Своего народа бояться не надо, он, в отличие от своих хозяев, всё-таки умеет прощать...
Всегда говорил от имени Народа, понимал прекрасно, что без этого самого народа он ничто, а так вместе они - сила!..
Если ты уже победил свой народ, то победить все остальные, это уже, как говорится, семечки. Их надо теперь только посадить, вырастить и собрать, но это уже забота тех народов, которые ты собираешься победить...
Бороться надо не за народное счастье, а за своё! Тогда, смотришь, и народу хотя бы на одного человека полегчает...
Что такое человеческое сообщество? Это стая наверху и стадо внизу, а между ними, тонюсенькая прослойка людей, которых те и другие одновременно безжалостно гнобят и которому смертельно завидуют...
Внутренний мир советского человека весь должен был быть снаружи, так Органам было удобней каждого из них контролировать, а значит, и защищать...
Когда власть в очередной раз сварганила новых "врагов народа", у народа от возмущения радостно зачесались кулаки...
Маниакальное стремление плебса к пещерному коллективизму, это ещё одно доказательство того, что старик Дарвин всё же был прав, даже если он этого боялся, и в тайне души искренне не хотел...
Любая деспотия всегда держится в первую бутылку на пьющем народе, от которого она тогда имеет максимум денег и минимум мозгов...
Не пьёшь вместе со всеми, значит ты больно много думаешь о себе, а не о своём народе, который можно только так, по пьянке, от всей души любить и даже выше всего на свете ставить...
Пивное большинство, даже если пива опять не завезли, оно всегда на посту!..
Каждый человек, это отдельный мир, а зачем всем мирам друг с другом воевать? Ведь воюют друг с другом только безликие массы, имя которым – Народ!..
Почему-то от имени народа всегда говорят его отбросы, а народ при этом трусливо молчит и со всеми этими прохиндеями послушно соглашается...
Если бы не народ, то человеку место было бы везде, а так только там, где народом ещё не занято, и пока не занято...
Законопослушные граждане должны рождаться сразу взрослыми и желательно строем. Тогда они точно будут знать куда идти и за кого голосовать...
Когда он узнал, что его народ тоже хочет кушать, то потерял всякий аппетит...
"Сон разума", он рождает не только чудовищ, но и целые чудовищные народы, их надо только как можно дольше не будить, пускай на радость своей власти, спят и дальше...
Умная молодёжь у нас уже есть, но теперь нам нужно в сто раз больше глупой, а иначе мы останемся без молодёжи вообще...
Как он ни старался, так и не смог стать советским человеком, что потом очень помогло ему остаться просто человеком...
«И у нас тут ещё заявляют о каком-то праве русскоязычных. У нас нет русскоязычного населения. Это либо рабы, либо оккупанты — и всё», — Ирина Фарион
Жми сюда
В апреле 2018 года Фарион назвала русскоязычных граждан умственно отсталыми.
Кроме того, она сказала, что «русскоязычные украинцы — гибриды и не имеют права называться украинцами».
Жми сюда
Долгонько стучишься в Россию ты лбом,
да так, что разбил свои панты.
И что же в итоге? А стал ты рабом,
и больше того - оккупантом.
Ты можешь Лаврова с Песковым клеймить,
но нацикам этого мало.
Ведь кто ты такой? Да обычный гибрид,
и умственно, кстати, отсталый.
В Москве моего детства жила с супругом-полковником младшая сестра бабушки Ани. Благодаря этому обстоятельству, в детские и юношеские годы я ежегодно гостил в столице на каникулах. Родственники купили кооперативную квартиру у метро Академическая. Однажды в пионерском возрасте, в день приезда, я вышел после завтрака "погулять во дворе". А на самом деле впервые самостоятельно смылся в метро. В то время в Воронеже городской транспорт был на 100% укомплектован кассами самообслуживания. Касса принимала, например, в автобусе пять копеек в любом наборе. 1коп. весила 1 гр., 2 - 2гр., 3 = 3, а в пятаках было уже 5гр. медного сплава. Добросовестные пассажиры дёргали металлическую рукоятку. Кассовый аппарат моментально взвешивал медяки и выдавал одноразовый проездной билет. Подойдя к турникету подземки, я не обнаружил в своих карманах в горсти мелочи целого пятака. Не задумываясь, я стал быстро заталкивать в монетоприёмник произвольную комбинацию 1-нокопеечных и 2-копеечных монет. Но турникет грозно срабатывал при моём приближении. Я не понимал нелепость ситуации. Попытался засыпать в прорезь ещё несколько монет, но они не лезли, т.к. застряли предыдущие. Дежурная посмотрела на меня, как на с неба свалившегося дикаря, молча при помощи расчёски извлекла мои монеты и направила в окно обмена. Мне было очень неловко, но я от своих планов не отступил. Получив заветные пятаки, я полноправно оказался на платформе. Схему метро я изучать не удосужился, т.к. неоднократно с отцом именно по этой Калужско-Рижской оранжевой ветке ездил без пересадок на ВДНХ. Карманных денег мне вполне хватило, чтобы купить пломбир с шарообразным наболдажником из мороженого (воронежский пломбир был скромнее - вафельный стаканчик наполнялся лишь заподлицо), попить пару раз газировки с сиропом и без, какой-то пирожок с чем-то за 6 копеек, в киоске у входа на Всесоюзную выставку прихватить пачку "Явы" за 30 коп. (однокопеечные спички у меня были с собой), приобрести входной билет за 10 коп. и оставить пятак на обратный проезд. А в любимый павильон Космонавтики пускали вообще бесплатно. Нагулявшись, насмотревшись и накурившись, я не заметил, как пролетел весёлый и солнечный день. Приблизившись к шайбе метро ВДНХ и сделав два круга вдоль её периметра, я вдруг не обнаружил входа. Изо всех дверей толпы валили наружу. Меня это не на шутку озадачило. Я находился со своим заначенным пятаком один на противоположном конце громадной Москвы. Это было пострашнее неминуемого бабушкиного нагоняя. Но окончательно осмыслить все ужасные последствия своей партизанской отлучки я не успел. В мегафон стали повторять, что станция по техническим причинам неопределённое время будет работать в режиме высадки, а посадка на ближайшей станции - Щербаковской. Добежав до Щербаковской и вскочив в жёлто-синий вагон, я, как лунатик, уставился в карту метро. То, что я попал на Калужско-Рижскую линию меня расслабило. Но в состоянии предыдущего стресса из пионерской головы внезапно вылетело название станции, с которой я утром тайком отправился в путешествие. Я судорожно пытался проникнуть в самые дальние закоулки подсознания. Но закоулки были не те. И только когда поставленный голос объявил: "Следующая станция Октябрьская", меня озарило. Как же - помню! Октябрьская! С неё можно сделать пересадку на Октябрьскую-Кольцевую. Но мне не надо делать пересадки. От Октябрьской до той, которая нужна мне всего один перегон (Шаболовская появилась позднее)! Потом я счастливый бежал ещё две автобусных остановки до заветной Б-Черёмушкинской. Мимо жёлтого забора вытрезвителя* шмыгнул в тихий двор, принадлежавший двум одноподъездным многоэтажкам. Поднимаясь в металлическую сетку упакованном лифте, восстановил дыхание. Встретили меня бабушки и дед-отставник с восторженным негодованием. А когда я честно признался, что загляделся на достижения Советской космонавтики на ВДНХа, вообще обалдели и пригласили к кухонному столу, на котором немного остыла моя порция.
Пока я с аппетитом уплетал тоненькие сосиски с гречневым гарниром, дед Толя рассказал мне курьёзный случай из жизни послевоенного Московского метрополитена. На площади Трёх вокзалов возмущалась на своём узбекском языке группа гостей столицы в экзотических полосатых халатах. Некоторые из них в отчаянии обхватили свои тюбетейки натруженными руками хлопкоробов**. Не верящие слезам москвичи и суетящиеся приезжие были равнодушны к мольбам Всевышнему. Но один интеллигентный молодой москвич проявил сочувствие к представителям братского народа, поинтересовался – в чём их проблема. Оказалось всё до обыденного просто. Аксакалы не смогли достать билеты на Ташкентский поезд. Шустрый доброжелатель на безвозмездной основе вызвался помочь уважаемым людям. Он собрал с отчаявшихся нужную сумму для приобретения по блату билетов в общий вагон. И не обманул. Через несколько минут принёс полный комплект заветных билетов. Но узбекские товарищи не могли даже предположить, что это билеты на поезд в метро. Почему именно билеты? В то время автоматических касс и турникетов ещё не было, билеты продавались в розницу. А по ним пропускали внутрь прекрасного подземелья строгие контролёры. Московский ухарь самолично помог узбекским путешественникам быстро и уютно разместиться в вагоне Кольцевой линии. Пожелал с улыбкой доброго пути и выскочил на следующей станции. Около часу ночи наивных узбеков, плохо понимающих по-русски, попросили на выход, т.к. метро закрывается. Они, кружась несколько часов по Кольцевой, проголодались , не успели доесть сочный плов и вытереть жирные пальцы о свои бритые головы. А их уже подталкивают два милиционера на выход. Радости и удивлению узбекских мужиков нет предела. Чудо! Так быстро и уже Ташкент! Но вместо Ташкента они приехали на легендарную Таганку.
______
* Тихие вечера прорезали загадочные вопли из двухэтажного вытрезвителя, гармонично укоренившегося у перекрёстка рядом с автобусной остановкой, злорадно развлекая черёмушкинских москвичей.
** Профессия хлопкороба тяжела и очень необходима. Люди на хлопковых полях гробили своё здоровье не меньше, чем на всех вредных производствах. Например, в 80-х поля в Бухарской области щедро опыляли химией. Листья жухли после обработки, оставались на стеблях одни хлопковые коробочки. Трёхколёсные трактора "Беларусь" с высоко посаженной кабиной не могли произвести на 100% чистую уборку урожая. После техники в поле выходили люди с фартуками, в которые собирали оставшийся хлопок. Крестьяне с гигантскими объёмами работы не справлялись. Тогда власти привлекали к уборочной страде всех пассажиров, проезжавшего мимо транспорта. Гаишники тормозили транзитёров и вручали всем фартуки. Собрал фартук ценной ваты - получи справку и езжай беспрепятственно до конечного пункта своего маршрута. Противный сладкоВАТЫЙ привкус химии с полей окутывал гостеприимную сентябрьскую Бухару. Но если от химикатов жухли листья, то какое воздействие этот "аромат" имел на хлопкоробов и их добровольно-принудительных помощников - печальная загадка.
Как член Совета Обороны
Отмечу удовлетворённо,
В Отечестве из года в год
Вооружение растёт.
Поскольку мы в кольце угроз,
Ответы выдаём всерьёз.
Общеизвестен всюду наш
Отличный автомат "Калаш".
Он в чёрной Африке порой
Решает спор очередной,
Мостит дороги в президенты,
Ему возводят монументы.
Мы с Африкой друзья опять,
Не устаём долги прощать.
Намедни НАТО'вцам в досаду
На помощь мирному Аса́ду
Мы нанесли его врагам
Неотвратимый тарарам.
Встряхнули заодно немало
Своих дремавших генералов.
Но беспокоит паритет
По части танков и ракет.
И устарелые под пломбой
Пылятся атомные бомбы,
А ежели до дел дойдёт,
Патронов явный недочёт,
Но кто же нож втыкают в спину,
Крича: "Сгубили медицину!"
Крича, что нет у государства
В кармане денег на лекарства?"
Ответим всей колонне пятой:
"Не надо паники, ребята,
Смешно будировать всерьёз
И глупо поднимать вопрос,
Что нет каких-то там пилюль,
Когда нам не хватает пуль!"
Остапа всё время куда-то несло.
По жизни летел необузданным мачо.
Он даже "любимой" супруге назло
Тринадцатый год жил у друга на даче.
Домой приходил поменять свой «прикид»
Да в праздники слопать с полсотни пельмешек.
И чувствовал: скоро жена отомстит
В альковах уютных, заветных кафешек.
Он даже готов был поспорить, в каком!
Но с кем и когда - не узнать без прослушки.
И что оставалось? Идти напролом;
Раздался звонок в коридорчике "двушки":
- Алло, дорогая?
- Любимый, привет!
У бедного Оси вспотели ладони;
Сейчас он узнает о встрече секрет!
Но понял, что в собственной ревности тонет.
Домой прибежал он, не чувствуя ног,
И месяц в любви признавался супруге!
Про то, что сосед обнаружил " жучок",
Супругу призналась потом на досуге.
Про то, как решили его разыграть,
Вернуть "летуна" в родовые пенаты.
Гулёна Остап семьянином смог стать,
А всё остальное - пустые дебаты!
Часто вспоминаю, как меня, молодого необстрелянного курсанта семнадцати лет от роду, только-только поступившего в военный институт, за две минуты научил жизни мой курсовой офицер.
Есть в армии такое понятие - парко-хозяйственный день, ПХД. Приходим такие с обеда, нас строят и дальше всё как в фильме "Операция "Ы": куча покупателей, разбирают народ - кого траншею копать, кого аудиторию уч****ю красить. Самым "талантливым" доверяют выпуск "боевого листка".
И вот первый мой ПХД - разнарядка на "боевой листок". Захожу в канцелярию, чтобы попросить фломастер. Диалог с моим курсовым - старшим лейтенантом:
- Товарищ старший лейтенант! Мне для выпуска "боевого листка" нужен фломастер.
- Не вопрос. Говори, что ещё нужно, чтоб два раза не ходить.
- Ну, это, карандаш бы ещё.
- Не вопрос. Что ещё, чтоб два раза не ходить.
- Ээээ, линейку бы ещё.
- Тоже не вопрос. Всё?
- Всё.
- Пошёл на х.й!
Быть виноватой, но любимой…
Любимой быть и виноватой…
Нам, в сущности, необходимо
Сказать кому-нибудь «Прости!»
В цвет одиночества – седины,
В цвет ожидания – закаты.
И ты во сне проходишь мимо,
И не со мною ты грустишь.
Где ж, ты, моя весна,
Где ж, ты, моя весна?
А по н*** летают рыбы,
В озерах звезды зажигают,
Себя пытаем мы на дыбе,
Но не пытаемся понять…
Давно войны топор зарыли,
На нем уж поросль молодая.
Весна от края и до края,
Кто виноват? – не разобрать…
Где ж, ты, моя весна,
Где ж, ты, моя весна?
Я без тебя, как тень без света,
Ты без меня, как свет без тени.
Ну, а без нас пуста планета -
Блестящий шарик заводной.
Те слухи, сплетни и наветы,
Те вымыслы грехопаденья,
И расхожденье в откровеньях,
И испытание зимой…
Во сне моем сегодня было людно – там мне самой едва хватило места!
Через толпу протиснуться так трудно… А сон-то мой! Мне все в нем интересно.
Ко мне толпой пришли, кого не звали, и ну давай выкидывать коленца!
Послали этикет в такие дали, что даже у бывалых встало сердце.
Пыталась я призвать гостей к порядку (ну, сон-то мой, в нем все другие - гости) -
Впустую все! Дают мне шоколадку и не мешать им веселиться просят!
Вот даже муж, что мне во снах послушно приобретал всегда парфюм и шубы,
Беспечно шепчет пошлости на ушко блондинке и кривит в улыбке губы…
Начальник, тот совсем слетел с катушек (что наяву случается нередко):
Он обаял всех трех моих подружек. Кому теперь мне плакаться в жилетку?!
Две бабки, что скамейку у подъезда обычно оставляют на закате,
Смеются весело и скачут очень резво на недешевой новенькой кровати…
Подушками дрались чужие дети и на обоях краской рисовали.
Я рада, что свои в минуты эти в мой сон благоразумно не совались!
Соседи запускали фейерверки мне в потолок… Красиво получилось.
Но тут свекровь, как черт из табакерки с проверкой санитарной вдруг явилась!
Как никогда, была свекрови рада и заключила искренне в объятья!
Вот кто горазд командовать парадом, при этом нервных клеток не истратив!
Окинув обстановку строгим взглядом и выгнув брови тонкие дугою,
Даст всем понять, что закругляться надо. К порогу гости ринутся толпою!
Ага! Сейчас! Карман держите шире! Свекровь потерла руки в предвкушеньи…
Ей нравилась туса в моей квартире и на обоях детские творенья!
Соседи предложили маме виски (все напоказ! Им и во сне не ймется!)
Шансон она запела басом низким, про небо в клетку, журавлей и солнце…
Потом начальника притиснув к стенке, удерживая крепко за подтяжки,
Заставила погладить по коленке… Подруги в обморок попадали, бедняжки!
Тут очередь дошла и до стриптиза. Столбом застыли бабки на кровати,
Не ожидавшие подобного сюрприза. Ну, думаю, сейчас Кондратий хватит…
Я даже не успела испугаться, как забрались на стол бабули смело
И закружились вместе в диком танце, призывно двигая частями тела.
Ну и свекровь! Вот это зажигалка! А свекр ее еще зовет лахудрой!
Пусть веселится! Это ж сон! Не жалко! А мне пора… Будильник… С добрым утром!
В преддверии своего юбилея, посвящаю другим юбилярам
Много есть событий разных
И с какого б не начал,
Юбилей - прекрасный праздник,
Хоть десятка лет финал
Грузом тяжести на плечи
Ненароком лег с утра.
И не каждый рад с ним встречи,
Но зато день на ура
Начинаться должен этот,
Чествуя героя дня!
Где болячки под запретом,
А нектарный вкус вина
Несравним с лекарством всяким,
Хоть и время принимать...
Всё равно ему быть ярким -
Молодым годам подстать!
Каждый день анализ делав до темна,
я
заверяю, факты все проверив тщательно:
что любовь случилась с Анной неземная –
эта версия отпала окончательно.
Коль не прав я, то меня, братва, кончай, на-а!
(Зуб даю!) была до горького обидная
гибель Анны непредвиденно-случайна,
а не (как все утверждают) суицидная,
И была она не в шляпе, а в панаме,
шедшей к платью из панбархата японского
и в тот день спешила Анна в гости к маме,
чтоб не видеть пару дней скотину Вронского.
Вышла Анна на перрон лишь на минуту,
чтоб купить в дорогу яблоки со сливами
и была в момент безжалостно пихнута
ветра стылого осеннего порывами.
Анна сильная была, держалась гордо,
ей до фени были жизни перепитии,
но диспетчер громко в рупор, сучья морда,
не поведал всем о поезда прибытии.
Тела стук сильнее бил копытов конских.
Глазки Анны стали выпукло-раскосыми.
Всё смешалося, как в доме у Облонских,
перетёршись в фарш железными колёсами.
Все вагоны крови кляксами зардели
в тот момент, когда под свист сигнала сочного
«рельсы-рельсы», «шпалы-шпалы» поезд делал
вдоль хребта несчастной дамы позвоночного.
Стало тело аж по-флотски макаронам
вдруг подобно после ужина обильного…
А не надо дамам шляться по перронам
в «ветер северный, умеренный до сильного» (с)
Мы по обычаю не против
Жить без напряга на работе,
Клепать за-ради паритета
Неуловимые ракеты,
Шагать под музыку парадов, –
Хорошим людям много ль надо?
Но говоря о мире внешнем,
Чего америкосы кле́шни
Суют, нам ущемляя право
Великой числиться державой?
Произношу: "Оставьте грусть,
Хотят быть первыми, и пусть!"
Вы мне вопрос: "С такою рожей
Что можешь ты на стол поло́жить?"
Но я в ответ ещё задорней:
"Россию перестроим в корне
На невоинственную стать
И смуглым деловым ребятам
Задаром наши автоматы
Не будем больше продавать!
Не будем в их дела встревать
Подобно Понтию Пилату!"
1.
Всю сознательную жизнь я мечтала полапать живого индуса – не Махатму Ганди на портретах из газет, а живого индийского юношу. Уж из миллиарда я смогу выбрать пару одухотворенных Буддой черных глаз, классический профиль и стройное шоколадное тело с изысканными манерами, и уж найду, где подстелить соломки, чтобы плюхнуться с ним в нирвану. Отпустите меня в Гималаи!
Нашла в рекламе туры в Индию, пришла в агентство. Предложили распрекрасный тур «Золотой треугольник» плюс Гоа, по кусачей цене. Но если ехать вдвоем, стоимость падала раза в полтора. Однако Фира, моя бессменная тур-подруга, оказалась как назло в пучине очередного кровавого романа. Пришлось скрести подруг по сусекам. Но все дряни как одна ушли в отказ, это я им еще припомню! Отказаться же от экскурсий по архитектурным красотам зимой, когда нет удушающей жары, а потом окунуться в тридцатиградусный Индийский океан, я уже не могла. Ну не могла!
Будь проклят тот день, когда я позвонила Ванде Афанасьевне и та с радостью согласилась! Это моя землячка, преподша, у которой я в универе еще писала диплом. С тех пор из кандидатки она доросла до докторессы, а из похотливой монашки превратилась в уродливую старую деву-аббатису. При плоской аки доска груди изобилие тела у нее наблюдалось в районе талии и в области живота – райжиртрест и облжирторг. Сильная сутулость, слабое зрение и вечно потная жопа свидетельствовали о титанических диссертационных усилиях. Химка из жиденьких седых волос напоминала гэдээровских старушек на выгуле, а пол-портрета занимал увесистый шнобель с искривленной носовой перегородкой, отчего голос был редкостно гнусав.
Обычно жертвами ее похоти становились таджики со стройки и азеры с рынка. Как всякая выбившаяся в люди девка из белорусской деревни Ванда выдавала себя за шляхетку и натужно щеголяла аристократическими манерами. На гастарбайтеров производило неизгладимое впечатление приглашение в дорогой пивбар, где она угощала самым дешевым пивом, а бокал держала как чашечку кофе, оттопырив мизинчик. Затем она вела к себе, где, развивая тему своего благородного происхождения, случайно включала порновидео. Когда уходящая натура просила денег, в Афанасьевне просыпались высокие моральные принципы, и она со всей шляхетской гордостью и спесью выкидывала вымогателя как использованный презерватив. Наверно поэтому я несколько раз встречала ее то в кровоподтеках, то с дефицитом передних имплантантов.
За день до вылета Ванда радостно сообщила, что тоже получила все документы и… что едем мы втроем.
- Как это?!
- Нам согласилась составить компанию моя давняя подруга Аглая Никитишна.
- На хера?! – вырвалось у меня.
- Во-первых, втроем веселее, а во-вторых, стоимость отелей и трансфера будем делить не на двоих, а на троих - экономия.
- А где ты видела номера в тургостиницах на троих?
- Ничего, нам поставят третью койку или раскладушку.
- Не нам, а ей! Еще очереди в сортир мне не хватало!
- Зиночка, ты напрасно настраиваешься на негатив. Аглая Никитишна – прелестное создание, к тому же доктор исторических наук, - прогнусавило из смартфона.
Мля, еще одна докторесса на мою голову!
2.
В аэропорту я увидела «прелестное создание». Тщедушная пухлявая пигалица, с такой же химкой, только фиолетового оттенка, и с оранжевыми шамкающими губами. Из распахнутой мутоновой шубы выглядывали платьице в прелестно-убогие розочки и кривые тонкие ножки в телесных носочках и босоножках из коллекции «тетя Сара наконец выбросила на помойку перед отбытием на пмж». Но к грудям она прижимала сумку... Louis Vuitton®! Как сказал бы Невзоров, она вышла выгулять сумочку и шубку. Выражение лица при этом как у всесезонных бабок у подъезда — любопытство и подозрение во всех смертных грехах в одном флаконе.
Когда в Дели ночью поселялись в отель, поселянка Аглая неожиданно заявила, что курить в номере категорически нельзя, потому что у нее астма. На мою тумбочку она положила старообрядческую Библию. Из природной вежливости я не стала ее смахивать на пол, а использовала как подставку под бокал виски. Полночи прокурила на лоджии, наслаждаясь звездным южным небом и бризом, и спотыкалась о её гребаную раскладушку.
На утро в ресторации первым и последним аборигеном, заговорившем с нами по-русски, оказался гид Аравинда, что в переводе с его медоточивого языка означало «лотос». На лотос это пузато-усатое было похоже как я на подснежник. «Сишас мы поедем смотреть дуарэц прэзидэнта». В ответ на шевеление усов-тычинок мои кошелки оживились и побежали краситься и подмывать пестики.
По дороге к построенному англичанами дворцу в колониальном стиле, стоя в пробках и высунувшись из минивэна, чтобы глотнуть свежих диоксинов, мы наслаждались местным колоритом. На обочинах черные свиньи рылись в горах мусора, коровы аккуратно клали лепешки на проезжей части, какой-то старичок в хламиде присел, опорожняя кишечник у входа в парк. Мимо проносились тук-туки, в которых на места для четырех набивалось штук пятнадцать особей. Во мне вскипала гордость за мою страну, где в «газель» больше двадцати не влезало. Ванда и Аглая увлеченно обсуждали актуальные темы пенсионных льгот для ветеранов труда и скидок по социальной карте москвича.
В ресторации на обед был шведский стол с индийской спецификой. За каждым иностранцем ходил приставленный бой и возле блюд из утонченной смеси перцев и мелких посторонних добавок типа курицы говорил «spicy» или «not spicy», чтобы белые человеки не сдохли на месте с сожженными внутренностями. Однако и «not spicy» в рот взять было невозможно, так что от голода спасал лишь сладкий стол да припасенное в чемодане сало. За столом колежанки Ванда и Аглая сравнивали тарифные ставки для кандидатов и докторов в универе.
Красный форт в Агре запомнился тем, что Ванду Афанасьевну покусали макаки, которым она пожадничала банан. Я в это время кормила бурундучков с руки и строила глазья охранникам, поэтому ничем не могла помочь. Макакам.
У храма Тадж-Махал (кто махал, кому махал, не разобралась, но красиво) мы потеряли в толпе Аглаю Никиничну, которую обнаружили уже на выходе, в бусах из вялых желтых цветов и счастливой, с мешком дешевых сувениров, на которые ее как лохушку развели по тройной цене.
В крепости Амбер, куда из-за крутизны горы подняться можно только в люльках на спинах слонов, кошелки со скрипом и охами залезли на самого большого, а меня посадили в пару с арабским недошейхом. Он был в черном биште из верблюжьей шерсти, а на бородатой головке сидел бело-красный ихрам, опоясанный обручем игаль. Бедняжка косился на мою грудь и сильно потел то ли от возбуждения, то ли от испуга вывалиться из люльки на крутых виражах слоновьей тропы. Его амбре при этом перебивал запахи погонщика и слона вместе взятые, так что было не до красот, а в мозгу крутилось бессмертное из Шекспира «Пьетро, мой веер!»
Наконец, на крепостной площади, финишной точке каравана, все мы царственно «вышли из такси», и тут я услышала громкие душераздирающие тирады погонщика, который рулил слоном с Аглаей и Вандой. Ни слова нельзя было понять, но по накалу, интонациям и жестам в сторону подруг можно было догадаться, что матерный язык присущ не только русскому. Их счастье, что он не слазил со слона, а то бы стоматологи озолотились. Оказалось, что девушки вместо чаевых щедро наградили его посеревшей от возраста шоколадной конфетой «Мишка на севере», растекшейся на жаре.
В Джайпуре гид отвез нас в огромную сувенирную лавку. Судя по сладким улыбкам, от которых у кошелок слипались промежности, Аравинда рассчитывал на неслабую комиссию. И чутье не подвело его: Аглаю развели на колечко с рубином, а прижимистая Ванда отделалась мраморной вазой. А мне, сидящей с трижды каменным лицом трехликого Шивы, бесплатно налили пинту рома, чтоб не лезла не в свое собачье дело.
3.
На этом месте кончается поэзия, и далее заструится эротическая проза. Поэтому слезная просьба к тургеневским девушкам, учительницам советской школы и пердунам в семейниках не читать, во избежание обмороков, инфарктов, непроизвольных семяизвержений, а также слюно- и моченедержаний.
В Гоа нас поселили в бунгало четыре звезды, зато под пальмами, хотя и на три не тянуло. Впрочем, четвертой звездой там был шоколадный бармен дравидийской расы с ослепительно белоснежными зубами и упругой попкой, который уже после обеда, пока кошелки обнюхивали окрестности, оказался в моей постели.
И тут меня постигло горькое женское разочарование в виде шести сантиметров толщиной в палец... Коитус отменялся по неуважительным причинам. Оставался орал – и то из уважения к древней культуре. Уж я дула-дула, напрягая фибры, а надула всего-то дирижаблик из Детского мира. Пришлось полезть в чемодан, где случайно между флягой коньяка и салом завалялся шоколадный страпон, при виде которого черные глазки забегали в поисках укрытия, белоснежные зубки закусили пухлую губку до крови, а тонкие ручонки вцепились в спинку кровати, пытаясь унять тремор. Напоила девственника коньяком, успокоила ударом старообрядческой Библии по голове и привязала к кровати. Прощался он с благодарными слезами и убегал походкой уточки, то и дело оглядываясь. Но я не стала догонять.
Вечером для Аглаи притащили третью кровать, которую по моему указанию бои поставили у сортира. Отдельный шкаф для ее мутоновой шубы принести отказались. Чтобы не слышать возмущенного кудахтанья, я вышла на променад и угодила в лавку сезонных торговцев из Кашмира. Когда красовалась перед зеркалом в пашминах – шалях из пуха горных козочек, - то почувствовала всем телом нетерпеливые взгляды обоих продавцов. Соколы, орлы! У одного штанина вздулась по колено. Сразу так закружилась голова, что чуть дошла до подсобки и рухнула на тюки мягкой шерсти. Всем девкам мира на заметку: у Кашмира в штанах кошмар! Но не смертельный, если аккуратно и по очереди.
Назавтра я проспала завтрак и вышла на пляж пополудни. Мои докторессы возлегали на шезлонгах в ожидании опыления. Их завлекательные цветки трепетали между широко расставленных ног. Но пчелы почему-то пролетали мимо, и лишь тоскливые навозные мухи одаривали их корыстными взглядами. К вечеру на фоне местных и приезжих разноцветных индеек и павлинов они смотрелись как пара ощипаных, облитых кипятком и вываляных в песке куриц.
Сердце мое сжалось от жалости, и я отвела их в кашмирскую лавку. Соколы долго о чем-то спорили на своем языке, после чего выдали вердикт на ужасном английском: по сорок баксов с каждой. Опытная Ванда настаивала на двадцатке. Аглая, вообразив, что она Элизабет Тейлор, встала в позу «меня что, на помойке нашли?»
- Милочка, ты не забыла глянуть в зеркало? – резонно заметила Ванда.
- А что, помада размазалась?
- Да нет, просто иногда нужно смотреть и понимать, что красота страшная сила, и чем старше, тем она страшнее.
Сошлись на тридцати плюс мне комиссия в виде пашмины.
- Девочки, да хранит вас Вишну, - напутствовала я.
На тюках кошелки отказались категорически. За свои кровные им хотелось экзотики: морского бриза, пальм, пения ночных птиц, стрекота насекомых и большой чистой любви под звездным небом.
Посреди ночи профурсетки вернулись хмурые, на меня смотрели исподлобья, только утром удалось их растормошить. Оказалось, что долго бродили с кавалерами по ночному пляжу, распивая дешевый местный ром и рассказывая на пальцах кашмирцам, какие они вип-персоны, пока не нашли укромные кусты. Только встали в позы, опершись на вожделенные пальмы, только спустили шорты, только начали зазывно причмокивать сфинктеры..., как проехала то то ли патрульная, то ли уборочная машина с прожекторами, и перепуганные кашмирцы трусливо растворились в тропической ночи.
- А эта идиотка бабло вперед дала, причем за двоих, - возмущенно прогнусавила Ванда.
- Отстань, у меня депрессия. Я толстая и одинокая!
- Да какая же ты толстая? Где? Покажи.
- Может, тебе еще показать, где я одинокая?
- Одиночество, милочка, - вмешалась я, — это когда тебя некому забрать из морга. Все остальное — это так, временные трудности... Ну что, пойдем к кашмирцам бабки возвращать? Louis Vuitton® не сперли в суматохе?
- Цела, я ж ее в зубах держала, когда... Пойми, Зиночка, мне ж не денег жалко, мне за державу обидно!
Ностальгия по родным пенатам неизбежно привела разговор к любимой работе, со стряпанными за деньги диссертациями, липовыми рецензиями, купленными оппонентами и коварными интригами. Когда же речь зашла о взятках, которые докторессы упорно называли эвфемизмом «пожертвования», Ванда, та еще католичка, вознамерилась замолить грех и стала искать в путеводителе подходящий костельчик. Но, лицезрев фотку местного ксендза, поморщилась и, препутав нас с Иисусом Иосифовичем, принялась исповедываться, исходя слезами, слюнями и соплями. Особых проклятий удостоился папаша Климент, развязавший, по ее причитаниям, разнузданную травлю детолюбов. Аглая в такт зашамкала вялыми староверческими губами, проклиная то ли взяточников, то ли алчных трусливых кашмирцев. Консенсус однако был найден в гневном вопле дуэтом, когда я, окрепшая духом после уговоренной бутылочки коньяка, ляпнула, что РПЦ - отстой, а Гуня – унылое гуно. «Тише, дура! Вдруг кто услышит!» - выкрикнули патриотки хором.
4.
Получив архитектурно-пейзажные, кулинарные и сексуальные удовольствия, я как туристка со стажем задумалась об оздоровительной программе, потому что изнывать в пляжном пекле не в характере моей деятельной натуры. Благо в отеле предоставлялись услуги аюрведического массажа.
На приеме у доктора меня сразу стали раскручивать на десять сеансов. Но узнав, что массировать будут тетки, как у них это принято, я наотрез отказалась по гендерным показаниям. Тогда после долгих колебаний к моему телу приписали трех юношей-стажеров, один из которых сносно говорил по-английски. Но он был прыщав и толстоват. Второй был красавчиком, но созерцал меня вежливо-постным гейским взглядом. А третий, высокий, сухопарый и бородатый, просто пожирал глазами. Он оказался из южного штата Керала и говорил только на языке малаялам.
- Трусы снимать? – Спросила я скромно перед тем, как вознестись на скользкий и блестящий от масла стол.
- Ну... – замешкался толстяк, - мужчины обычно снимают, потому что все будет в масле.
Надо было сюда припереться хотя бы для того, чтоб увидеть, как краснеют темнокожие щеки! Поль Гоген отдыхает. Не берусь судить, видели ли они живую вагину, но от вида обнаженной белой госпожи бошки у них явно сносило. Меня обливали теплыми маслами, посыпали пеплом и сушеными травами, массировали в шесть рук от макушки до пяток. При этом двое стыдливо старались увернуться, чтобы не показать свой стояк. А белая госпожа лежала, бесстыже распластав конечности как лягушка, которая царевна, и, когда дотягивалась, лениво и с хохотком хватала за выпуклости их промасленных шорт. Опытные руки редко промахивались, а их смущенно-пугливые взвизгивания до сих пор стоят в ушах сладкой музыкой из индийского кино.
На другой день после массажа я решительно заявила, что подскочило давление и что меня следует проводить в душевую и помочь отмыться. Толстяк взял было меня под руку, но я недвусмысленно поманила пальцем бородатого. В душе жестом заставила его раздеться и, оценив достоинство, написала на его ладони номер нашего бунгало и время встречи.
Не успела выпроводить кошелок на ужин, как явился, чистенький и весь в белом. Я почти влюбилась и отдалась без увертюр. Вот кто настоящий доктор, который излечил меня от женской тоски – доктор куни-лингуистических наук, нет, академик! После трех заходов я зауважала штат Керала и даже выучила слово «малаялам».
Кошелки-падальщицы почуяли добычу и раньше обычного приперлись в бунгало. Вот я им открыла! На все замки и цепки заперла и прыгнула на четвертый заход. Видеть потом их завистливые рожи – удовольствие не сравнимое с сексом, но все же. Тем более, что за девять сеансов с продолжением вместо ужина я похудела на шесть килограммов!
К концу тура Ванда и Аглая решили наверстать упущенное с гидом. Они зажимали его по углам, даже при людях и несмотря на жалобные крики несчастного о жене и шести детях. О том, как они его изнасиловали, сучки воды в рот набрали. Но уверена, что явно не по Камасутре, а на грани уголовного кодекса. Когда сели в самолет, они дружно заказали виски и достали мятые-рваные половинки его трусов, которыми и занюхали благородный напиток со счастливыми лицами. Догадываюсь, что это было покруче прибавки к пенсии и льготы по налогу на недвижимость.
Так что, дамы, в Индию и еще раз в Индию! А если оплатите тур скромной Зиночке, буду самым распрекрасным гидом и научу похлеще всяких докторов наук, куда, когда и с кем не надо ехать.
Обмани, и я вернусь.
Просто обмани.
Наведи сплошную грусть
солнце заслони.
Страшно будет и темно,
если ты хитра.
Все тебе подчинено:
холод и жара.
Никогда из близких мест
писем не придет,
контролируя процесс,
кто-то украдет.
Обмани, и я вернусь,
не желай добра.
Пусть все знают наизусть,
то, что жизнь - игра.
Пусть поверят мать и сын,
в то, что я свинья,
и, без видимых причин,
предадут друзья.
Обмани и я вернусь,
и уйду в запой.
Просто ты умела врать...
как никто другой...