Из блочного дома рассветной порой
Походкою вышел летящей.
Заведует он гарнизонной губой –
Он гвардии прапорщик старший,
Профессиональный мучитель людей,
И словно в невесту влюбленный
В работу свою; изощренных идей
Всегда полон мозг воспаленный!
Известный всем по издевательствам спец;
Как есть – сатана гарнизона.
Во всем гауптвахта его – образец,
Почище дисбата и зоны!
Здесь даже в сортире шаг – лишь строевой;
Нет неуставщины и тени;
Зато чистят кружкой очко питьевой
И лом применяют как веник.
За несколько дней так изменишься тут,
Что уподобляешься шёлку:
Уже не захочешь ни спать на посту,
Ни пить, ни ходить в самоволку.
И будет простая казарма для вас
Такою похожей на рай вся!
Уставом губа предусмотрена раз –
Не рыпайся и исправляйся!
Но есть, как известно, еще сторона
Всегда у монет и медалей:
Солдаты мёд службы вкушали сполна
И тем же куску отвечали.
Понятно – добро порождает добро.
Частенько ему было туго:
И били в ночи, и ломали ребро,
И налысо брили супругу.
В среде офицеров и прапорщиков
Был также почти рак-отшельник,
Но службу нёс честно – суров и рисков;
Особенно бодр в понедельник:
Всегда в этот день пополняют губу –
Дебошей полно в воскресенье.
«Что, суки, сегодня я вас за***!
Устрою с похмелья леченье!»
Да, шесть самовольщиков за выходной;
Те пять были пьяные просто.
А этот, гляди, хоть и "дух", но борзой!
Прожжённый на сто девяносто!
Вчера по вокзалу вдрызг пьяный ходил
Без шапки и без дара речи,
Но при задержаньи старлея избил
И двух патрулей изувечил.
Навел быстро справки: кто этот солдат?
Из спорта большого, так точно!
Был по каратэ в мастера кандидат
И тренер по боксу до срочной.
И черным бы поясом он завладел,
Коль с водкою не был бы дружен.
В волнении прапорщик даже вспотел:
«Вот ты-то мне, парень, и нужен!»
В отдельную хату тот час поместил,
Избавив от жизни суровой.
Из дома еду для него приносил
И из офицерской столовой.
Лафой был ареста для воина срок –
Не хуже родимого дома…
Решил научиться коварный кусок
Десятку-другому приёмов.
Держал целый месяц бойца на губе,
Водярой поил в тихомолку.
Раз, где-то найдя, приволок на себе
Смазливую пьяную телку.
И в определенные строго часы
Раздевшись до голого торса
Упорно и жадно вгрызался в азы
Восточного единоборства.
И вот через месяц его не узнать:
Накачен и ловок, как ниндзя!
Способен любого теперь наказать –
Попробуй-ка ночью приблизься!
«Эх, кто бы напал – размышляет кусок
Идя темным сквером с работы –
Был очень бы кстати с подсечкой бросок!
Да вот, не заводятся что-то…
Весь город, видать, обо мне говорит –
Как крут стал я слухами полон!»
Но был в этот миг плащ-палаткой накрыт
И чем-то оглушен тяжелым.
Слепа, беспощадна солдатская месть!
Не помнит он, что было дальше…
Очнулся в палате – во швах, в гипсе весь
Спустя две недели, не раньше.
Не счесть гематом, череп вскрыт в двух местах;
Большим чудом вылез из комы.
Забыл он и дисциплинарный устав,
И имя свое, и приемы.
А тут еще новое горе: жена
(Какой была верною, вроде!)
Была всемером изнасилована
И дело идет о разводе.
* * *
Прошло много лет. Где он, прапорщик-зверь?
Кому инвалид этот нужен?
Слух ходит – губу упразднили теперь;
Должно быть, есть что-то похуже.
Нет, он не в ЛондОне и не в ПарижЕ.
Я видел на днях, как он жадно
Копался на свалке в компаньи бомжей.
При деле, при месте – и ладно!