Государства оплот и бюджета проглот.
Современен, бытует в сети.
Энергичен и бодр, средним возрастом от
Тридцати до пятидесяти.
Он ловец журавлей, а не тощих синиц,
И удачлив до времени он.
И на грядках его расцветает цинизм,
И хиреют мораль и закон.
Если модно сегодня любить вертикаль,
Он и с нею составит уют.
И пока не его сторожит вертухай,
И менты ему честь отдают,
У него и напор, и горячая прыть,
И шакалья особая стать.
Для него распилить, занести, откатить –
Как два пальца, пардон, об асфальт.
Ни кола, ни двора - нет у нас ни хрена,
Но дрожи, удалой господин,
Эта горе-страна - это наша страна,
И ее мы тебе не сдадим!
Маловато в Отчизне отважных голов,
Кто восстанет - гоним и раним!
Но однажды мальчонка придет, крысолов,
И уйдете вы хором за ним.
Он прибудет инкогнито, издалека,
Без пустых и напыщенных фраз.
У него будет дудочка из тростника,
Та, что я вырезаю сейчас.
Не Иисус, не Мохаммед, а просто Иван.
И как только мальчонка придет,
Я вручу ему дудочку как талисман,
Продувное прибежище нот.
Ну, а если сквозь серую ватную тьму
Не прорвусь в то прекрасное я,
Эту дудочку, знаю, подарят ему
Подмастерья мои и друзья.
И пройдет мальчуган по веселой стране,
И ворье за собой уведет.
Будут новые песни лететь в вышине
Из нарезанных ножичком нот…
* * *
Любые благородные идеи,
намеренно смешав добро и зло,
умеют шельмецы и прохиндеи
искусно конвертировать в бабло.
* * *
Роем, кроем, строим, только толку вот...
Пращурам наследуют потомки, -
глядь - опять очередное Сколково
громоздит сегодняшний Потемкин.
* * *
...За Кольку замуж выйдет Борька,
шампанское фонтаном брызнет,
и громогласный возглас "горько"
лишит глистов спокойной жизни.
* * *
И мудрый Ост, и ушлый Вест
смогли здесь родину обресть, и
сойдясь не Русь из разных мест,
навек остаться в одном месте.
* * *
Ну как вам, фу-ты, ну-ты, господа,
специфика наемного труда?
Уже и не упомнишь, сколько раз
хозяева наёмывали нас.
* * *
От века хаем жизнь свою, постылую и сирую,
бухтим, браним правительство, и всякого царя
первась демонизируем, посля канонизируем...
Взыскуем справедливости, короче говоря.
* * *
На иные гляну хари я,
сразу видно - предки арии,
дети узкоглазых викингов,
славных конунгов Татарии.
* * *
Для нас хай тек - напильник да верстак,
и этот факт реально объясним
тем, что "хай тек" мы слышим как "хай так",
и не мудря толкуем как "хрен с ним".
* * *
Власть - вот воистину отрава,
когда любой сержант полиции,
надев мундир имеет право
в коленно-локтевой позиции.
* * *
Предначертал Творец, как ни крути,
среди народов русское изгойство.
Что нам дороги - мы торим Пути! -
пути метафизического свойства.
А потому и старцу, и дитю,
здесь ведомо, что жребий наш особен.
Грядущий по надмирному путю
не замечает ям и кол****ин.
* * *
Вот попадешь к чертям на вертел,
и мигом вспомнишь все грехи,
всё, что за жизнь нахуевертил...
Хорошим будь, не будь плохим!
* * *
Не спросимши моего на то желания,
и, видать, со мной наскучив спорами,
Бог обрек меня, как Агнца, на заклание.
И заклал. По самый верх. С приборами.
* * *
Товаром фирменным исконно
торгует ЗАО РПЦ.
У нас всегда в цене иконы,
как на планете Плюк кэцэ.
* * *
Меня снедает желание
податься в секту баптистскую.
Там, исходя из названия,
по ходу службы баб тискают.
* * *
О Святый покровитель наш Георгие,
к тебе взываем, яко ко Христу мы!
Спаси Россию, пресеки гей-оргии,
сиречь срамные сессии Госдумы!
* * *
Ханжи на самом деле страшно ссут
(и страхи эти не назвать пустыми),
что на вот-вот грядущий Страшный Суд
их призовут отнюдь не понятыми.
* * *
Плюнув на бананы и коренья,
было дело - Бога сотворило,
записав себя в венцы творенья,
племечко потомков гамадрила.
* * *
Сердобольный Господь, о заблудших скорбя,
ждет, когда же ты, грешник, изменишься.
Он ведь любит тебя. Он ведь хочет тебя.
Так чего ж ты, как целка, кобенишься?!
* * *
Сижу, смотрю в экран как остолоп,
напрасный труд азартно щелкать пультом.
Куда ни плюнь - коль не культура-поп,
так просто поп с его унылым культом.
* * *
Наскучив бытом праздной ****обратии,
я вдруг постиг свою земную миссию -
как рядовой запаса Божьей Рати, я
не просто так сосу пивко и писию!
Лишь прозвучат трубы аккорды первые,
небесный Военком повестку выпишет.
Ну а пока, у Господа в резерве, я
призыва жду то с бодуна, то выпимши.
В кармане ствол, на шее цацки - встречай хозяина, Москва! И вы одеты по-пацански, во рту пацанские слова, в барсетке шалые дензнаки неосязаемой цены… Не пасюки и не пацаки, вы соль России – пацаны. Чужой повязанные кровью уже с отроческих годов - лихие парни Подмосковья и отдаленных городов. Легко хватающие пушку. Разбой зовущие игрой. Еще - грызущие горбушку, уже – с горбушевой икрой. Приноровившиеся к лаю, ментам, и нарам, и судам. Предпочитающие стаю иным общественным стадам. Что вы читали? Безусловно - УК (отдельные слова). Страной взращенные любовно на пароксизмах «Дома-2» - он в обескниженных каморках не пощадил ни одного… И вы созрели по задворкам, и вот – пришли… А для чего? Поляна занята! Плечисты ее прибравшие братки. Придется вам ее зачистить - ходить под ними не с руки. И вы собьетесь и сплотитесь, чтоб отоварить «по рогам», и ни обиды не простите своим безжалостным врагам - в ущерб бюджету и здоровью, в души кромешной темноте. И полстраны зальете кровью, как в сериалах ТНТ…
Пройдут года. Кто уцелели, нарубят жирного бабла и, наконец, достигнув цели, начнут легальные дела. Приобретут мандат и статус, и государственную стать, и будут ставить депутатов, и прокуроров крышевать. Но иногда, в конце недели, когда стихают шум и гам, начнут листать Маккиавели - читать (местами, по слогам), мечтать о небе или саде, куда возможно и без виз. И наваяют на фасаде о чести, доблести девиз. И напоследок, сверх программы, уже у жизни на краю, пойдут усердно строить храмы, чтоб душу выбелить свою. Но – не взлетается чего-то: земля кровава и жирна, и держит плотно, как болото, всех оступившихся она. Не оторваться даже с мясом – вы в ней по горло, как в петле. Взлетает тот, кто не привязан баблом и цацками к земле. И отступные миллионы не отвратят повестку в ад, и на земле горько-соленой не вырастает дивный сад.
Человек идет широким шагом.
Взгляд состредоточен, смотрит вдаль,
В нем и острота французкой шпаги,
В нем же этой шпаги блеск и сталь.
Быстро расступаются зеваки,
Человеку открывая путь:
"А куда идет он так, однако?
Может, нам к нему скорей примкнуть?
Мы тут все слоняемся без дела,
Тратим свое время на херню,
А мужик идет к какой-то цели!"
И уже зовут друзей, родню,
Строятся повзводно и поротно,
Пишут транспаранты на ходу:
"Руки прочь от нашего народа!
Кто не с нами, тот идет в ****у!"
Флагами окрасилась колонна,
Все мощнее выкрики "Долой!",
Кто-то достает уже икону
Вознеся над первой головой.
И когда буквально закипели
Разумы от будущих побед,
Человек пришел к заветной цели
И нырнул в подземный туалет.
Постояли люди, помолчали.
Кто-то был растерян, кто-то зол.
"Кажется, опять нас на****и..."
И пошли домой смотреть футбол.
Вчера с тревогой и душевной болью следила за обысками и в квартирах активистов оппозиции.
Нет слов - беспредел! И мне вспомнилась история уже шестидесятилетней давности, но так ясно, будто это было вчера.
Мама с папой вернулись в освобождённый от оккупантов Брянск из города Горького, где эвакуированный вместе с заводом отец всю войну проработал токарем. В семье тогда было двое детей: сестра Галя и я. Затем появились ещё двое - брат и сестра.Сначала мы ютились в одном домишке с бабушкой и мамиными сёстрами, но через пару лет отец заработал на свой угол (комната и кухонька). Можно сказать, по тем временам - хоромы. Ещё бы: пол-домика и небольшой приусадебный участок.
Во второй половине, за стенкой жили мамина дальняя родня, у них тоже двое ребятишек, наши сверстники. Жили мы дружно, помню, тётя Маня угощала нас драниками (оладьи из картошки), моя мама - их тоже, чем могла. А отец - он был на все руки мастер - шил, чинил обувь, смастерил на всю ребятню огромные качели. А какие замечательные овощи он выращивал! В его парниках под стеклом красовались и "нежинские" огурчики, и розовые, красные, жёлтые помидоры из собственной рассады. Конечно, плёночного покрытия в 50-е годы не было, и возни с парниками было хоть отбавляй. К чему я это рассказываю? Вроде, всё как у всех.
Но, по-видимому, с какого-то момента наша дружная жизнь с соседями разладилась. Хотя я тогда мало что понимала. Мы ходили с соседским Сашкой в детский сад, и нас там всегда звали братом и сестрой. Да, мы и не ссорились.
И вот к тёте Мане приехала её сестра с мужем, к тому же у них намечалось прибавление в семействе. Помню, отец очень нервничал, мама тихонько плакала. Кто-то сорвал наши общие качели, кто-то разбил стёкла в парниках... Ну, и пошли пакости по мелочам.
И вот, в один прекрасный день мы погрузили нехитрый скарб на телегу, и переехали в другой дом. Это был практически сруб, без перегородок, но с крышей, полами, русской печкой, на которой мы (дети) спали. Отец повеселел, хотя я из его разговоров с мамой поняла, что дом куплен в долг, и за него придётся не один год выплачивать.
Но это был уже свой дом, причём с приличным огородом. Обрабатывать его и мы, мелюзга, тоже помогали. Отец соорудил во дворе водокачку с такой длинной изогнутой ручкой, и уже не надо было таскать воду издалека, завёл двух козочек (вот и своё молоко), посадил саженцы "штрифеля", "антоновки", груш, вишен. Жили практически со своего огорода, а заработанные деньги родители, видимо откладывали, чтобы выплатить долг.
Однажды ночью (кажется, это была поздняя осень), к дому подъехала машина, в дверь громко заколотили. Времена были неспокойные, я думаю, родители здорово перепугались. Потом я услышала громкие чужие голоса .Меня, братика и старшую сестру (ей было лет 10) заставили слезть с печки и одеться. Младшая, годовалая Анюта, громко заплакала.
Мы со страхом смотрели, как чужие дяди выбрасывали из платяного шкафа все вещи на пол, переворачивали и родительскую, и наши постели, копались и в детской кроватке.
Было страшно. Мама прижимала к себе ревущую Анютку, папа с белым, как мел, лицом, повёл непрошеных гостей в кладовку, и дальше, по лестничке, на чердак. По-видимому, обыск для гостей прошёл успешно, они что-то радостно восклицали, собрали в кучу вещи, стали выносить в машину. В это время один дядечка подошёл к маме, и что-то сунул ей под детское одеяльце. Папу забрали и увезли.
Мы провели тревожные девять месяцев. Помню разговоры шёпотом о каких-то адвокатах, о том, что заявление на отца написал тот родственник, которому срочно понадобилась наша половина дома, а отец не захотел её продать, о том, что скоро будет суд. и маме лучше привести с собой всю "ораву", может будет послабление.
Помню старое деревянное здание районного суда со скрипучей лестницей. Что говорили, не запомнилось, и скорей всего это было не подвластно детскому уму. Свидетели нас жалели, угощали в "предбаннике" домашними пирожками. Мама держалась, кажется, из последних сил, отец ссутулился и был очень бледным.
Из зала суда отца освободили. "За недоказанностью", так, вроде, было сказано. Но могу и ошибиться. Отец прожил после этого два года. Что с ним делали в тюрьме, взрослые никогда не говорили. Но мне так кажется, что ему отбили всё, что можно. Умер он, не дождавшись назначенной операции, после обильного внутреннего кровотечения. Было отцу 37 лет, и оставил он на мамино попечение пятерых детей. Мама выстояла и пережила отца на 50 лет.
Мы тоже все живы. Да, когда я, уже взрослая, спросила её, а что сунул ей тогда при обыске милиционер, она сказала: "Часть денег, чтобы вы не умерли с голоду". И прибавила: "Если бы об этом узнали его товарищи, его бы тоже увёз "воронок" вместе с отцом." Вот так.
Жить прекрасно в пост-совке
со синицею в руке
(хоть и в качестве мечты),
упираясь головой
в из доски из половой
крышу бедности черты,
в "оптимизме" до колен, ожидая перемен...
Есть народы, что смиренны;
Их дела смешны и бренны...
Здесь, в России - навека!
Лепим мы снеговика!
***
Бюджет растёт, народ в экстазе,
А рубль - спокойствие само:
Россия выползет из грязи,
Россия вылезет из грязи,
Россия выпрыгнет из грязи!
...Иначе как скакнуть в дерьмо?
* * *
Много наших там и тут –
Целые артели:
Если русские идут,
То дойдут до цели.
* * *
Всякий без родины бомж и калека:
Нечего в сердце хранить и беречь.
Родина русского человека –
Всюду, где слышится русская речь.
* * *
Нам плыть повелевают в общей лодке,
Не зная про попутную возню.
В автобусе, где люди как селёдки,
Сплочённость превращается в грызню.
* * *
Что каждый выбрал, сам он то не проклинает,
Пусть даже сущий смех лежит в его лотке:
Лентяй о потолке намного больше знает,
Чем труженик о резвом молотке.
* * *
Не оставят с усмешкой нас в дураках:
Где к успеху чеканится шаг – мы там.
Я согласен быть пешкой в чужих руках –
Чемпиона мира по шахматам.
* * *
Пусть даже гром небесный трахнет –
Народу он не повредит:
Здесь русский дух, еврейством пахнет,
И эта смесь в груди сидит.
* * *
Оставим недоверие и злость,
А вместо них возьмём любовь и смелость:
Хотелось бы, чтоб пелось и моглось,
Жилось и всё хорошее имелось.
* * *
Время избранных чувств настаёт,
И позорит уже дармовщина:
К некрасивой загар пристаёт,
А к красивой – ещё и мужчина.
* * *
В борьбе бесстыдства и стыда
Рассеет тьму волшебный свет:
Из двух ответов «Нет!» и «Да!»
Возможен вариант «Да нет!»
* * *
Соловеют наши глазки,
Словно дверь, душа открыта.
Мы живём, как в русской сказке:
У разбитого корыта.
* * *
С веками мы стали мудрее,
Здоровыми в мире больном:
Во всём виноваты евреи,
А русские – лишь в остальном.
Я кулаком стучу себя по груди.
Я вас люблю, за вас готов сгореть.
Ещё чуть-чуть и заживём как люди.
Совсем немного нужно потерпеть.
Коль нету сил - включайте телевизор.
Сеанс гипноза вам не повредит.
А не поможет, покупайте визу.
Нам здесь не нужен лишний динамит.
Не верьте тем, кто скажет - мы неправы.
Ведь по другому быть и не могло.
Ведь это мы - раскрепостили нравы.
Мы - не боимся Бога самого.
***
Вновь за окном мелькают деревеньки,
как будто снова сорок первый год.
Лишь старички у дома на скамейке.
И сорняком заросший огород.