Отцу пожаловался сын:
Его Руслан ударил битой,
Причём ударил без причин,
Из-за чего уж так обидно!
Отец мальцу в ответ: − Не ной,
Что без вины тебе влетело.
Гораздо хуже, братец мой,
Когда бы врезали за дело.
Тётка моей сослуживицы после войны работала помощником режиссёра в одном из ленинградских театров. Она помнила, как вдруг пронеслась весть о том, что вскоре театр едет на зарубежные гастроли! Да к тому же - в совсем недавно образовавшееся государство Израиль.
Счастливчики, утверждённые на эту поездку, были взволнованы и радостны. Все, кроме одного. Главный осветитель, которому предстояло работать с местными работниками, ходил хмурый, как туча. Дело заключалось в том, что он был совершенно неспособен к языкам, а ведь надо будет отдавать быстрые команды на английском...
Всё свободное время бедняга зазубривал английские слова. Он понимал, что предложение ему будет не сказать, и решил ограничиваться основными командами. Однако не был уверен, что в нужный момент, на нервах, не перепутает, и составил шпаргалку главных слов: темнота, свет, справа, слева, спереди, сзади...
И вот наступил день, когда гастролёры приехали в Израиль и пришли в помещение местного театра на репетицию. Страшно волнуясь, главный осветитель положил рядом с микрофоном шпаргалку и, с замиранием сердца, прочитал: "Даркнес!" (Darkness - темнота, англ.)
Однако, вместо ожидаемой темноты, он увидел, как из окошка осветительской будки высунулся огромный нос, за ним - остальная часть худощавой физиономии, и услышал громкий голос:
- Таки уже выключать свет?
- Вы говорите по-русски?! - без микрофона воскликнул изумлённый главный осветитель.
- Так я ж с Одессы! - рявкнул носатый, и все гастролёры, к недоумению местных работников, покатились со смеху.
Было это в январе,
Посреди весны,
Бентли белый на дворе
Около стены,
Как большой, седой олень,
Вдруг запел двиглом,
Ну а мне кататься лень,
Напрягаться влом.
За сараем самолёт
Зашуршал винтом:
-"Отправляемся в полёт,
Сэр, летим, велком?"
И подобно богачу,
(Можно и соврать)
Я в окно ему кричу:
-"Не хочу летать.
Не хочу на яхте я
По морям как тать,
Койка супер мягкая,
зае хорошо мечтать."
Украли мой бумажник со всей моей зарплатой!
Раз бдительность утратил, видать, так мне и надо...
Но вот за что карманник невинно пострадал:
Он нервничал, старался, свободой рисковал...
По мне, так он расстроился сильнее моего -
Увы, моя зарплата чуть больше ничего.
Теперь кружной дорогой хожу как п***рас:
Боюсь, меня узнает и сильно в репу даст.
(Навеяно "Охотой на снарка" Л. Кэрролла)
Посвящается моему драгоценному, щоб он несмотря на это был здоров! :)
Эпиграф: Меня надо брать лаской! (М. Щеглов, он же адресат посвящения)
Как-то раз, отыскав тепловоз под кустом,
Беломор с Горностаем и Лаской
В нем напали на Мысль. Но, отбившись хвостом,
Мысль сбежала, оставив Подсказку.
И Подсказка им вмиг с потрохами сдала
Всех агентов из вражьей разведки,
А в комплекте и Страшная Тайна пошла -
Тайна Старой Заржавленной Ветки.
Дескать, встарь здесь оставил тот рельсовый след
Тот, кого не видали ни разу,
Некий Марк, кому равных средь ужасов нет -
Однозубый и четвероглазый.
Беломор на такое сказал: "Чепуха!"
"Бред!" - добавила Ласка ремарку.
Но спустя две минуты, дожрав потроха,
Собрались на охоту на Марка.
Поразмыслив неведомо чем и о чём,
Тепловоз прихвативши с собою,
Вдаль отправились Ржавым Железным Путем,
Поминутно готовые к бою.
Долго Путь их по всяким оврагам водил,
Не дал отдыху, как ни просили...
Тепловоз Горностай под кусты положил -
Уж тащить его были не в силе.
Скоро кончилась в страшных мученьях Еда,
На судьбу стали плакаться Ноги,
А от Марка по-прежнему нет и следа,
Кроме Ржавой Железной Дороги.
Вдруг от ужаса Запад куда-то запал
И востёк в изумленье Восток:
Стало видно, что кто-то из рельсов связал
Небывалый железный носок.
И явилась Надежда, что скоро придет
Их походу достойный финал,
Но какого финала достоин поход -
Ни один из них точно не знал.
В это время сотряс все окрестности храп,
И охотники сели в засаду,
Чтоб купировать тремор согнувшихся лап
И унять извержение зада.
Храп над местностью тек, сотрясая носок,
И под звон отозвавшейся стали,
Чтоб погибель свою оттянуть на часок,
Совещаться охотники стали.
"Надо брать его Лаской", - решил Горностай,
Только Ласка отнюдь не спешила.
"Нет, измором берем. Беломор, начинай
Изнутри. В этом самая сила!
Чтоб без легких он легкой добычею стал,
Чтобы сам, как дымок, он истаял"...
"Надо разум сломить! - Беломор возражал. -
Нету белочки - брать Горностаем".
А когда подрались, выясняя, кто прав,
Безнадежно запутавшись в бреднях, -
Усмехнулась Надежда, гашетку нажав -
И, как водится, сдохла последней.
И из них ни один уже больше домой
Никогда не вернулся ни разу.
Вот каков этот Марк! Он ужасный, большой,
Однозубый и четвероглазый.
Комментарии (как к собранию сочинений любого уважающего себя классика, вот!)
Марк - ныне муж, но в момент написания еще нет.
Тепловоз - адресат стихотворения работает составителем поездов на подъездных путях. "Спрячь тепловоз под куст и иди домой" - цитата из нашего разговора. Когда жаловался, что работы нет, а просто так сидеть тоскливо, посоветовала ему учиться вязать. Отсюда Носок.
Беломор... ох, беда моя! Век не отучу!
Однозубый и четвероглазый - а так оно и есть!
Висит на верёвке чужое бельё.
Верёвка моя, а бельё не моё.
О, как мне уже надоели они –
те женщины, чьи тут висят простыни,
трусы, полотенца, штаны и чулки!..
Ведь есть же у каждой в семье мужики:
супруг – у одной, у другой – сыновья!
Вот взяли бы, вбили бы трубы, как я,
и шнур бельевой натянули на них –
мужчины под окнами женщин своих!
Которые ходят ко мне в огород,
как будто к себе – без забот, без хлопот,
без спросу, без «здрасьте», и так – каждый день!
И ладно, что хоть не воруют ревень,
картошку, морковку, чеснок, огурцы
и лук беспардонные эти жильцы!
И стыдно их гнать, и несносно терпеть,
на их постирушки всё время смотреть,
что днями болтаются;
это тряпьё
увидев, охота сказать: «Ё-бельё!»