Сын генерала играет в солдатики:
- Папа, пожалуйста, глянь.
И оцени-ка стратегию с тактикой,
Здесь у меня правый фланг.
Ну а на левом начну наступление!
Папа, поближе подсев:
- Ты молодчина! Всё правильно сделано!
Здесь притаился резерв?
Сын, горделиво расставив солдатиков,
Важно отцу подсказал:
- Дачу мне строят, лентяи проклятые.
Я, как-никак, генерал!
ХОРОШО ЖИТЬ НЕ ЗАПРЕТИШЬ… БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ.
**
Государство – это такая часть организма страны, которая всегда позиционирует себя как голова, даже ког Читать дальше >>
Есть блюда на все времена,
Их кушают люди с любовью.
Узнал я, что блюдо «война»
Не трудно совсем приготовить.
Из ингредиентов простых,
Доступных и главное вкусных,
На пламени геоплиты,
Зажёгши то пламя искусно.
Готовится блюдо война
В информационной тарелке.
Большая тарелка одна
И в помощь ей несколько мелких.
Берётся сознание масс
Вливается в эту посуду,
О патриотизме рассказ
Сначала насыплется в блюдо.
А после вступает в процесс
Мясистый кусок инвестиций,
Чтоб было кому то поесть,
Кому то понюхать водицы.
Покрошим земельный вопрос,
Очистив его от налогов,
Который на грядке подрос, -
Он вкусный, его очень много.
Затем, чтобы всё разварилось,
Добавим амбиций чуть-чуть:
Помериться с кем-нибудь силой,
Убить… или просто пальнуть.
Ах да, позабыли зажарку!
Давай намешаем в неё
Обиду, историю, знаки,
Религии все до одной.
Поджарив, её опрокинуть
В сознанье, где патриотизм
Пропарил всё духом единым.
(И это другой уже «изм»)
Помешивать не забываем,
Чтоб было концов не найти:
Какие же всё-тки приправы
Добавят еде остроты.
Всё. В принципе блюдо готово.
Конечно же, в общих чертах,
Ведь я, к сожаленью, не повар.
А главный секрет в поварах.
Никто их не знает, не видел.
К столу это яство подать
Спешит политический лидер,
По-сути он – официант.
И кушают люди послушно,
Набив угощением рот,
Тому заведению душу
Отдав вместо мятых банкнот.
"Вот на какой хрен сдалась мне эта корова, стерва рогатая? Ответь, а. Мне, горожанке, до мозга костей, дышашей духами и туманами, которая корову видела только на картинках, да еще на трамвайных путях, уходящих в даль Московских новостроек, разбредающихся стадом по полусонным деревням?
Нет, вру, слушай. Ведь было! Вот откуда она – эта память, этот теплый аромат коровьего навоза и парного молока, всосавшийся в кровь, пропитавший кожу и возвращающий меня назад, в легкое радостное, светлое детство".
У моей прабабушки была корова! Она производила на меня, маленькую горожанку, потрясающее впечатление. Я была изумлена, даже подавлена коровьим величием, этими огромными, округлыми бархатными боками, облепленными слепнями и мухами, толстым кривоватым хвостом, который нервно вздрагивал и вальяжно помахивал грязноватой пушистой кистью. Но главное! Я не могла отвести глаз от длинных, толстых сисек, торчащих в разные стороны, надутых и упругих, как пальцы гигантской раздутой резиновой перчатки, которую бабка надевала на бутыль с бродящим вином.
Корову звали Дашка. Помимо перечисленных красот, она была обладательницей необыкновенно красивых, томных глаз, влажных и порочных, как у блудницы, уставшей после тяжелой ночи. И еще у нее были длинные пушистые ресницы – предмет моей дикой девичьей зависти и плотоядных мечтаний.
Вечером, когда стадо устало брело по пыльной деревенской улице, я бросала все дела и бежала открывать ворота. Побаиваясь крепких, изогнутых лирой рогов, я быстро взбиралась на перекладину и висела, как макака, наблюдая сверху за своей конкуренткой в девичьей красоте. Дашка медленно, тяжело перебирая ногами и глухо стуча копытами, вальяжно входила во двор, печальные глаза смотрели куда-то внутрь, в район тяжелого, раздутого живота, мерно раскачивались налитые сиськи, описывая округлую амплитуду. Я же, свесившись с перекладины, украдкой норовила погладить по гладкой, вздрагивающей спине.
Дашка парно и тепло дышала, раздувала выразительные ноздри, а длинные пушистые ресницы трепетали…
Из дома выходила бабушка, деловито вытирала руки белоснежным полотенцем, и я сладко замирала, в ожидании своего долгожданного ежевечернего действа.
Бабушка приносила идеально чистое эмалированное ведро, гулкое и молочное внутри, проглаженные тряпки и кружку со сливочным маслом. Она начисто протирала Дашкины сиськи, при этом корова стояла, тяжело расставив ноги, отдувалась и периодически ласково посматривала на меня, чуть скосив прекрасные глаза. Я сидела, не сводя глаз под широким дедовым верстаком и вбирала, втягивала в себя запахи, шорохи и тихий вечерний свет.
Потом, бабка смазывала сливочным маслом длинные сосиски –пальцы под коровьим животом, они прямо под ее руками набухали и почти лопались от полноты и натуги.
Подставив ведро, она делала какое-то четкое и мастерское движение, уже тогда мне, девчонке, казавшееся слегка неприличным, и тугая, желтовато-белая струя со звоном била, стекая по стенкам и струясь.
Наполнив почти полностью ведро, бабка процеживала в кружку через чистейшую марлю густое, маслянистое и казавшееся мне жутко противным, молоко, ждала когда я, давясь, выпью, и давала мне за этот подвиг прекрасный, тяжелый, полновесный рубль… В сарае чисто пахло свежей древесной стружкой и теплым нежным запахом парного молока. А сквозь щели проникали веселые вечерние солнечные лучи, в которых плясали тонкие пылинки.
Прошло …. дцать лет….
С ловким, сильным и стройным, загорелым мачо, обладавшим нежной, изысканной душой, писавшем стихи и певшим старинные романсы, подыгрывая себе на семиструнной гитаре, который вдруг неожиданно вскружил мою шальную голову мы собрались поехать на пару неделек в отпуск.
"Слушай, птица"- сказал он мне – "Мы проведем с тобой этот отпуск так потрясно, как ты никогда не отдыхала. Вот представь – в деревне всего десять домов. Вокруг лес, озеро, такое, что видно дно до последней песчинки, по берегу гуляют кони, ты сможешь утром ездить верхом. Мы будем жить в огромном доме у деда, у него пасека, свежий мед. Все свое, свежак! Я рыбу буду ловить, она там идет прямо в руки. Цветов – по пояс, запах –чудесный! Купаться будем в озере – голыми, там никого нет, одни русалки плавают"
Все это меня не сильно впечатлило, я до визга хотела на море и скуксилась.
"И у него корова, представляешь? Молоко парное будем пить и ягоды со сливками кушать на вечерней заре! С шампанским!"
Я прислушалась. В мой мозг, отравленный мечтами о дорогом курорте и куче нарядов, которые я приготовила еще с зимы, проникло забытое слово.
Корова! Время повернуло вспять, ниоткуда возник теплый, парной аромат и подняла голову генетическая память.
…Чемодан был набит разноцветными тряпками до упора, полупрозрачные сабо на тонком каблучке цвели огромными маками, оттенка осатанелового пламени, точно в тон полупрозрачному расклешенному сарафану с лямками почти незаметными, как соломинки для коктейлей, заняли самое почетное место. Мы с трудом захреначили чемодан в багажник и весело рванули навстречу прошлому и будущему. К корове.
К деревне вела дорога, почти незаметная, теряющаяся среди огромных почти черных елей и высокой мохнатой травы, источающей одуряющий медовый запах. Темные покосившиеся крыши маленьких домов, сгрудившихся как овцы, на одной узкой улочке, игривые тропинки, разбегающинся по холмам, которые обступали деревню с трёх сторон, тесно сжимая её разомкнутым обручем и Озеро! Огромное, сияющее, необъятное и величественное... Это был рай!
На порог самого большого, любовно обихоженного дома, сверкающего белизной аккуратной побелки, вышел дед. Дед был из сказки, он был пасечник. . А может - Дед мороз на отдыхе. Рубаха навыпуск с пуговичкой на вороте, холщовые штаны и седоватая, окладистая борода. Его натруженные, узловатые руки, слегка сутулая спина и широченные плечи говорили о постоянной тяжелой работе, а тоненькие лучики морщинок у светлых, не по возрасту ясных глаз, о добром и веселом нраве. Он приветливо помахал нам рукой и мы вошли в дом.
В огромных бревенчатых сенях пахло сухой травой, цветами, медом и чем-то еще таким знакомым-знакомым! Тонкий, почти неуловимый запах - это пахнут сушеные яблоки, поняла я, вспомнив вкуснющие компоты, со странным названием "узвары", которые варила моя прабабушка на праздники.
В светлой комнате с начисто выбеленными стенами, выходящей окнами прямо на озеро мы швырнули вещи подальше в угол и упали на кровать. Блаженно зажмурив глаза, я представляла, я практически ощущала всей кожей прохладную, как будто газированную воду озера, и уже плыла, мягко качаясь на ласковых волнах. Я буду плыть пока не скроюсь из глаз и никто уже не вернет меня в суматоху никчемной жизни, вечную суету и сутолоку моего огромного города...Я буду тонуть в переливчатом сиянии, похожем на чешую сказочной рыбы и только дельфины....
И тут, резко выдернув меня из дремотного кайфа, в комнату ворвался запах! . Нет! Теплый, плотный аромат не ворвался, он мягко пролился, прокрался а сонную комнату, шекоча ноздри и нервы аппетитными потоками.
Я вскочила, как подорванная и сделала стойку. Я вдруг почувствовала, что до моего радостного, светлого, такого замечательного детства, того, в котором я тонула в любви и счастье, мне нужно сделать только один шаг.... Только шаг!
"Ой, чего же я валяюсь! Пойду посмотрю, как дед корову доит", опомнилась я. Сквозь слегка запыленное стекло огромного окна проникали желтые, струящиеся лучи вечернего солнца.
И тут в дверь влетел мой нежный и страстный мачо, веселым козлом ускакавший в неизвестном направлении, который уже часа три где-то шастал, полностью забыв про свои мачовские обязанности.
Мачо напялил старые кирзовые сапоги, драную клеенчатую куртку, наперевес держал здоровенную кривую удочку и морда у него была хитрая и абсолютно счастливая. Я с интересом наблюдала за резкой мимикрией моего изысканного, капризного мужчины и его точной маскировкой под пейзаж.
"Слушай" - с невесть откуда взявшимся рязанским "А", прокричал мне мой идальго, нетерпеливо перетаптываясь и прядая ушами - " Дед свалил к сыну, в другую деревню, на лисапете. И он сказал, что моя хозяйка, то есть ты, корову сама подоит! Хозяйка, подоишь?"
"А как же!"- не очень уверенно проблеяла хозяйка, честно глядя в мужественные глаза своему добытчику- " Он сказал где у него ведро и полотенца?"
Не буду описывать ту предхирургическую подготовку, которую часа полтора проводила хозяйка, по всем правилам асептики подготовив ведро, руки и полотенца. Это пусть останется за кадром. В том ведре спокойно можно было бы культивировать генетический материал, не опасаясь его заражения и мутаций.
Одев длинное белое платье, которое я специально купила для воскресных поездок в церковь и завязав кружевной шарф с вышитыми кружевными ромашками на манер деревенской красавицы, я встала в задумчивости над нехилым рядком обуви, которую я приперла на всякий разный случай. Я понимала, что надо одеть галошки, симпотные резиновенькие, специально для дождика припасенные, но сабо! Прозрачные сабо с огромными маками манили к себе магнитом... И я напялила их!
Ошарашенный таким видоном хозяин раззявил был рот, но тут же благоразумно его захлопнул, понимая, что эту бодягу надо закончить как можно быстрее, потому что уже вечереет и в озере стынет рыба!
Торжественной процессией, держа на вытянутых руках стерильное ведро, обмотанное стерильными тряпками мы двинулись к сараю. Платье слегка путалось под ногами, сабо соскакивало с травянистых скользких кочек, но я терпела, стараясь не упасть. Я несла в хрустальном, привезенном из дома фужере для коньяка, прокипяченое сливочное масло, накрытое проглаженным носовым платком.
Перед моим внутренним взором плыли, двоились и множились, расходясь и сливаясь вновь, чудные картиры моего детства... Милая добрая корова с томным взглядом, улыбающаяся мне из -под ресниц и приветливо помахивающая пушистой кисточкой на хвосте, белоснежное молоко, тихо плескавшееся в ведре и высокие глянянные кувшинчики, полные сливок, плотными рядами выставленные на специальной полке на погребице... "Ишь! Глянь ко!" - говорила моя бабушка, глядя как дед выходит из сарая, украдкой вытирая белые усы...
Мы открыли дверь сарая,.. Поджарая, маленькая как коза, сухощавая корова со спиленными рогами, недобро посмотрела на меня через злобный прищур черных глаз, и мне показалось, сплюнула на подстилку. Она изо всех сил ипошила себя хвостом по бокам, озверело отгоняя слепней.
Вокруг нее, геометрически ровными кругами лежало дерьмо, которое дед, видимо не успел убрать. Корова, увидев дурное белое существо с ведром, нарисовавшееся в дверях, нервно взмукнула, лягнула ногой и обосралась.
"Ее зовут Песда!" - от двери, свистящим шопотом, явно не стремясь проходить внутрь, просвистел мой господин.
"Каааак?" - Каркнула я от неожиданности, свалившись левой ступней со шпильки набок- "Что ж ты раньше то не сказал?" . Нога предательски взмокла и на подоле проступили противные желтые пятна.
Песда мерно кивала безрогой башкой в такт нашему разговору. Частота взбрыкивания и амплитуда удара заднего копыта явно усиливались. Тут я вдруг подумала, что рога этому исчадью спилили явно не зря. Вот только ноги не оторвали почему-то. Хотя бы вот эту-заднюю. Дед, похоже не Мороз, а тореодор.
" Коровка моя хорошая, миленькая, солнышко мое ясное, кисанька, рыбанька"- залебезила я, подползая исподтишка к правому коровьему боку.
Песда изумленно глянула в мою сторону, такой белой идиотки она еще не видела, хрипло взмукнула, и неожиданно подпустила меня к себе.
Вся мокрая до нитки, чувствуя как пот струистыми ручьями сбегает по спине и стекает в трусы, а идиотский синтетический шарф перекосило, и он перекрыл мне пол-лица вместе с дыхалкой, я дрожащими руками развязала ведро, подвинула табуретку и тяжело плюхнулась рядом с Песдинским поджарым животом. В моей голове стали появляться и довольно громко звучать в мозгах малознакомые, но явно где-то слышанные слова - "А ну бы на *** эту песду. Хуле мне молоко это при****елось, ебаны в рот". Я мало понимала свой внутренний голос, он говорил на иностранном языке, но что интересно, я была с ним полностью согласна!
Мачо стоял в дверях и взглядом промерял расстояние до места моей посадки, продумывая, видимо путь моего отступления между лепешек коровьего дерьма.
Но надо было знать меня лучше! Раз я начала дело, его нужно довести до конца!
И, решительными движениями, я сдернула с фужера платок, смазала руки маслом и стала искать глазами благодатные молочные, огромные и упругие сиськи, которые должна иметь любая уважающая себя корова, даже если она Песда.
Сисек не было! Вернее они были, но маленькие, пустенькие, болтающиеся на сморщенном мешочке. "Это надо массировать и все появится"- подумала я, увязывая в своей голове имеющиеся знания о похожих, известных мне не по наслышке, образованиях с сельскохозяйственными теориями. Я плюхнула Песде на сиськи добрый шмат масла и начала массаж.
Видимо профессионализм не пропьешь, и офигелая корова даже не взмукнула, а стояла и балдела, отставив хвост под прямым углом и расставив зачем-то задние ноги.
У хозяина моего, видимо тоже возникли какие то ассоциации, и он осторожно прополз поближе, лавируя между дерьмом и спотыкаясь на соломе, отставил удочку и прижался ко мне чем-то жестким и горячим.
Но мне было не до лирики. Я поняла, что пора переходить к следующему этапу. И неуверенно потянула вниз две маленькие сиськи, похожие на недозрелые огурчики.
Песда нервно лягнула ногой, повернула башку, угрожающе посмотрела на меня и рыкнула.
Твердое образование, упирающееся мне в плечо исчезло и похолодело. Я дернула посильнее. Потом еще разок- как следует!
Тут явно что-то произошло. Потому что загремело ведро, из под моей задницы выскользнула скамейка, я успела вскочить на ноги, но предательские каблуки подломились и я со всего маху ипнулась на спину, расставив ноги. Шикарные сабо взметнулись и одно из них, блеснув красным маком, захреначило Песде по лбу, прямо острым каблуком.
Озверелая скотина взвилась, как хороший конь, и передними ногами захреначила в стену, сбив огромное тяжелое ярмо, которое точно вписавшись, наделось на ее дурной безрогий котелок, оглоушив не по детски. Корова не удержалась на задних костылях и хренакнулась всей жопой на пол, подбив по дороге в конец офигевшего мачо.
Мачо, взмахнул крыльями, попытался взлететь, но рожденный ползать летать не может, и он закончил свой полет в здоровенной круглой куче свежего коровьего дерьма, распластавшись посреди него животом! Брызги пулеметной очередью расстреляли мое белое платье, изысканный шарф, параллельно залепив мне в рот, и заодно добили полумертвую Песду.
"Ипаны в рот, пейда недодроченная, куеища тупая! Куле, ты ипанутая дебилка, надрочила своими пейдоручками. В жопе их надо было держать, пинтить тебя некому, куесоска, хренова"- заревело на весь сарай, каким то тонким, бабьим голоcом, эхом отдаваясь в высоких деревянных сводах. "Какого куя ты не сказала, что ни куя доить не можешь, а только куй терзать, пейда тупая".
Я удивленно озиралась, ища то несчастное создание, к которому были обращены эти страшные слова. Никого вокруг не было кроме меня и несчастной Песды, но она не слушала, изо всех сил старалась подняться и скользя в собственных кругляшах...
Мой бледный, изысканный рыцарь, оказался ни разу не рыцарем, а дерьмом собачим. Я грустно брела по двору, спотыкаясь о подол вконец замурзанного платья. И тут открылась калитка.
"Эй, хозяйка, корову забирай. Давай дои скорее, молока седни будет, ооой! Да и тЕлка уж соскучилась без мамки, гыыы".
В ворота тяжелой, вальяжной поступью, волоча полные, налитые, тугие, свисающие почти до земли сиськи под сытым, толстым животом, чуть поводя бархатными боками входила корова. Она грустно и жалостливо посмотрела на меня влажными, добрыми глазами и приветливо взмахнула огромными ресницами... Остро запахло молоком...
На конкурсе архиизвестном
Бурановских бабушек хор
Фурор произвёл своей песней,
К хип-хопу добавив фольклор.
Внучатам теперь те бабули
На сцене пекут пирожки –
Вслепую контракт подмахнули,
От счастья забыв про очки.
***
Красуются бренды в витринах –
«Версаче», «Диор», « Адидас»…
На лейбле прочтёт «Made in China»
Лишь очень внимательный глаз.
Костюмы, бикини, кроссовки
Сметаются в дни распродаж.
Порой не прошиты обновки
И дарят цветной татуаж.
***
Покрылся босс шерстью внезапно,
Беспомощно что-то мычал.
Он речь потерял безвозвратно,
Услышав диагноз врача:
«Здесь явно мутировал вирус
На фоне сплошных ГМО.
Конечно, в жару это минус,
Но в холод Вам будет тепло».
***
Вся пресса отчаянно спорит
По поводу жриц в неглиже:
«Пора им работать «в законе»,
Чтоб не был в накладе бюджет.
Сейчас эти дамы бесправны,
Дотации им не идут…»
И скоро для столь ценных кадров
Решат учредить институт.
***
В Египте акулы-гурманы
Повадились кушать людей,
Но встретился им россиянин,
Приезд отмечавший пять дней.
Дыхнув, он акул обезвредил
И вытащил туши на пирс,
Но, правда, потом две недели
С Гринписом искал компромисс.
Времена царя Гороха –
чья-то память… Вечный Рим.
А нам в нынешних неплохо,
про сейчас и говорим:
Нынче здесь, как в зоопарке,
всякой твари пара есть:
всё товарисчи, товарки.
В рифму пиСущих – не счесть:
политологи, банкиры,
патриоты (так же: -тки),
жертвы западного мира,
алкаши и е…унки.
Всяк рифмует как умеет,
ровно так, как видит мир.
Буряком ботва буреет,
только Хохмо- не хиреет,
ум на –дроме, всё ж, кумир.
НАДПИСЬ в дарственном альбоме:
«Веселись, гуляй душа:
Позволительно любому
приколоть, но – рассмеша…»
"В захолустном квартале у старых церквей
жил да был Буратино с Мальвиной своей.
Не богат и не беден, работал в НИИ.
Всё, чего он добился, купил на свои:
неказистая старая «двушка»,
во дворе под окном легковушка.
Долго-коротко… времечко сделало финт -
Перестройки забрезжил суровый инстинкт:
Храм науки исчез, словно старый очаг,
Буратино с толпою других работяг
оказался ненужной деталькой.
Не свезло, так сказать, капитально….
Наш герой воротился домой и... запил.
У Мальвины терпеть это не было сил:
"Древесина намокла, воняют носки!" -
поругалась немного. Потом от тоски
вдруг призналась ему откровенно:
«Быть приятней подружкою Кена».
- Ах, ты... б...Барби! – ругнулся осиновый друг,
взял Букварь, хлопнул дверью, уехал на юг.
Там армейский товарищ – художник Пьеро
заправлял рестораном, имел Казино
(не смотрите, что с виду он плакса),
особняк, Артемон – злая такса,
лимузин, сад цветущий и пение птах,
цех по выделке зеркальцев из черепах…
магазин по продаже очков для котов,
(там Алиса рулила хвостом будь здоров).
Кот Базилио – главный по яхтам…
Словом, был наш Пьеро олигархом.
Буратино был встречен, одет и обут,
в конгрессмены пристроен: доход и уют
(Карабас с Дуремаром служили в дому).
Вроде всё хорошо… Только тошно ему –
Заскучал Буратино по папе,
по Мальвине, грошовой зарплате…
Взял билет и вернулся в Страну дураков.
Пусть там всюду разруха и климат суров,
пусть бывает порою не сладок компот,
и пустой кошелек крокодилом зевнёт,
но зато ты свободен, как птица:
можно петь, танцевать, материться…
Потихоньку наладился бизнес и быт.
Буратино - известный поэт, знаменит.
У Мальвины – салон, побрякушки, меха…
Жизнь в Стране дураков и не так уж плоха,
надо только побольше трудиться,
не витать в облаках, не лениться.
Эту сказку я вам рассказал тут не зря:
Чем на беды пенять – посмотри на себя:
Руки-ноги на месте – живи, не тужи!
Не спеши опускаться до склоки и лжи.
"Крекс-фекс-пекс" повторяй, о проблемах - молчок!.
Одно у них кровообращение -
У Украины и России,
Там - газ, здесь - хлеб, да и общение,
Делились, платы не просили...
Теперь сюда хирурга срочно!
Сдавила опухоль аорту,
Мелеет жизненный источник,
Еще чуть-чуть, - все будет мертвым!..
Остекленевшие глаза,
И разум просит лишь спасенья,
Ведь друг без друга нам нельзя -
Одно у нас кровообращение!
А можешь ли к безумству васильков
Ромашечных добавить стебельков
С гвоздиками - символикой рассвета,
И с этой триколорностью букета
В футболке жёлтой с трафаретом "Вова"
Любимую дождаться в центре Львова?
Он проводил её до дома,
терзаясь сладостной истомой,
желаний бьющих через край
- не пригласите ли на чай?
Спросил, стесняясь, ненароком,
она же повернувшись боком,
включив смущенье на лице,
уже мечтая о венце,
ответила, потупив взор:
- Какой тут на хрен разговор!?
Ну, на конец-то въехал сам,
ты, что впервые клеишь дам?
Да я ваще с тебя фигею,
метнулся быстро в бакалею.
Купи шампусик недотроге
нет у меня с него изжога
и сам ты без бухла тюфяк,
короче так: - Бери коньяк!
В избытке чувств, внимая фразам,
влюблённый подорвался сразу.
Подумал трезво: "Будет ночью
и одному комфортно очень.
Он сев почти уже в такси,
прощаясь ляпнул - отсоси!
- Да не вопрос! Куда ты, милый,
Быть может, хочешь чтобы силой
на предложение в ответ,
тебе я сделала минет?
Ну, что за мужики ей Богу?
Ну, шутканула я немного,
хотела быть к нему поближе,
а он домой мастырит лыжи.
Напрасно так прилип он к двери,
таксист не вынеся потери,
от горя тронувшись умом
заржал как мерин под седлом.
Она ж сорвав с себя одежду,
в тени кустов скамеек между.
под крики: Fuck my baby fuck,
вошла с ним в половой контакт.
Лишь покрасневшая луна
смогла понять её сполна,
для разведёнки за полтос
когда и где уж не вопрос.
Везде, всегда и с кем придётся
лишь член не занятый найдётся,
и наплевать, что скажут люди
когда ещё ей случай будет.
А, что о нём, тут всё банально,
взирая на луну печально,
податливый людской молве,
крутил он мысли в голове.
Причём одну другой мрачнее:
"Я жить так дальше не сумею,
убить себя смогу ль не знаю?
Но... навсегда напился чаю"!
В некой стране, всеми признанной,
Ни для кого не секрет −
Правит, по сути, пожизненный
Ла ла ла ла президент.
Мастер он гайки закручивать,
Всем промывая мозги
(Слово о власти колючее
Громко сказать не моги).
Тут разразиться б упрёками:
«Что же ты делаешь, брат!»
Нет ведь, без устали чмокают
Светлый правителя зад.
Лепят слова распрекрасные
И за глаза и в глаза…
Как здесь не вспомнить Некрасова,
С горькой усмешкой сказав:
Люди холопского звания –
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
Сэр Гарри, спеша неспеша с кутежа,
Домой возвращался вечернею рощей…
На тёмной тропинке он встретил ежа,
И тут же решил подложить его… тёще!
Ёж был – загляденье! Безмерно колюч,
С отлично накачанной мускулатурой!
Казался не просто силён, а могуч!
Шипел и на Гарри поглядывал хмуро.
Ежи - очень злой и упрямый народ,
Они никогда не сдаются без боя,
Но Гарри наш тот ещё был сумасброд,
С задатками (страшно представить!) героя.
Сэр знал, что ежа будет сложен захват,
(Ребёнком он много ежей перемучил…)
Внезапно к ежу применив «страшный мат»,
Он быстро цилиндр на него нахлобучил…
Сэр Гарри проник в дом безмолвный, ночной,
Цилиндр неся - как победное знамя!
На цыпочках спальню минуя с женой,
Ежа он понёс непосредственно «маме»…
И ей, сквозь раскатистый храп громовой,
Пухового край отвернув одеяльца,
Он нежно пристроил подарочек свой
Под левый бочок…(обколовши два пальца!)
На утро, забыв про похмельный синдром,
И, даже, про нывшие в пальцах занозы,
Сэр Гарри весь просто «лучился добром»
И строил про «маму» такие прогнозы -
«Мамуля», снеся ряд ежовых атак,
(Сама напросилась, сама виновата!)
Должна быть уже, как хороший дуршлаг.
Сэр верил в ежа, как в любимого брата!
Он помнил, как тёща ушла от ужа,
Который запущен ей был под подушку.
Но сможет ли теща уйти от ёжа?
Конечно же - нет! Он пришпилит старушку,
Порвёт ее напрочь, на сто два клочка,
Презренным мольбам о пощаде не внемля…
«Ах, миленький, хочешь еще молочка?»
Сэр Гарри спустился на грешную землю,
Где тёща! В столовой! От счастья дрожа!
Преступно жива и нахально здорова!
Из ложечки нежно поила ежа
Парным молочком, только что от коровы…