Открыв ножом бутылку пива,
Пуская в небо едкий дым,
Стоял на вышке и трусливо
Предатель Зайцев Никодим
Смотрел туда, рвались где бомбы,
Свистели пули, шли бои.
Он близок был от страха к коме,
Шептал всё :"Господи, спаси..."
Тут оберштурмбанфюрер Шнитке
Рукой махнул солдату:"Слазь!"
И тот со скоростью улитки
Хромая, жутко матерясь,
Спускаться начал по ступенькам,
Бил «шмайссер» больно по бедру,
А в голове как зуммер тренькал:
"Ой, неужели я умру ?!"
И вот закончен спуск. "Эй, Зайцев,
Что, шпора в пятке у тебя?
Как ты с врагами будешь драться?"
И хрясь перчаткой по губам.
А в пятке будто бор-машина
Сверлила чёрное дупло.
Не наступить, болит, вражина.
Фон Шнитке этот как назло
Идет быстрее и быстрее,
И подгоняет: "Шнеле, трус!"
И вот в барак открыты двери.
Тут немец, важный словно гусь,
Даёт команду Никодиму:
"Всех этих маленьких детей
Сейчас убить необходимо.
Ну что стоишь, давай, смелей!"
Глаза огромные как небо,
Примерно где-то сорок пар,
Хотели только пить и хлеба,
И чтоб закончился кошмар...
Лязг автоматного затвора.
Вспороли пули тишину.
Фон Шнитке удивленным взором
Смотрел на белую луну:
Семь дырок на груди дымились
И по щеке струилась кровь.
«Как будто заново родился!-
- воскликнул Зайцев — Всё, здоров!»
Ушла из пятки боль в мгновенье:
Не шпора то была — душа!
И поднялась она по венам.
И Никодим взял малыша
На руки сильные. Всех вывел
Он из концлагеря ребят.
Не знаю, сам остался жив ли...
Простил ли Бог тебя, солдат?