Язык мой груб для ваших жоп, -
Любой наждак покажется мякиной.
Скорее труп покинет гроб,
чем стану блеющей скотиной.
Я думал так. Карьеру бросил,
Устав хотелку ублажать.
В две тыщи пятом в двадцать восемь
Я слово дал себе не ссать.
Вагоны, стройка, гаражи,
Конюшни, то бишь автомойки,
Где люди те еще ежи,
Где запах пота самый стойкий –
Как пенку сдули благодушье,
И сдулся офисный мирок.
Рабочий воздух от удушья
Меня надолго уберег.
Два года пестовал мозоли,
Лелеял совести покой,
Но страх бессмысленности воли
Всегда кривлялся за спиной.
Бояться глупо, - я искал
С кривой усмешкой смысл жизни.
Усек одно, что деньги – кал,
Как вопли вора об Отчизне.
Коньяк мне друг, но есть дешевле,
И я блондиночку хлестал.
И пофиг были куршавели,
И нефте-газовый скандал.
Я был, наверно, бесноват,
Презрев шуршание успеха.
Но мне милее жуткий мат,
Чем шелест гаденького смеха.
Меня терпели до сих пор
И, может быть, еще потерпят.
Избе привычен этот сор,
И бес в бутылке слишком мелкий.
Я так мечтал делиться болью
И редкой радости искрой,
Румяным хлебом, крупной солью
С тобой, читатель мой, с тобой.
Termitnik, Lito, Hohmodrom,
Другие сайты, конкурсы, победы.
Вот-вот отыщется мой дом,
Вот-вот заметят слог главреды.
Хотел насытить суперэго
И «красным голосом по желтым перепонкам
Стучать, слова по шляпку утопив»,
Но я пищал смешно и тонко,
И был зануден мой мотив.
Да что ты можешь, заикаясь,
Кичливой исповеди грех?
Плодить, цензурно выражаясь,
Недоумение и смех?
Не вышел мозгом, сердцем жидок, -
К такой-то матери кокетство.
Ловил бы лучше молча рыбок,
Избавив всех от самоедства.
«Не страшен ноль без единички, -
шептал во сне козлиный царь.
Желал здоровья, счастья в личной.
«С днем вырождения, бунтарь!»
***
Спасибо всем, кто дал понять:
(вас очень мало, многих нет)
внутри и мрак, и благодать, -
снаружи лжив любой ответ.