Мне рассказывал известный спортивный физиолог профессор Гандельсман.
Молодого лейтенанта,ученика академика Павлова отозвали с передовой.
Оказывается в кольце блокады было мало продовольствия,но большие
запасы спирта,а это каллории.Необходимо установить дозу,которая поддержит
человека,но не снизит его боеспособности.
Три,отозванных с фронта,взвода мало что понимали : после скудного
завтрака им наливали.Первому 100 гр.,второму 150 ,а третьему-200 гр.водки,
следовал марш-бросок на стрельбище,где результаты стрельбы фиксировались.
Этот "курорт" продолжался две недели.После обработки результатов оказалось,что разницы в попаданиях первого и второго взводов нет,а вот
третий взвод "мазал" значительно чаще.
Результаты исследования ввиде толстой папки с графиками и таблицами
докладывал командующему фронтом Говорову начальник тыла.
"Ерундой занимаетесь,"-грозно сказал будущий маршалл (единственный
беспартийный) : "Нужно было спросить у меня и я бы ответил :
" 150 гр.-самое то "
Сил жизненных запас растрачен, солнце не радует теплом...
Я обречён на неудачи, мой лучший выход - вечный сон.
Честолюбивые стремленья сошли на нет. Мои мечты
Лишённы самовыраженья словно увядшие цветы.
Жизни финал моей печален: я без друзей и без любви,
С несчастьем видно повенчали меня превратности судьбы.
Я посторонний наблюдатель в мирской обычной суете,
Я не подлец и не предатель, и это всё что о себе
Я знаю точно. Остальное, укрылось в беспросветной тьме...
Желаю одного - покоя. Его увижу в вечном сне.
Ты пружиной, топчан, наскрипи
Мне мотивчик годами забвенный,
След владевших тобой поколений
В неуёмной душе растопи.
Oдеяло всех тайн приоткрой,
Воссоздай все изгибы матраса...
Мемуары нахлынули брасом
И душевный скулит геморрой.
На перекрестке стоял дурак. То что это именно дурак, а не умный было видно сразу. Он растерянно метался из стороны в сторону, беспорядочно размахивал руками и дико вращал глазами. И настолько сильно производил он впечатление полного придурка, что просто нельзя было пройти мимо, чтобы не подойти к нему и не постучать по голове: «Ну какой же ты идиот!» И прохожие стучали ему по голове, а потом еще долго обсуждали вслух: «Вот дебил! Ну это же надо быть таким дураком!» Так они рассуждали до следующего перекрестка.
На следующем перекрестке валялся опустившийся человек. Его бордовая физиономия начинала приобретать фиолетовый оттенок от алкоголя, а может быть и от наркотиков. Вонь от него простиралась в радиусе нескольких метров. Былая одежда превратилась в некую бесформенную массу грязных, рваных тряпок. Проходившие мимо не могли скрыть своего омерзения и плевали в его сторону, а некоторые наподдавали ногой по равнодушному ко всему телу. Дальнейший путь прохожих проходил в громких возмущениях - до чего может скатиться то, что когда-то было человеком. В таких возмущениях и восклицаниях они шли до следующего перекрестка.
На следующем перекрестке стоял отъявленный мерзавец. Его сразу выдавали злые, вороватые глаза. А еще он постоянно что-то прятал в карманах или за пазухой. Если просто пройти мимо него, то наверняка можно было получить удар сзади. Но никто не давал ему этого шанса. Проходившие мимо люди заранее сжимали кулаки и напрягали мускулы, а поравнявшись с этой сволочью со всей силой вмазывали ему. Мерзавец падал. Но потом он поднимался снова. Догнать ударившего он уже не мог, но в то же время следующему прохожему надо было быть снова начеку. Мерзавец был уже изрядно побит и устал, поэтому следующему прохожему не составляло особого труда снова врезать ему хорошенько. Продолжая свой путь после встречи с этим негодяем, прохожие долго негодовали – как это таких людей держат на свободе?! Так они рассуждали до следующего перекрестка.
На следующем перекрестке стояла легкомысленная девушка. Она была очень красива и чертовски привлекательна!
Для души сколотил комфортабельный гроб
Я из искренних слов и святых побуждений
И блужу как в лесу в череде дней рождений
Существую ещё только выглядеть чтоб
Кем нибудь. Чтобы лишь отражаться в глазах
Тех кого угощаю в гостинице этой
Под названием жизнь болтовней разогретой
И услышать признательность в их голосах
Чтобы телу достойно дожить до тех пор
Как расскажут о нём в некрологе недлинном
Мол при жизни был труп неплохим гражданином
И какой нибудь светлый и чувственный вздор
Чтобы всех успокоил молитвами поп
Ненадолго а после пусть слёзы ручьями
До чего же несчастным он выглядит в яме
Чтобы думали землю бросая на гроб
Не забрасывай листвой осень золотая,
Может, не совсем чужой я тебе, не знаю,
Не ревнуй меня к весне, это бесполезно,
Она ласковей ко мне, ей отдал я сердце.
Ах, зачем стучишься ты,
Ветром мне в окошко,
Ставни глухо заперты, крепкою защёлкой,
И тебе с печалью злой, не достать меня,
Осень, я всю жизнь с тобой, но и без тебя…
Ах, не заливай дождём, осень золотая,
Хочешь ты, что б мы вдвоём,
По двору гуляли,
Но, отшельник я такой, ты не обижайся,
Выхожу гулять весной,
Ты уж с этим справься.
Не гони ты птиц на юг, осень золотая,
Лучше оглянись вокруг, ты же не слепая,
Всё уснуло до весны,
Много ль в этом прока?
Осень потому, увы, ты так одинока…
ну вот и опять навалилась беда
отравлена в реках полярных вода
разлиты мазута десятки тыщ тонн
природы истерзанной слышится стон
а нам наплевать, перепрыгнем легко
ведь это не здесь и от нас далеко
пусть рыбки и птички помрут, и зверьё, -
забей, чувачок, ведь оно не твоё
другие на том миллиарды гребут
их наши проблемы никак не е**т
обвалы, пожары - всем это не ново
о пьяном актёре замолвите слово
Миниатюра написана после прочтения стиха «О вере…». Автор Иван Алехин.
- Дай мне руку, - сказала она. Я неуверенно протянул ей ладонь.
- Ты заблудился, потерял дорогу. Я помогу тебе вновь обрести ее. Освещай мне путь, - и она протянула мне факел.
***
Стеклоочистители лениво сметали с лобового стекла моей машины снежинки. Но снег все падал и падал…Ночные фонари, словно цапли, замерев на одной ноге, с поникшей вниз головой освещали слабым неоновым светом улицы начинающего засыпать города.
Облокотившись об рулевую колонку, задумчиво смотрел просто перед собой. Редкие прохожие, кутаясь от ледяного пронизывающего ветра, спешили к теплу.
- Скоро Новый год, а настроения никакого, - вздохнул я и включил радио. Тихая музыка заполнила салон автомобиля. Потом достал сигарету и закурил.
- Как бы мне хотелось, чтобы дым от сигареты, подымавшийся легкой змейкой вверх, забрал с собою грусть, царившую в моей душе...
Докурив сигарету, я нажал на педаль, и машина плавно тронулась с места. По пустынным улицам мела поземка и тут я увидел его: в светлом круге, под уличным фонарем сидел пес. Перебирая ногами от дикого холода, он тоскливо озирался по сторонам. Печаль снежной круговертью, раз за разом накрывала его, пытаясь пробраться под его короткую темную шерсть.
Я остановил машину и посмотрел в зеркало на дрожащее от холода живое темное пятно.
В моей душе тоже бушевала метель… Также как и он, я страдал от холода и одиночества… Так же, как и он, я нуждался в человеческом тепле и сострадании…
Я сдал назад и, поравнявшись с псом, открыл дверь машины: - Давай дружище, залезай!
Он сначала нерешительно потоптался на месте. Потом все-таки запрыгнул в салон и уткнулся носом в мою теплую ладонь.
- Я очень рад тебе! Как и ты, я все же верю…
***
- Кто ты?
Она тихо рассмеялась: - Ты не узнал меня?
- Нет.
- Ведь я твоя Судьба!
Сам не осознавая того, я крепче ухватился за ее руку…
Ах, Говард, милый, может ты и прав –
Смеясь над тем, над, чем иные плачут.
Вправляя матом, как заправский костоправ
Душевный вывих. Мало ль это значит?
Поэты разные нужны. И может быть
Колпак шута достойнее короны,
Которую себе желают водрузить
Иные мэтры и почтенные матроны.
Не ради пошлости, а ради шутовства
Пиши-ка Говард матерные оды.
Ну, кто, скажи мне против естества?
Кто против проявления Природы?
Терпеть ненавижу, когда иные поэты начинают направо-налево посвящать свои стихи великим и значимым личностям, создавая себе ореол чуть ли не «самого лучшего друга», «самой любимой женщины», на худой конец, соседа по даче, или закадычного собутыльника. Суета сует это, господа. Как честный человек, скажу: лично не была знакома. Следовательно, не пила и не спала. Но люблю и безмерно уважаю за песни, которые питали мою юность.
НЕ ПИЛА. НЕ СПАЛА. НО ЛЮБЛЮ. Ко дню рождения В.Высоцкого
Ушедшим с пулей в головах,
С петлёй на шеях,
Я не слагаю в стих слова –
Ношу в душе их.
Пути поэтов нелегки,
Безумны даже,
А я волчицей за флажки –
И в лес подальше!
Не стану тише и скромней,
Внутри бушуя,
Но привередливых коней
Попридержу я.
И никогда не изреку,
Сдержав поводья,
Я панибратскую строку:
«Прости, Володя!»
У бездны стоя на краю,
Презрев опасность,
Я здесь экзамен свой сдаю
На непричастность.
И лишь оставлю пару строк,
Собравшись с духом:
- Владим-Семёныч, с Вами Бог.
Земля Вам пухом.
Поздняя весна,
пасмурное небо,
держится мороз,
хочется ему
попугать народ,
поиграть на нервах,
только всё равно
зиму не вернуть.
То ли снег пойдёт,
то ли будет таять,
не предугадать,
выглянув в окно.
Мы устали ждать
день, когда заглянет
в отпертую дверь
южное тепло
и когда взлетит
над поникшей крышей,
тучи разорвав,
солнце высоко,
с чёрных щёк земли
грим последний слижет
отставной зимы
жадным языком.
С нетерпеньем ждёт
пробужденья вишня,
скоро расцветёт,
радуясь весне,
свадебной фатой
в воздухе повиснет
память о зиме,
белая как снег.
Итогом самоковыряний –
сакраментальное: «Не тронь!»
исток… и стока м-м… столько дряни.
- Пора проветривать. – Гудронь
и закатай рулоном толи
свой покосившийся чердак,
…ну и губу. Иной юдоли –
не предусмотрено.
Черта.
Это стихотворение я хочу посвятить Сереге Есенину.
Восстановить историческую справедливость, как Серега, дописал то,
что не успел в 1925...
До свиданья друг мой, до свиданья...
Расстаюсь с отечеством благим,
На вершинах мира созидания
Мы еще с тобой договорим.
В будущем сиреневом и чистом
Яблони у речки, гнутый мост,
Где не правят обществом чекисты
И толпа крестьян имеет мозг.
Где вождей рыдают изваяния
Вместо нас - зарезанных ножом,
До свиданья друг мой, до свиданья,
В этом мире новом и чужом.
Я пытался старый мир разрушить песнями
И, за то что из прыщей давил я гной,
Не повесился я, друг, меня - повесили
А потом повесились надо мной.
Троцкий с Лениным писали конституцию
Ту, что я - как конь степей лягал под дых,
Мы ушли... Во благо истин революции
Маяковский, я... И тысячи других.
И пусть этим строчкам славы и издания
Не увидеть никогда, как ведьме - рай,
До свиданья, друг мой милый. До свиданья...
Ты заметь, я не пишу - прощай...