Наш бабий век недолог, но с кем его прожить?
Супругой археолог научен дорожить:
Он пыль с нее сдувает и гонит прочь зевак,
И чем старей подруга, ценней как артефакт.
Я, конечно, и днем поспать могу. Тем более, что пенсионер. Только что мне с нервами своими делать, а? Нервы ни к черту стали, хоть в петлю лезь. Раньше-то, когда я на флоте служил, нервы были как канаты. Сталь – нервы! А сейчас, под старость, что осталось? Одно расстройство. Бесишься по всяким пустякам, да переживаешь по разной мелочи…
Вот, скажем, соседи сверху по квартире - бывшие участники художественной самодеятельности. По привычке ещё с советских времён, водку пьют исключительно ночью, а как хлебнут лишка, так песню затягивают про вечерний звон.
Начинают-то сначала ме-едленно, но по мере опьянения темп ускоряют. И для убедительности помогают себе руками и ногами:
- Вечерний звон… Бом-бом!..
И тут же сапожищами мне по потолку: топ-топ!
- Вечерний звон!.. Бом-бом!..
И кулачищами по столу с посудой: трах-трах!
- Как много дум…Топ- топ!
- Наводит он… Трах-трах!
Голоса низкие, хриплые – до самой печенки достают. Посуда гремит и сапоги топают... А как пропоют песню, так еще по стаканчику надбавят и принимаются заново:
- Вечерний звон!.. Топ-топ!
- Вечерний звон!.. Трах-трах!
Да так - по семи раз! А то и вовсе в пляс пойдут…
Я терплю-терплю, да и постучу ложечкой по батарее. Вроде, замолкают. Но это когда у них гостей нет. А когда приходит этот, усатый, то все. До утра колокола звонят. (Усатый – это Петро из гаража. Голова у него большая, в полтуловища. И усы шире плеч.) Я ложкой-то постучу, так он шуметь начинает. И шумит, почему-то, всегда в форточку. Голова-то не пролазит, так он ладони рупором сложит и басом на всю улицу:
- Поимейте совесть! Не мешайте музицировать! Люди вы или не люди?!
Это в три-то часа ночи! Да-а… И понимаю ведь - культура вещь нужная, просветляющая. Они, может, так свою жизнь смыслом наполняют. Они, может, уже завтра на лестнице с тобой поздороваются. А может, и нет…
Э-хе-хе... Я, конечно, и днем поспать могу, но нервы... Нервы! Хоть караул кричи! Может, сходить завтра к участковому? Сказать, мол, так и так - хочу покоя... Нет, пожалуй, не пойду... Нет, не пойду! Тот тоже и петь любит, и выпить не дурак. А ну как споются? И что тогда?!
Нету у меня прежнего здоровья. Эх, нету! Нету уже никаких таких нервов! Был когда-то морячок, да видно весь вышел...
Пойду-ка я лучше покемарю, пока вечер не настал, а то придет этот, толстоголовый, и опять шуметь будет. Тоже, поди, нервничает...
Едем мы в поезде с Колькой Егоровым. Катимся с ним в вагоне и, как все нормальные люди, время свое коротаем - пьем кофе с коньяком. Ну, не с коньяком, конечно, нет. С водочкой. Как утром чаю похлебали, так до обеда водочкой и продолжаем.
А хорошо, между прочим! Хорошо в вагоне разговаривать! Сидим разговариваем, а в окне мимо нас люди, города, лошади разные на полустанках... А мы все это обсуждаем и беседуем. Увлекательно, одним словом, едем, со смыслом.
И тут, вдруг, кончается сахар. Незаметно, так. (Утром-то мы чай выплеснули, чтобы посуду освободить, а сахар кусочками остался). Ну, мы и кусали его. Нам странно казалось экономить его: как примешь внутрь, так и откусишь его. Ну и дооткусывались…
Бегу я тогда к проводнице:
- Уважаемая, - говорю: госпожа - гражданочка! Дайте срочно пару кусочков сахара. Страсть, как сахару охота, а он, вот так, возьми и закончись. Не вовремя это!
А та приглядывается ко мне и говорит хмуро:
- Сахар только с чаем. Без чаю никак не дам! Не имею права.
- Давайте, - говорю: - совместно с чаем. Мы не возражаем.
- Ну, и сидите тогда. Я скоро чай разносить буду.
Тут уж я взмолился:
- Господи! - Говорю: - Так нам же срочно! Ведь все встало: церквушка, какая, там за окном покажется или транспорт, какой, а нам и сказать-то нечего... Без сахара никакого разговора не получается!
Та опять хмурится и заявляет:
- А чего это вы шатаетесь, а? И запах такой... Да вы, между прочим, своим пьяным видом убиваете мои нервные клетки! Ну, вот что... Дам я вам сахару. Только предварительно размешаю его в чае. Что-то вы мне не нравитесь…
- Вот! – Поражаюсь я: - Вот!!! Если человек не нравится, так сразу стаканы размешивать, да? Так что ли?!
А тут и Колян поспевает мне на помощь. Говорит ей из-за моего плеча :
- А, стыдно, - говорит: - в таком возрасте законов физики не знать! Это вагон мотается, а мы-то ровно держимся! У вас, вообще, какое образование, товарищ вагоновожатый?
- У меня образование, какое надо! - Вдруг начинает кричать та: - Побольше вашего! А вот вас поучить надо... Смотри какие! Еще про возраст сверяются, нахалы. Пойду-ка я к начальнику поезда. Я еще посмотрю - поезд это мотается или это мои пассажиры по вагону!..
И убегает. Мы, конечно, в недоумении. Такой пакости мы не ожидали, - все как-то проще получалось, спокойнее… Деревни, лошади, стаканы в подстаканниках...
Приходит, вскорости, начальник поезда. Здоровенный такой рыжий детина с красными глазами и жутким выражением по всему лицу.
- Ну, что тут у вас? - Спрашивает и глазами разводит. (А сам за виски держится). Послушал он нас, послушал, уразумел, в чем дело, и заявляет нам:
- А ну, подлечите-ка меня! А то ведь я на первом же полустанке вас из поезда вышибу! Будете у меня куковать!
А нам и деваться некуда…
Выпил он все. Потряс перевернутой бутылкой и еще, гад, под столик заглядывал...
- Ну, все, - говорит, - конфликт исчерпан. Удачного вам пути, дорогие пассажиры! А сахар сейчас вам подадут, ждите.
Потом поймал глазами фокус и ушел. Проводница, конечно, никакого сахара нам не вручила, да и зачем он нам? Что мы, сахара не видели?
Сидим мы скучные. Разговор не клеится...
Потом Колян забрался на вторую полку и отвернулся к стенке. Я тоже посидел, посидел да и завалился тоже спать. А чего еще делать в путешествии?
Скукотища...
Настал пиз#ец, как наступила осень,
в свинцовых лужах кровяной закат
рисует акварель. Я пьян не очень
но в хлам нажраться даже рад.
Сентябрь где-то на излете,
звенит бутылочным стеклом,
и под ногами в луже рвоты
моей души лежит излом.
В дерьмовой задыхаясь ссылке,
звенит одно лишь, *** налей!
Я тихо плачу у бутылки,
глядя в заката акварель.
Глядите-ка! Наш юбиляр
Так молод, что совсем не стар!
А ну, бокал ему с ведро!
Чтоб вспомнил молодые годы,
Забыл болячки и невзгоды
И чтобы бес ему в ребро!
Зашёл в кафе штаны примять.
Чтоб удивить официантку:
«Мне дайте шницель №5
И там запить… Примерно, с банку».
Та, даже, не потупив очи,
Как будто номер есть такой,
Несёт «объект» чернее ночи,
Слегка припудренный мукой.
Поднёс я вилкой ближе к носу,
Как дегустатор закадычный,
Стал аромат вдыхать, к вопросу
На сколько шницель тот приличный.
И вот в мозгу, как в Эрмитаже,
Пошли картины жизни нашей:
Коровы дохлые на страже,
Что хоть накормят их парашей.
Деревня спитая, заросшие поля,
Уже снегами обнесённые,
Горят в печурках тополя,
Под ними прятались влюблённые…
В мозгах крутилась «хренотень»,
Дошло до города, где тоже «злачно»,
Вся наша жизнь – большущий пень,
Поганками заросший смачно…
Нет, бросил шницель, - явно не «шанель».
Плеснул в стакан, поднёс… Бодяга!
«Официантка! Эй, «Жизель»!
Чем нос заткнуть? Большая тяга!»
Несёт серебряный поднос,
На нём – затычки: «Дальше кушай, чадо!»….
Нет, можно жить, какой вопрос?
Глаза завяжем, если будет надо!
В 18 лет был возмущен, служа Отчизне:
«Для чего за 45 секунд «подъем» мне нужен?!»
Навыки армейские все ж пригодились в жизни –
До сих пор в чужой постели не «застукан» мужем!
. . . . . . . . . . . Погибшим в борьбе за жизнь
. . . . . . . . . . . сперматозоидам и яйцеклеткам
. . . . . . . . . . . . . . . посвящаю
Из двух Вселенных, двух Планет
был дан совместный старт,
навстречу жизни или нет
был выброшен десант.
На смерть отправлен батальон,
порыв неудержим,
хотя лишь шанс на миллион
дойти и стать живым...
Полёт в кромешной темноте
и мысль одна: вперёд!
Навстречу розовой мечте,
быть может, повезёт.
Нет, это был не марш-бросок
за краповый берет
и не за хлебушка кусок,
за жизнь среди Планет!
Косила Смерть в упор солдат
и не пройти в обход,
во мраке таял наш отряд,
но цель одна: вперёд!
Атаки этой ужас весь
в словах не передать;
там сущий Ад и был, и есть,
там смерть, куда ни глядь...
***
Здесь нет ни слова о любви –
кольнёт меня народ,
но вспомню я лицо в крови
и криком рваный рот...
Я добежал до ТОЙ черты
единственный живой,
в награду мне досталась ты,
я стал тобой, ты - мной...
Две жизни, слитые в одну
У Смерти на руках...
Живу и чувствую вину
за тех, кто мёртв, за страх...
За страх, заставивший бежать
по мёртвым и живым,
победу эту одержать
не над врагом, своим...
Тот страх меня заставил жить,
как ни прекрасен мир,
я грех удачи должен смыть,
Теперь – я командир!
Глаза закрою - вижу строй:
красавцы, как один,
печальных мыслей кружит рой,
щемит тоска в груди.
Дорога в жизнь лежит сквозь Ад,
меня съедает грусть...
Мне дорог каждый из солдат,
Я в каждом повторюсь!
Я посылаю батальон
за ним второй в поход,
пусть шанс один на миллион,
кому-то ж повезёт!