Сыграть Шопена, на рояле?
Пусть за тобой закрылась дверь.
Тебя уж нет на пьедестале.
И холодна моя постель.
Supenko Max (сайт Поэмбук)
Сыграть Шопена, на рояле? Сыграть Шопена на рояле?
Да кабы я имел рояль...
Я лишь стою на пьедестале,
Откуда ты ушла.
Мне жаль.
Застыл я статуей из гипса.
Сломать меня нетрудно, нет...
Вдали мелькают твои клипсы...
В руке не дрогнул пистолет...
*****
Я люблю с тобою просыпаться,
На нежном шелке простыни.
И кожи поцелуями касаться,
Согревая теплом в осенние дни.
Supenko Max (сайт Поэмбук)
Я люблю уснуть и не проснуться... Я люблю уснуть и не проснуться,
Главное - на шёлке простыни,
Чтобы невзначай его коснуться,
Но не более того, ни-ни...
Я люблю уснуть и целоваться
С кем-то очень ласковым.
С тобой?
Может быть.
Но надо просыпаться,
Чтоб проверить.
Сны же прут гурьбой.
Я люблю уснуть, но не замёрзнуть.
Нужен радиатор для того.
Чтоб не вспыхнул ночью он
- серьёзно -
Ты нужна, чтоб выключать его...
*****
Прошедший день сгорел так быстро,
Читая книги.
Supenko Max (сайт Поэмбук)
Причём тут я? Прошедший день сгорел так быстро,
Читая книги.
И ночь минула незаметно,
Пиша стихи.
Затем и утро промелькнуло,
Пья капучино.
Вся жизнь проходит, что-то сделав.
Причём тут я???
«Группа крови на рукаве» Песня группы «Кино»
«Мы с тобой одной крови, ты и я». Редьярд Киплинг - Маугли («Книга джунглей»)
Как-то ещё в Киеве за какой-то надобностью выскочил на бульвар Леси Украинки в ночной киоск. Небольшую очередь притормозили два солдатика-санитара из близлежащего гарнизонного госпиталя: им всё никак не удавалось наскрести пенёнзов на самую дешёвую банку пива.
В глаза мне бросились их нашивки о группе крови (на случай экстренного переливания), расположенные на груди, а вовсе не на рукаве, как пел незабвенный Виктор Цой. Конечно, на груди практичней: руку в бою может оторвать и забросить на дерево, ото лезь под шквальным огнём врага для выяснения! А на нашивках солдатиков сияло: А(II) Rh (+) (вторая группа крови, резус-фактор – положительный). Как у меня!
Я протолкнулся вперёд и купил солдатикам две банки лучшего пива. Они впали в непонятки, но я объяснил:
- Мы с вами одной крови!
1947 год. В стране начинается утоление послевоенного голода. Во всех магазинах Киева выбросили муку. По килограмму в одни руки. Эти одни руки могли принадлежать как старику на костылях, так и младенцу в коляске. Лишь бы он оказался у прилавка на финише, когда подойдёт его многосуточная очередь. Которую занимали и отстаивали, дежуря целыми дворами и семьями.
Так и мы, всей семьёй – бабушка, мама, я, 9-ти лет и сестра-шестилетка выстояли очередь и стали счастливыми обладателями 4 кг вожделенной муки, неважно, какого там сорта. А могли и не 4-рьмя кг, а и всеми 5-тью, если бы демобилизованный папа, раненый-перераненый, многажды контуженный орденоносец смирил гордыню («не за паршивый килограмм муки кровь проливали!»).
И тут же – праздник: семья за столом (включая гордого папу), на стол выставляется гора ещё пышущих жаром пирожков... И в этот момент из чёрного репродуктора, который не выключался даже на ночь, «пикая» каждые полчаса, раздаётся восторженный голос:
- О, якi гарнi пырiжкы! (укр. – Какие прекрасные пирожки). Голос известной тогда народной артистки Украины из какого там спектакеля.
СЕКРЕТ ФИРМЫ
1965 год. Я в служебной командировке в Черкассах. Решил пойти в «Пирожковую», знаменитую изумительными пирожками. Правда, мясная начинка какой там особенной не была, но вот тесто – мягкое, воздушное, с неуловимо приятным привкусом. Многие интересовались кулинарным секретом этакого теста, но продавцы делиться не стали.
... Да в общем-то и не могли – не знали. А чтобы узнать, надо было пробраться на самый задний, заднее не бывает, заброшенный двор одного дома возле рынка и через мутную форточку заглянуть в подвал пекарни, где полуголый богатырь, явно потомок Никиты Кожемяки мял ручищами-граблями полуторапудовый ком теста. Когда богатырь покрывался потом, он привычным движением всбрасывал тесто на могучую волосатую грудь и передыхал под этим прохладным грузом, пока тесто не впитывало пот.
Затем он продолжал трудовой процесс, но следующий заброс делал уже на такую же волосатую спину, и так пахал по 10 часов в день, высасывая за смену 20-литровый жбан кваса.
... Насладиться этими вкусными пирожками я передумал. Чтобы делать, надо многого не знать ((с) Поль Валери)
КАННИБАЛИЗМ
Лихие 90-е. Направляюсь за хлебом со своим королевским пуделем. белой масти Атосом Вторым. Перед входом в магазин встречаю знакомую, вечно бегущую корреспондентку издания, с которым сотрудничаю, Наталью К. В одной руке у неё жменя пирожков с мясом, которые она жуёт на ходу, прислонившись к дереву.. Она угощает Атоса, протягивая ему пирожок. Пудель нюхает угощение, возмущённо рявкает на Наталью и обиженно отворачивается.
Она поинтересовалась:
- Чё эт он?
В ответ шутю:
- Ты пыталась склонить его к каннибализму!
Наталья ухмыльнулась, и мы разбежались – она осталась доедать пирожки, а я заскочил в магазин... А когда выскочил, Наталья, обняв дерево, энергично делала «Вэг!», извергая даже свою бессмертную душу. Вокруг валялись выброшенные пирожки.
... А спустя некоторое время прослышал об изобличении преступной группы, поставлявший изготовителям пирожков и беляшей дешёвый фарш из кошачьего, собачьего и даже человеческого мяса – в те лихие времена нормальная говядина или свинина стоили зашкаливающе дорого.. И вовсе не исключаю, что Наталья вкушала именно такие пирожки – мудрый Атос ни паникёром, ни идиотом никогда не был.
ПИРОЖОК ГОРБАЧЁВА
Затейник ПЕРЕСТРОЙКИ Михаил Сергеич Горбачёв покрывал голову шапкой-пирожком, напоминающей центральный женский орган. Именно этим органом и накрылся СССР.
«Вами прокурор интересуется», – сообщил мне по телефону редактор районной газеты, где иногда я помещал свои рассказы. Не так в рассказах что-то или вообще? Дел никаких пока что не имел с прокуратурой. Редактор добавляет: «Он телефон для вас оставил – обязательно позвоните». Я записал, звонить не торопился. Да, прокурор района… Однако…
В рассказах вроде ничего такого. Да безобидные они, всё больше про колхозы, гоняли по которым. Не я гонял ведь, а меня! Но про них почему-то охотнее пишется. Молодость там! Там просторы и воля. Да, гоняли, но всё-таки – воля! Без надоевшего начальства, без особых забот, без семейных каких-то заданий. Но самое главное – молодость. Почему же ещё – мне скажите – воевавшие любят войну вспоминать?
Вспоминаю, пишу. Вот, посевная в Синих Липягах. Названье каково! В воронежских краях оно ещё и нарицательное для всякой глухомани. Село, в самом деле, от трасс в стороне, но не маленькое – целых два там колхоза тогда, раньше было аж три, говорят. Нас человек десять – научные сотрудники из университета, которых партийная власть сумела забрить в трактористы. Старшим был Николай – статный бородач, любитель попеть под гитару и весельчак. С ним везде хорошо – бывают искристые люди. Самый младший – кавказец Артур – лаборант, он ещё первокурсник юрфака, вечерник. Маленький, щупленький. Меня в первый день удивил – спросил, как я, научный сотрудник, поехал в старой, несолидной куртке. Пожурил вроде. Сам был одет в дорогую кожаную – сразу видно, что впервые в механизаторах.
Трактористов не хватало, нас запрягли по графику, который, наверно, и на каторге не снился никому: 12 часов работы, 6 часов отдыха и снова так, и снова. Один парнишка утомился так, что ночью в общаге вскочил с криком страшным, всех разбудив, и дёргал кровать за грядушку, вроде как тракторные рычаги – ему приснилось, что свалится вот-вот в овраг. Да, многие поля там окаймляются оврагами, опасно ночами работать. Но, как везде, суровость строгих норм, хоть и направленных на высшие, благие цели, должна уравновешиваться чем-то. Здесь – тем, что нет почти контроля, мы вскоре поняли.
Нас разобщили сразу, развели по сменам, только выход на работу каждый сам не пропустить старался. Но я заметил, что неопытный Артурчик почти всё время отирается в общаге или в своей нарядной куртке ходит по селу.
– Когда тебе на смену? – спрашиваю.
– А у меня выходной.
Какой к чёрту выходной? Мы толком и поспать не можем. Он с председателем договорился. Ну, ладно – умеет, значит. Так на тракторе его и не видел.
Колхозная власть отчиталась, конечно, что весь парк тракторов задействован полностью. Для них – это самое главное. Но польза этой каторги невелика была. Мы – загнанные лошади. Минуты нет по-настоящему вглядеться в красоту вокруг. Гектары, рычаги, не опоздать на смену! Вот, я весь день с 8 и до 8 тружусь, отдыхаю до 2 ночи, и сонным снова вкалывать аж до 2-х дня! Но нет фактически контроля никакого – только в мехотряде при получении трактора. Ну, новое поле ещё покажут. Вот, чувствую, засну. Подъеду к лесочку и сплю до утра в грохочущем тракторе.
Просыпаюсь на рассвете в кабине монстра гусеничного, смотрю – солярка на исходе, а мне ещё пахать, пахать. Плуг отцепил и погнал налегке на заправку, очень резво погнал, чтобы сон улетучился. Уже почти у мехотряда как подпрыгнул тяжёлый трактор на большущем ухабе! Мне понравилось. Ведь, вообще-то, я мотоциклист, любил на Яве всякие аттракционы. Порхающий трактор! Развернулся и с обратной стороны на этот ухаб ещё посильней разогнался – мощный кайф! Пару раз покаскадировал – душу отвёл. В безлюдном отряде заливаю солярку, откуда-то подходит сторож, интересуется, чего это я там крутился и рыкал мотором. Регулировал, – говорю, – двигатель. Недоверчиво смотрит, да и бог с ним. А вечером перед новой сменой на минуточку в клуб заскочил. Разок потанцевать успел! Вижу, вывешивается стенгазета, у неё молодёжь местная сгрудилась. Во весь лист нарисован трактор с ангельскими крылышками, растущими из гусениц, а в тексте моя фамилия врезается в глаза. Оперативно работают пропагандисты, только, вот, в поле кроме наших почти никого!
Между прочим, именно там, в Липягах этих Синих, впервые пришлись по душе мне частушки. Раньше слыхивал их в исполненье старух нарумяненных. А залихватские частушки так мощно пробирают именно, когда их молодые красивые девчата задорно и провокационно с пританцовкой выдают! Но некогда девчатами заняться. Лишь наш красавец бригадир смог изловчиться при этой каторге и даже спать в общагу не всегда являлся.
И вот, вспахали всё, прокультивировали, а сев уже без нас ведут. Расчёт. Не разбогатеть, конечно, но мы и не рассчитывали очень. Заминка – в кассе нет наличности, мы ждём. Собрали рюкзаки, сидим в правлении. Нет среди нас уж юного Артура – он ничего не заработал, даже должен за еду остался, но с помощью дипломатичного нашего бригадира как-то всё урегулировал, ждать ему нечего.
Вот, всё – ушёл и последний автобус. И ровно в этот час колхозному экономисту приходит мысль, что деньги можно и занять у продавщицы в магазине – все там прекрасно знают всех. Потом уже понял, что это был, скорей всего, отлаженный манёвр увеличения дохода торговой точки. Действительно, ещё не вечер, нам делать нечего, получены деньжата – какая мысль сама собой приходит в голову сплочённой группе мужиков? Клич брошен, скинулись.
А раз мы не уехали по их вине, должны нас покормить? Столовая и не закрылась почему-то. Конечно, просим соорудить прощальный ужин в общаге прямо. В одном же здании, да и начальство общее. Они упёрлись – мы знаем, дескать, чем это всё кончается.
– Чем же?
– А вы не понимаете? Наверняка уже бутылок нанесли.
– Ну, выпьем немножко… Вкалывали ведь у вас.
– Мы это знаем, проходили – побьёте всю посуду, всё, извините, заблюёте и изгадите. Мы и постельное бельё уже забрали – спите на матрасах.
Протест! К нам было хоть однажды замечанье? Мы ж культурные люди. Кто тут безобразничал у вас? Это, наверно, были всякие алкаши с заводов. А мы из у-ни-вер-си-те-та! Из самого научного центра всего Центрального Черноземья! Мы – научные сотрудники! Мы, если и выпьем, то чуть-чуть совсем, из уваженья просто к Синим Липягам, уж мы себя вести умеем. Как можете нас сравнивать со всякой пьянью! И на голых матрасах спать не собираемся! Будем жаловаться в обком партии, как обращаются с механизаторами из государственного университета!
Они посовещались и всё же накрывают длинный стол нам прямо в нашей комнате. Тут, несомненно, роль сыграло и обаянье бригадира – он просто завораживал колхозных дам. Белую скатерть приносят и вилки кладут какие-то другие по всем банкетным правилам, расставляют бокалы. Постели застелили заново. Явили уваженье к культурным людям.
Торжественность! Бригадир держит речь. Ребята тосты изрекают. Но вот, Николай извиняется, что должен покинуть нас – девушку вспомнил. И очень патетично власть мне передаёт. Отдал бразды правления застольем!
Вообще, я пьянки никогда не затевал, а чаще даже не участвовал. Но здесь, в разгар мероприятья, так неожиданно для самого себя, как будто бы под управленьем высшей неодолимой силы, стал действовать согласно ситуации. Оглядел ряды полупустых бутылок и заявил:
– Есть предложение, уважаемые коллеги, – по трояку собрать!
О, как же не люблю я коллективные поборы! Но здесь я лично обличён! Кто возразит? Засуетились все, и добровольцы вызвались сходить. Как же легко подбить народ на скверные дела! Особенно легко, когда ты – хоть какая власть. Уже не вспомнить тостов, тем более речей, хотя они касались, несомненно, достойных мировых проблем, но только помню я, как чаще всё вставал, слегка уже качаясь, и заявлял, что снова поступило предложенье. Вот парадокс колхозный и, может быть, всеобщий – в делах сомнительных неясные, туманные команды как раз приводят к чётким и конкретным воплощеньям.
Но тут закрылся почему-то магазин, нас это просто возмутило. А за столом уже немало неведомо откуда взявшихся друзей из местных, которые дом продавщицы знают. Прекрасно как, что все кругом друзья!
Меня вдруг посетила и мудрая идея – распорядился всем денег на автобус отсчитать и отложить отдельно. Вот только тут себя и похвалю! Финансы таяли.
Потом и продавщица перестала дверь нашим открывать. Но верные товарищи, которых видели впервые в жизни, любезно вызвались найти нам самогон.
Вот, дальше помню плохо. Куда-то мы ходили. Потом мне рассказали, что была и драка. Кого-то из воронежцев обидели на танцах, мы там порядок сразу навели, но, хоть убей, не помню ничего, хотя, как говорят, и там руководил.
Проснулся, хватаюсь за часы – минут пятнадцать остаётся до автобуса. Кричу: «Подъём!» Как получилось, что лежу одетым на кровати бригадира, причём своими кирзачами прямо на подушке белоснежной?! Ребята спят, кто на полу, кто под кроватью. А Николая нет. Что с головой? Как будто я кружусь на карусели! Ору, толкаю всех. Загажен пол, наполовину скатерть съехала. Под ногами осколки посуды, еда затоптана, катаются бутылки. Бррррр!
Ребята повскакали. Хватаем рюкзаки и мчим к автобусу. Навстречу Николай – его рюкзак, конечно, захватили. Общагу так и бросили открытой.
Я думаю, что долго не забудут в Синих Липягах ребят научных! Но жалоб после не было – мы, видимо, не очень далеко ушли от общей массы.
Увы, не довелось нам оценить всю прелесть этих мест. Коварные овраги в свете фар засели только в памяти. Потом уже слыхал, что липягами называют красивые лесочки на пригорках, которые издалека на фоне горизонта синеют нежно в дымке. Что делать, придётся съездить – посмотреть!
Вы спросите, а что же с прокурором. Откладывал долго непонятный звонок. Районный прокурор, как оказалось, прочитал в газете парочку рассказов и… вспомнил ту поездку! Да, в Липяги! И лично пожелал дать отзыв!
Тот самый маленький Артурчик в куртке кожаной! Юрфак окончил, приглашает в гости. Уж он-то что запомнил в Синих Липягах? Однако… Ещё повесткой вызвал бы!
В тревожные для всех минуты взлёта
Вещает стюардесса самолёта:
«Приветствуем вас на своём борту!
Пока мы набираем высоту,
Мы предлагаем – а то будет хуже,
Всем застегнуть ремни как можно туже,
Не ослабляя до конца полёта,
Уж как бы ни хотелось вам чего-то.
Да затяните их до крайней меры:
Наш экипаж кормить вас не намерен!
Я остался один на один
С самой наглой безжалостной ложью
-Драться будем? Иль посидим?-
Ложь спросила - И выпьем тоже?
Бой за правду требует сил
И не начали мы покуда
Я запал свой слегка погасил
И сказал: - Наливай, паскуда!
Пили много и долго пили
Вроде дрались и я победил
А очнулся, мне счет всучили
Ложь слиняла, а я платил!
Очень дорого стоит правда
А платить не любит народ
Потому никогда, думать надо
Ложь дешевая не умрет!
Мы перспективней, чем атланты,
Зелёный доллар – наш кумир,
Мы, пацифисты, толерантны,
Мы озадачим этот мир.
Сначала негр, Барак Обама,
Порой не дружит с головой,
Назавтра в очереди дама,
А послезавтра – «голубой».
Племяннице Юле Кисиной, поэтессе, художнице,
фотографу, концептуалистке, писательнице – с признанием
романа «Элефантина, или Кораблекрушенция Достоевцева» Жми сюда лучшим русским прозаическим произведением 2015 года Жми сюда Творений классных у тебя хоть отбавляй,
Да статус эмигрантки из Германи ...
Лишь вякни: «Крым – не наш!», а «Путин – негодяй!»,
И нобелевка у тебя в кармане.
Что нам взять с собой в дорогу,
Собираясь отдохнуть?
Ну, поесть-попить немного –
То, что скрасит долгий путь.
Чтобы в первый день без нервов –
Пару баночек консервов.
Ну, а там уже жена
Что-нибудь добыть должна.
Пару спиннингов в придачу,
«Закидушек» – это класс!
Блёсен тех, что мне удачу
Приносили в прошлый раз.
Лески тонкой и надёжной,
И крючков – поосторожней!
Три «гусинки» на леща…
Погоди, жена, я ща…
Грузил, что потяжелее,
Мелких грузил, не жалея,
Лодку-дутик… ну и ну!
Может быть, не брать жену?
...
Не путать ЛГ и автора, который к жене-рыбачке относится трепетно и берет ее с собой и на Карельский, и на Мсту :о)
А то кто же рыбу будет жарить?