьем и заваленных всякой походной всячиной типа палаток, надувной лодки, спальных мешков и пропотевших штормовок. Ну, и отвалил Жорка другу пару-тройку зачетных хвостов – в качестве сувенира из дальних стран. Да. И всё бы хорошо, но Дора Ивановна после отъезда гостя занялась обработкой рыбы и обнаружила в ее кишечнике незнакомую флору. А может, фауну, что еще страшнее. Какие-то белесые палочки-колбочки, окружающие отдельные внутренние органы. Естественно, бдительная хозяйка дома объявила «Стоп!» дальнейшему процессу переработки и командировала Осипа Тимуровича с образцами тканей несчастных рыб в местную СЭС (санэпидстанцию). Для произведения анализов и экспертизы. Образцов набралось на полулитровую банку из-под кабачковой икры.
Городская СЭС примыкала отдельным флигелем к районной больничке, соединяясь с последней коридором-галереей во втором этаже. А так как к моменту описываемых событий главный вход в СЭС находился в хроническом многолетнем ремонте, народ проникал на станцию транзитом через больницу и галерею. Пошел туда и Осип, натянув на тапки полиэтиленовые хлипкие бахилы и держа под мышкой банку с образцами рыб. Войдя в больничные коридоры, Осип почувствовал тоску в душе и нытье в области десен. Так организм отреагировал на душный воздух и специфические запахи жизнедеятельности пациентов, усиленные тягостными ароматами бюджетных лекарств. И лишь в переходной галерее его слегка отпустило – тут были открыты форточки окон и воздух хотя бы отдаленно напоминал, что за пределами этого богоугодного заведения есть живая природа, свежесть мокрой травы, ароматы леса, звуки ветра и птиц… У окна Осип заметил двух сухоньких старушек в застиранных синеватых больничных халатах. Они стояли, опершись о подоконник, и смотрели через стекло в больничный двор. Осип, проходя мимо, мельком глянул туда же. Во дворе грудились больничные машины, какие-то крупногабаритные детали полувыброшенных медицинских аппаратов, мусорные контейнеры вдали. А в центре – небольшой, чисто символический скверик – старое бетонное корыто недействующего фонтана, воздвигнутого лет сто назад, да две убогие пустые скамейки по бокам под тощими кустами сирени.
- Ах, как здесь хорошо! – говорила бабуля справа восторженным голоском.
- Да-да, - отзывалась эхом левая, - такой свежий воздух!
- И зелень за окном, смотрите!
- Да-да, столько зелени! – вторила левая правой.
Осип еще раз глянул во двор. Кроме тощей сирени, другой зелени двор не содержал. И Осипу стало от этого особенно грустно, почти тоскливо. От чужого малобюджетного, нищенского счастья…
Но в санэпидстанции Осипу дали от ворот поворот, мол, СЭС не работает с продовольственными товарами от населения. С ними надо на пункт санитарного контроля при местном рынке. Ладно, делать нечего. Осип снова прошел через соединительную галерею мимо коридорных старушек, всё еще радостно гуляющих на свежем воздухе под форточкой окна. «Как мало человеку нужно для счастья, если разобраться!» - подумал он и вышел на улицу. Еще минут пять Осип пребывал в философическом углублении мыслей, шагая к остановке автобуса, пока его не окликнула насмешливо какая-то женщина:
- Мужчина, вы бы сняли бахилы-то! Больница уже давно кончилась!
- Ой, спасибо! – сконфузился Осип и стянул с тапок разлохмаченные голубые мешочки.
На городском рынке было многолюдно, шумно, в воздухе витало электричество торгового оживления. Одни надеялись продать, другие намеревались отовариться. И каждый в уме прикидывал выгоду своих вариантов торговли. Помещение пункта санитарного контроля Осип нашел в дальнем торце здания рынка. За дверью, обитой утепляющим дерматином еще прошлого века, его встретили три женщины бальзаковских лет, сидевшие каждая за своим канцелярским столом. Все были с явными излишками живого веса, круглыми лицами и лоснящимися щечками. С очками на носах и одинаковыми, видимо, форменными, башенками волос на макушках. «Родственницы они все, что ли?» - непроизвольно подумал Осип и подошел к первой по ходу работнице поста.
- Здравствуйте! Хочу попросить вас сделать анализ моей рыбы. Жена сомневается, не гельминты ли в ней? – и протянул свою банку.
Дама взяла тару, недружелюбно зыркнула на посетителя:
- А что за рыба, откуда?
- Свежая сайда, друг сам поймал в Норвегии, во фьорде. Сайду и треску. Сразу заморозил и нам привез вчера немного в подарок… вот.
- И что вам не нравится в этой сайде? – саркастически усмехнулась дама, вытряхивая содержимое банки в эмалированный железный лоток, стоящий перед нею на столе.
- Так это… Жена там разглядела какие-то палочки или колбочки, черт их знает… Гляньте, короче, так или нет? Если надо за анализ заплатить – скажите, сколько…
Дама взяла со стола лупу в оправе и на ремешке, типа тех, что используют часовщики, водрузила на глаз, взяла скальпель и склонилась над объектом исследования. Поковырявшись в рыбной плоти, откинулась на стуле, сняла лупу, отложила скальпель, задумчиво подвигала лысыми бровями.
- И что там? – шепотом спросил Осип, ожидая страшного диагноза.
- Придете завтра после обеда, результаты анализа уже будут готовы, - буркнула дама, не глядя на просителя.
- А… сколько?
- До свидания, молодой человек! – повысила голос строгая санитарша.
Осип Тимурович пулей выскочил из кабинета. На рефлексе. Он побаивался официальных дам, старался не вступать с ними в пререкания, будучи научен печальным опытом юношеских попыток качнуть пару раз свои права и получив болезненный отпор.
Назавтра Осип явился к назначенному времени, санитарный пункт как раз открылся после обеденного перерыва. В коридоре санитарщиков витал до боли знакомый запах свежежареной сайды. Еще не дойдя до двери кабинета, Осип уже понял, что его образцы успешно прошли экспертизу санитарного пункта и признаны вполне съедобными. Но все же вошел в уже знакомую комнату:
- Здрасьте! – сказа он вежливо, сняв кепку. – И как результаты анализов моей рыбы?
Его дама взглянула на него уже намного приветливее, чем вчера, вытерла масляные губы бумажной салфеткой и выбросила ее в мусорное ведро рядом со столом.
- Ну, что сказать… Объем, конечно, маловат для полноценного анализа. А вы говорили, там друг еще и треску вам привез?
- Да, немного есть…
- Вот-вот. Вы еще и трески нам баночку принесите сегодня – и тогда завтра мы вам дадим полное заключение о качестве продукта!
- А сколько платить?
- О цене потом договоримся. Вы, главное, несите, не задерживайте!
«А вот фиг вам! - сказал себе под нос Осип, выйдя из здания рынка на улицу. – Перебьетесь!»
Если ты ничего не умеешь - молись, и тогда Всевышний поможет тебе ничего не уметь и дальше...
Восхвалять Христианство после шестисот лет Святой Инквизиции, это то же самое, что верить раскаявшемуся насильнику, который пообещал свою жертву изнасиловать обратно...
Пока вера в Бога кормит, они бедного старика в покое не оставят, креста на них нет...
За каждым из Святых закрепили целую толпу грешников, ведь кто-то должен за ним все его грехи на себе тащить…
Не знаю как вера, а религия делает всех настолько одинаковыми, что сразу становится ясно, кто не такой как все, и по кому тюремная шконка давно уже плачет. И религия, на то она и религия, что слёзы всех скорбящих утирать...
"... В траве сидел кузнечик, в траве сидел кузнечик
Совсем как огуречик зелененький он был...
...Но вот пришла лягушка, но вот пришла лягушка
Прожорливое брюшко и съела кузнеца..."
Какой-то человечек
Плёл не с того конца-
"В траве сидел кузнечик..."
А "...съела кузнеца".
Не указав на карте...
Одни слова-слова...
А дело было в марте,
Зеленая трава.
И не понять, хоть лусни,
Мой маленький дружок,
Была в деревне кузня,
За кузнецой лужек .
Не ясны и сегодня
Деянья той поры,
Кузнец ковал ободья
Ножи и топоры.
Он нравился сельчанам:
-Подкуй, на куй скорей!
Заветы Ильича нам
Хранил кузнец Андрей.
...Где четверть, где полушка...
Ваял в поте лица!
Но вот пришла лягушка
И съела кузнеца.
В мире никто не вечен
Над пропастью во ржи,
А на лугу кузнечик
Согрелся и ожил.
Заканчивать бы впору
Вести об этом речь
Да наточил он шпору,
Как самурайский меч.
Вспорол лягушке брюшко!
Жесток её удел...
И встал кузнец Андрюшка,
Он,знаем, там сидел.
Не думал и не ждал он
Такого вот конца,
Опять открыт шлагбаум
На кузне кузнеца.
Ах да! Про песню эту...
Совсем другой конец!
А пьяному поэту
Все снился огурец.