Что за напасть - как надерусь,
пройдусь по пиву или бражке,
окрест меня - Святая Русь.
А трезвый - долбаная рашка.
Полощет прапор, реет крест,
Духовность, Вера, трали-вали,
а входишь в зассанный подъезд
и приобщаешься реалий,
и в испарениях мочи
сусальный блеск линяет, чахнет...
И злой издевкою звучит:
"Здесь русский дух, здесь Русью пахнет".
И волком хочется завыть,
и нету чувства окаянней,
чем стыд страну свою любить
издалека или по пьяни.
Как вам живётся, нации отцы,
В сознании, что все вы - подлецы?
Взгляните в зеркало – вас выдает лицо
С печатью явной обер-подлецов.
В нём виден страх, что, может, под конец
Вас всех сожрёт ещё один подлец.
Ведь весь ваш мир – он сплошь из подлецов:
Мошенников, духовных мертвецов.
Но верить хочется, что как-то взвод бойцов
Вас арестует - шайку подлецов.
Время мчит колесницей безжалостной,
Подминая понурые дни.
Вот и первое… Ну же, пожалуйста,
Хоть сегодня меня обмани!
И звонком, что опасною бритвою
Рассеки ненавистную тишь,
Сообщи, что за дверью закрытою,
Полчаса уже тихо стоишь.
Захлестнёт меня радость безмерная,
Спохватись: -Перепутал, подъезд.
А с парадным и город, наверное,
И что времени снова в обрез,
Но вот скоро, в лимонно-банановом
Станут парою наши ключи…
Не умеешь красиво обманывать,
Лучше вовсе тогда помолчи…
Когда я был годами мал,
Ну и, конечно, ростом,
Людей, я помню, различал
Как маленьких и взрослых.
А возмужав, и вывод сей
Мне помнится не меньше,
Делил уверенно людей
Я на мужчин и женщин.
На склоне лет иначе я
Выстраиваю пары,
Людей вокруг себя деля
На молодых и старых.
Мы с папой, накупавшись в речке и наевшись печеной картошки из костра, лежим в стогу сена, на самой верхушке. Изумительное оранжевое закатное солнце ослепительно бьет в глаза. Мягкие фиолетовые облака собираются у горизонта.
"Давай спать, доча," - папочка широко зевает и через две секунды храпит громко и молодо. Я смотрю на него,чуть отодвинувшись, и любуюсь им: его пушистыми ресницами, четко очерченными скулами, русыми кудрями. Нюхаю папино смуглое плечо и улыбаюсь от любви и счастья.
Но папа спит, а я - нет.
Я чувствую вселенское одиночество и страх. "Пап! - трясу я отца за плечо, - я не хочу спать! Спой мне песню про тайгу!"
Папа тут же просыпается. Папа не может мне отказать.
-Завтра снова в дорогу...
Путь нелегкий с утра... -запевает папа красивейшим тенором: не тихим и не громким, а таким,каким надо. Он поет мне, 4-х летней дочери, старательно и убедительно, без халтуры.
-Хорошо хоть немного
Посидеть у костра....
(Я по профессии музыкант: скрипачка и певица. Я этого не хотела, но так получилось: обучение на скрипке стоило примерно в 10 раз дешевле обучения на фортепиано. Теперь я понимаю: если бы моего папу, воспитанника ворошиловградского детдома, в свое время учили музыке, он был бы не просто хорошим, а великим музыкантом. Аккордеонистом ли, балалаечником, пианистом - не суть важно. Папа был очень музыкален и очень талантлив.
Когда они с мамой в 1967 году купили пианино, папа все выходные напролет подбирал фрагменты из классических произведений: из "Щелкунчика", из "Лебединого озера", из первого концерта Чайковского для фортепиано с оркестром. Подбирал двумя руками на слух, не зная ни одной ноты.)
-Но волной, набегая,
Тронул вальс берега:
А вокруг голубая,
Голубая тайга....
Я клянусь, что испытывала настоящий восторг, видя высокие изумрудные сосны из папиной песни, синие волны, набегающие на берег - я слышала все гармонии, все модуляции в божественном папином пении, в чудесной музыке, разливающейся над полем.
-Доча, ну давай спать, - умолял папа, - уже поздно, десять часов все-таки....
-Нет, ты допой до темноты, а потом спи!- возражала я, и папа, окончательно проснувшись, выводил дальше:
-Наши встречи не часты
На таежной тропе,
Мы за трудное счастье
Благодарны судьбе....
И поляна лесная
нам с тобой дорога...
(тут у меня начинало щипать в носу от слез)
А вокруг голубая,
Голубая тайга-а-а-а....
Папа еле допевал куплет и начинал редко и ровно дышать. Но я тормошила его: "Не спи! Мне страшно! В сене кто-то стрекочет и хрустит! Оно меня укусит!"
Бедный папа вздрагивал, тут же открывал глаза: "Ну хорошо. Спою я тебе еще одну замечательную песню." И заводил:
"Темная ночь...
Только пули свистят по степи....
Только ветер гудит в проводах,
Тускло звезды мерцают...."
Я настораживалась,замирая. Слушала песню, стараясь не упустить ни звука.
"Темная ночь... ты,любимая, знаю, не спишь
И у детской кроватки тайком
Ты слезу утираешь..."
На этих строках я начинала горько рыдать. До сих пор помню, как жалко было мне героев этой песни - я, 4-летняя, рыдала в голос, пугая папу и мошкару в сене.
"Ну чего ты плачешь? - просветленно спрашивал папа, - ну ты же не дослушала до конца песню, а плачешь!"
"Пой!" - давясь слезами, приказывала я.
"Смерть не страшна! - воодушевленно пел папа, - с ней не раз мы встречались в степи,
Вот и теперь -
Надо мною она кружится ( тут я снова заливалась слезами)
.... Ты меня ждешь,
И у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю - со мной
Ничего не случится..."
В конце песни я рыдала так, что меня не могли остановить папины доводы о том, что "смерть не страшна", что с бойцом "ничего не случится", что "все у них будет хорошо".
"И с ребеночком в кроватке ничего не случилось?" - не успокаивалась я.
"Конечно, ничего не случилось, - убеждал меня папа, - он уже вырос давно, ребеночек тот."
"Сколько ему лет?" - судорожно всхлипывала я, засыпая на родном папином плече.
"Ребеночку-то? - уточнял папа, - ну, лет двадцать есть, наверное... Точно, двадцать исполнилось на днях", - убеждал меня папа, гладя широкой теплой ладонью мое залитое слезами личико и осторожно дуя на мои горячие щеки.
* * *
Но папа знакомил меня не только с репертуаром Юрия Гуляева и гениального Марка Бернеса. Как-то раз он, понадеявшись на мою несмышленость, спел мне (один-единственный раз!) песню на родном украинском языке про "Дрибный дощь".
Спел и забыл, всего и делов.
В августе мы вернулись в Москву. Мои молодые родители собрали гостей в честь 10-летней годовщины свадьбы (родители расписались в 55-м, папа ушел подводником в армию на 5 лет, я родилась в 60-м) и в конце прекрасного вечера попросили меня что-нибудь спеть.
Я влезла на табуретку и , подбоченясь, задорно заголосила:
"И шумыть, и гудэ
Дрибный дощщик идэ,
А хто ж мэнэ, молодую,
Тай до дому провэдэ?
А повив нэ до дому,
А повив у солому:
(Тут гости разом замолчали)
Я изобразила на табуретке что-то вроде чечетки и радостно прокричала:
-А солома нэ полова -
Дивке шо-то наколола!!!
Что творилось с гостями - не передать словами. Я не могла понять, хорошо я спела или плохо. Я не могла понять, почему так рассердилась мама. И почему растерялся папа.
Мои родители при мне никогда не ссорились. Но два дня после того торжества все-таки не разговаривали.
* * *
Мамы нет на этом свете уже 12 лет. Папа живет - вернее, доживает, - свою жизнь в одиночестве, и мне его ужасно жалко. Нет, мы его, конечно, не бросили, но жизнь его после смерти мамы рассыпалась, как карточный домик, и никакие внуки (их у него 4), никакие правнуки (у него одна правнучка 6 лет) не могут заменить ему одну-единственную женщину, с которой он прожил ровно 45 лет.
В стихотворном виде общие положительные впечатления
об отдыхе весной на ЮБК:
На Южном Бреге Крыма
Подряд за мысом мыс,
Несётся яхта мимо
С Гурзуфа в Симеиз!
Красив до изумленья
Вид моря с высоты,
Гоню всю напрочь лень я
От этой красоты!
И вот он, берег моря,
Лазурный горизонт,
Там волны с небом споря
Идут за фронтом фронт!
Хотя совсем не лирик,
Кураж меня настиг,
И льётся панегирик
В волшебный жизни миг!
А дальше всё банально:
Крик чаек над водой,
Кружатся в танце бальном,
Летя над головой!
Но чу! Мелькнули спины,
Приятный мне сюрприз,
То прыгали дельфины
Гоня салаку вниз!
Поднялся я чуть выше,
Гляжу! Дворец-мираж*!
Зубцы на башнях, ниши,
Готический пейзаж!
Туман, что сполз с Ай-Петри,
Над замком вдруг повис,
Не смог его проветрить
Морской, весенний бриз!
Исчезло, скрылось Солнце,
Но бриз средь туч как вождь,
Команду дал... оконце
Обмыл весенний дождь!
Предстал мне век поэтов,
Творящих не для рифм,
И князь*, не канув в Лету,
Глядит с окна на нимф!
Тут громкий голос гида
Прервал мой дивный сон,
Тщедушного гид вида,
Да мощный мегафон!
Застрял в хаосах парка*,
Обидно мне до слёз,
То холодно, то жарко
От прерванных тех грёз!
Нас всех тиранит Время*,
Бессильно всё пред ним,
Уйдёт и это племя,
Оставив мир другим!
Весь Южный Берег Крыма
Души любой массаж,
Мне в кайф неповторимый,
Алупкинский кураж!
ЗЫ:
Позже опубликую более подробные заметки в прозе,
ниже(см*) для тех, кто не бывал в Алупке :
Дворец князя Воронцова,
Князь Воронцов,
Парк при дворце князя Воронцова,
По меткому выражению Ф.И. Тютчева Время и Пространство
это два тирана, которые властвуют над всем сущим.
По оценкам экзит-полов, а также заявлений многочисленных наблюдателей и лидеров оппозиционных партий, на выборах 4 декабря в Государственную Думу партии «Единая Россия» приписаны жульническим путем, как минимум, 10-15% голосов избирателей.
Ой, Вань, смотри, какие клоуны,
Какие фокусники, Вань!
Какие цифры намалеваны –
Нет, ты внимательнее глянь!
Как вдохновенно, легким росчерком
Меняет наш реальный мир
ОЧУРОВательный наперсточник -
Наш замечательный факир!
Как околпачивает публику
И, словно чушки из руды,
Он отливает нам из жуликов
Законодателей ряды.
И за искусство «рисования»
Я предложил бы, например,
Для адекватности названия
Добавить ЦИКу букву «Р»!
Больничные покои не всегда хранят покой:
Такая катастрофа вызывает много шума.
Он комкал покрывало обгоревшею рукой,
Внимал шагам, стонал от боли, спал и много думал.
О Боге, что всегда кого то милует/казнит,
О разума/инстинкта человеческой иронии:
Придумав столько способов для массовой резни,
Стенать навзрыд, сжимая треуголки похоронные.
О том, как в юном возрасте седеет голова и
О том, как много/мало в этой жизни он достиг,
О том, как тяжело все это выразить словами,
О том, как жаль, что не бывало времени для книг.
А что бывало? Волга, детство, вяленый синец,
Увязанный пучками на гвоздях чердачной лаги,
Беспечное отрочество, которое отец,
Прервал, отдав в 6 лет в спортивный-олимпийский лагерь.
А дальше сборы, поединки, колотимый фейс,
Победы, слава, личный шкаф с медалями-призами,
Арены, города. И этот злополучный рейс…
Поганый знак, когда вся жизнь плывет перед глазами,
Но он боец! Он жив еще! И дальше будет жив!
Пока он жив, жива богатырей-героев эра!
Пока он жив, то жив хоккейный клуб «Локомотив»!
Пока он жив, живет упрямый луч надежды-веры,
Что в авиа крушениях хоть кто-то избежит
Привычно-неизменного летального конца.
Пока он жив, еще пылает этот луч, еще горит,
Еще пускает свет, еще искрит, еще мерца…
Пришельцем явившись в конце октября,
Хватал он спешащих прохожих за плечи,
Заглядывал в лица с вопросом: "Не зря
Я здесь оказался? Вы жаждали встречи?"
Но люди встречали его матерком,
Швыряли на землю, иллюзии руша.
Снег падал печально и под сапогом
От слез превращался в обычную лужу...
Что внешность? Так порой она обманчива.
Я, как погода в мае - переменчива:
Поймаешь взгляд - подумаешь: «Заманчиво!..
В глаза посмотришь—«Боже, как застенчива…»
А кто сказал, что так, как надо -правильно?
И чьей рукой законы мира писаны?
Я - лёд и солнце. И кометой пламенной
Умчусь туда, где знают, что есть -истина...
Вот женщина приходит к парикма
И просит сделать простенькую стрижку
«Под тиф» (причёску "русская чума"),
Глядит на парикмахерские фишки
С опаской, на блестящие мячи
Исполнены огня Хаттори Ханзо,
На кровь, что рядом льётся и журчит,
Стекая в русло чаши из фаянса.
Сверкнёт над ухом лезвие ножа,
Взлетят под потолок фатально руки,
И головы забытые лежат,
Дрожат ресницы их в последней муке...
Тут волосы как куры-гриль висят
В фольге, а там закручены в коклюш ки,
Вот хвостики молочных поросят,
Вот кудри буратиньи у старушки,
Здесь хром блеснул и вверх взметнулось жало,
И струйка зазмеилась, расплескалась,
И вниз стекла по креслу-эшафоту
(Плащ самурайский важен для работы).
Сенсей меч омывает не спеша,
Фальшивое руно фальшивым сушит
Он фёном, поправляет вилкой шарм,
Взмах крыльев металлических над ушком…
Всё сделано. Бескровные лежат,
Ощипаны, омыты завитушки,
Земля вам пухом (или скальп опушкой),
И тётя выплывает как баржа…
Барашком сделав тощего гуся,
Свой венчик снял, натёрший лоб и уши,
Из белых роз, и в двадцать пятьдесят
Сенсей оделся и пошёл по суши.
Залит закат как будто соком дынным.
Откуда дыня? Время не её…
И остро пахнет порохом бездымным,
И руки жжет горячее ружье.
Но вот закат наполнился гранатом -
Так небосвод зловеще освещен,
Как будто бы патологоанатом
Пластает плоть, живущую еще.
И как мотив трагических симфоний,
Где смерть и жизнь оспорили межу,
Мятется дичь на желто-красном фоне,
Чертя крылом фигуры Лиссажу*.
Я с этой уткой, ищущей удачу,
Осознаю кармическую связь,
Ведь мой портрет в зрачках ее горячих
Мятется тоже, дроби убоясь.
Эпюра крыл – увижу – цепенею!
Мелькает утка, в небе семеня.
Да, я пришел. Пришел сюда. За нею.
Но с ней уйдет и толика меня…
------
*Фигу́ры Лиссажу́ — замкнутые траектории, прочерчиваемые точкой, совершающей одновременно два гармонических колебания в двух взаимно перпендикулярных направлениях.
Кто хуже (мой скользит по лицам взгляд):
Крикливый хам иль хладнокровный гад
Или рубаха-парень подпитой
С предельною "святою простотой"?
А может - в зеркале - "почти интеллигентный" -
Ленивый, глупый и индифферентный?