Стать бы мне твоею сукой
Я любила бы тебя
Сильные твои бы руки
Всё ласкали бы меня
Я тебе была бы верной
От твоих ни шагу ног
Суки не было б примерней
Место только занял дог
Тамара Евлаш "(мужчине с собакой)"
Жми сюда
"Милый, если б ты был догом,
Жил бы точно без цепИ,
Легче жизнь была б во многом,
Да послушай же, не спи,
В мяч играл бы с дядей Федей,
Рвался б ты всегда к столу,
Лаял точно б на соседей,
Грыз бы тапочек в углу,
В парк бы бегал на охоту,
Воровал бы колбасу,
Не ходил бы на работу,
Ни к чему такое псу.
Я была б твоею сукой,
Краше б не было собак..."
Улыбнулся он с натугой,
И промолвил: "Ты и так..."
Экраны дней затянуты разлукой,
Как чёрным крепом смерти зеркала.
Лишь пёс родной целует влажно руку
И спрашивает утром: " Как дела?"
Алла Алмазова
Жми сюда
Хмурое утро
Сегодня утром мой любимый пёсик
(когда я полусонная была)
Мне задал ненавязчивый вопросик:
«Хозяюшка, а, как твои дела?»
Я, потянувшись, Тузику сказала:
«Дела мои, похоже, не плохИ.
Шедеврик родила под одеялом!»
И начала читать ему стихи.
В них было всё: «экраны дней», «разлука»,
И «черный креп», и «смерти зеркала».
А пёс бубнил: «Какая ж это мука.
Ну, на хрена спросил я про дела?»
Я ж три часа читала, в окна глядя,
Но прервала стихи коротким «Ай!»
Скотина–пёсик в комнате нагадил,
Сказав: «Спасибо. Больше не читай».
Долговязая Мэри в резиновах ботах
не любила часами сидеть у окна,
а напротив, любила в любую погоду,
из Вест-Энда в Гайд Парк совершать променад.
С ней гуляла собака по имени Лакки,
длиннотелая, словно Вестминстерский мост:
там где зубы, там морда была у собаки,
а с другой стороны, соответственно, хвост.
Морда шла за хозяйкой дорогой знакомой
мимо пабов, кофеен и ярких витрин,
в это время и хвост выдвигался из дома,
чтобы тоже развеять свой утренний сплин.
Если морда по парку круги нарезала
и гоняла котов от угла до угла,
то, чем хвост занимался в районе вокзала,
даже Мэри представить себе не могла.
Погуляв, возвращались домой вместе с мордой,
звонким лаем пугавшей окрестных собак,
и всегда им навстречу, любуясь природой,
чинно шествовал хвост, направлявшийся в парк.
Так, сквозь смог отмотав три английские мили
по брусчатке дорог и по мокрым кустам,
боты сняв наконец, Мэри морду кормила
и ждала возвращенья с прогулки хвоста.
Только хвост не способствовал Мэри в релаксе -
в приключения попой влипал каждый раз ...
так и жили хозяйка с породистой таксой,
что была самой длинной из лондонских такс.
Вам подтвердит тот факт любой,
Что псы с котами не контачат.
Спина горбом и хвост трубой-
Ответ на звонкий лай собачий.
В стихах подобный эпизод
Не раз прославили поэты.
Как персонажи, пес и кот
Давно всему известны свету.
От дружбы к ненависти шаг.
И с поэтическим размахом
Поведал как-то раз Маршак
Про пса, кота и про папаху*.
И на волнующий вопрос
В стихах своих легко ответил.
Зачем враждуют кот и пес,
Поймут и взрослые, и дети.
Среди собак и кошек рос
Есенин, сочиняя вирши.
Вот у Качалова был пес**,
В поэзии он занял нишу.
А сука та, что семерых
В ржаном закуте ощенила...***
Хозяин злой угробил их.
Эх, дать ему б за это в рыло!
Рыдают дети над строкой,
Клянут убийцу и тирана.
А кот лакает молоко.
Ему-то всё по барабану.
Так повелось уж у котов,
Себя любить они умеют.
Чем меньше в доме будет ртов,
Тем будет жизнь его сытнее.
Взглянул Есенин на кота
И осудил довольно строго,
В стихах отметив неспроста,
На свете кошек очень много!****
Недолго нежился тот кот,
Изящно умываясь лапкой.
Пустили и его в расход.
Из шкурки сделав деду шапку*****.
Собаки тявкают во след,
Хвостом влияют неустанно.
Смотреть, как в шапке ходит дед,
Собакам всем- бальзам на раны!
Давно сменились времена.
Я в интернете вижу фото.
У пса с котом идет война,
Толкнув на творчество кого-то.
Опять сцепились кот и пес
(Видать, не выдержали нервы),
Решая жизненный вопрос:
Кого на шапку пустят первым?
- - - - -
*-С. Маршак "Кот-скорняк"
**- С. Есенин "Собаке Качалова"
***-С. Есенин "Песнь о собаке"
****- С. Есенин "Ах, как много на свете кошек!..."
*****- С. Есенин "Ах, как много на свете кошек!..."
Мой сосед по коммуналке, за каким не знаю хреном,
( "буратино ", ёлки-палки ), кобеля назвал "Поленом",
пёс весёлого был нрава, хорошо со всеми ладил,
помесь лайки с волкодавом, но зато нигде не гадил,
приносил соседу тапки, лаем радостно встречал,
обожал носки и тряпки и на дворника ворчал,
а потом сосед женился на своей подружке Лене
и чуть-чуть не удавился из-за этой самой хрени,
скажем кличет он Полено, а к нему галопом Лена,
он зовёт жену в постель, а к нему спешит кобель,
кличка с именем созвучна, несомненно рифма есть,
но общаться несподручно - у жены страдает честь,
пёс умнее оказался, сбегал в церковь и тишком,
по их "святцам" записался, добрым, ласковым Пушком,
тут же в доме воцарились мир, уют и тишина
и их брака не лишилась наша грешная страна,
а Пушок просил, ребята, поминая чью-то мать,
впредь без пошлости и мата божьих тварей называть
Вы будете смеяться,
Но я скажу вам, братцы,
Что наша жизнь собачья
Внушает оптимизм.
Хозяева нас любят,
Лелеют и голубят,
Мы проявляем ласку,
Любовь и оптимизм.
Но, иногда бывает,
О нас вдруг забывают.
Поздравить с днем рождения
Совсем уж не хотят.
Заботу и внимание,
А также воспитание
Обычно направляют
Лишь для своих ребят.
Им тортик приготовят
И вкусный стол накроют,
А мы, четвероногие,
Всё чаще под столом.
Всё бегаем страдаем,
И взор свой устремляем,
Но терпеливо возле ног
Сидим, подачки ждём.
Хоть раз бы поживиться
На столик приземлиться.
И торжество в разгаре,
Собачий аппетит.
Проявим мы сноровку,
Закалку, тренировку.
Глядишь, кусок заветный
Нам в пасть и залетит.
Да что там мелочиться.
Куском не насладиться,
Когда огромный свежий торт
Так сладостно манит.
Ну что-же, приступаем,
И тортик уплетаем.
И, да восторжествует
Собачий аппетит!!!
Умом хозяин повредился давненько, как я погляжу.
- Сидеть! – Уж лучше б ты напился!
- Сидеть, сказал! – Уже сижу.
Ему бы петь в церковном хоре: лицо, как царская печать. Могу на «Педигри» поспорить – сейчас опять начнёт кричать.
- Лежать! – А я что говорила?!
- Лежать, сказал! – Лежу, лежу. СтоИт довольный, чешет рыло. Вот так пять лет уже служу. И каждый день одно и то же: лежать-сидеть, сидеть-лежать. Сам ничего уже не может, ну, разве только наорать.
- Апорт! – Какой он, право, жалкий.
- Апорт, сказал! – Трясуся! Ах! Бежал бы сам за грязной палкой, и нёс её потом в зубах! Что толку в дрессировке этой?! Ну, угостил из-за стола однажды отбивной котлетой. Так я и восемь съесть могла! Представиться забыла – Лада. Мне все команды по плечу.
- Барьер! – Ну, нет, оно мне надо?!
- Барьер, сказал! – Уже лечу.
- Ко мне! – Ага. К кому ещё-то?!
- Ко мне, сказал! – Иду, не ной.
- Ко мне! – Видали идиота?! Посмел бы дома так с женой!
…А вот и гости. Хулиганы! Сейчас разденут от и до. И где же наша сталь нагана? Где чёрный пояс по дзю-до?! Один живот отвис, и только? Смотри-ка, просят закурить. Поник и сжался друг мой Толька. Оно понятно – нечем крыть. Темнеет…
- Фас! – А я не буду.
- Ату, сказал! – А я глуха. Как настроение, Иуда? Боишься, брат, за потроха?! Ты только глянь! Присел хозяин, затем прилёг, потом вскочил: не виноват, мол, неприкаян! И снова в «дыню» получил! Опять вскочил! Рванул к барьеру, и даже досок не задел, перемахнув. Прыгуч, холера! Ведь смог же, если захотел!
Ну, ладно, в сторону все шутки. Гав-гав! Ещё разок: гав-гав! Исчезли все за полминутки. Кто позубастей, тот и прав! Один лишь мною не облаян. Молчит. Куда девалась стать… Ну, что, домой пойдём, хозяин? Пора штаны тебе менять.
Дело было в феврале, накануне марта,
Как Пеле на «Шевроле», я катил на нартах.
Мой озябший организм согревала фляжка.
Семенила вверх и вниз резвая упряжка.
На закате возле гор догорали краски.
Мой единственный мотор - вереница хаски.
Вот доеду и почет будет мне резонный.
Вез я пробы и отчет экспедиционный.
Экспедиции – респект, ордена’ – едва ли,
Хоть и стоящий объект мы обосновали.
Результаты украдут, как обычно, впрочем.
Ладно, премию дадут – и рвану на Сочи!
А еще ласкала мысль: скоро ведь получка!
Вдруг, откуда ни возьмись, появилась … сучка!
Ох, ребятушки, беда! - екнуло сердечко:
Догадался я тогда, что у сучки течка.
Просто черт меня бери, разрази холера -
Ведь в упряжке кобели, восемь кавалеров!
Как рванут они за ней – это ж зов природы!
Дальше в памяти моей только эпизоды.
Сука кинулась к реке, всем попутав карты.
Подскочив на бугорке, развалились нарты.
Я – в сугробы, колобком, покалечил руку.
Псы матерые – клубком, борются за суку.
Видя все эти дела, визги, зубы, путы,
Сука быстро поняла – жить ей три минуты:
«Может, вы и дураки, только я не дура!» -
И махнула вдоль реки в сторону Кюсюра.
А за нею - молодцы, обратившись в стаю.
Где отчет, где образцы, где я сам? – не знаю…
Ледяные берега. Снега покрывало.
Тут, конечно, и пурга двинула кружало.
Ветер белую труху гонит и гогочет.
Завернулся я в доху и - под бережочек.
Суток четверо подряд всё тянул из фляжки…
Откопал меня Марат, мой вожак в упряжке.
Возвратил на белый свет, как спасатель, то есть.
Ну, а я ему в ответ: «Что, заела совесть?
И не скалься на вопрос, не юли тут, значит!
Безответственный барбос! На**ался, мачо? »
Шеф, конечно, осерчал: нет ни проб, ни карты.
Получил я строгача и начет за нарты.
Ну, а сам был даже рад, как на награжденье,
И назвал его «Марат», то месторожденье.
Все прошло, как давний сон. Жизнь теперь докукой.
Быть бы мне таким же псом да гонять за сукой,
Жить в борьбе и голытьбе, не сгибаться в буре -
Закажу своей судьбе. В следующем туре.
Снеговика слепили дети
под метра два,
И на его последней трети,
где голова,
Глаза и рот нарисовали;
морковку в нос.
Работу сделав, убежали.
Пришлёпал пёс.
Пёс видит - красок не хватает,
(Он был эстет),
Задумался, хвостом виляет -
Мол, скудный цвет.
И он "добавил штрих к портрету"
Совсем слегка,
И превратил "убогость эту"
В ЖЕЛТОВИКА!
И пёс ушёл походкой гордой,
Как шёл бы БОГ,
Ведь в нём, он понял это твёрдо -
Живёт Ван Гог!
В сугробе лежа у обочины,
Собака воет озабоченно,
А если даже озадаченно -
Имеет право, однозначно.
Собачьих горестей касаемо,
Собаку выгнали хозяева.
Пускали раньше и в гостиную,
Да постарела, пахнет псиною.
Они пивко сосут с салакою,
Они смеются над собакою,
Они собаке машут ручкою -
Теперь зовут ее вонючкою.
Она лежит копной лохматою
С судьбою, напрочь поломатою,
И принимает эти почести,
И лишь слезу пускает по шерсти.
Но через вьюги завихрения
К ней опускаются видения,
Как будто с юною хозяйкою
Она проносится лужайкою
Еще не старая, не сивая,
Еще, как девочка, красивая,
Еще такая беззаботная,
Еще хозяевам угодная.
Но тьма сгущается морозная
И ночь качается беззвездная,
И ночь колышется метельная,
Как наша подлость, беспредельная.
Наутро кот из дома вылезет,
Собаке косточку он вынесет,
Но, где была собака брошена,
Всё белым снегом запорошено…