Пришла пора Адмету умирать.
Ну, там, в подземном царстве, так решили;
Вручить ему повестку поспешили:
Мол, решено и шлёпнули печать.
Адмет в “пузырь” – “Я молодой, однако!
Ещё шести десятков полных нет”.
Короче, он развёл кордебалет,
Как ночью на прохожего собака.
Несправедливость явно на лицо:
Никто не хочет умирать: известно,
И как на этой на земле ни тесно,
Всяк любит рыбку запивать пивцом.
Жена Адмета — Алкиноя разом
За мужа заступилась не шутя,
Она как «Вихри снежные крутя»
Решила всю контору в грязь размазать.
Тантал заведовал всей смертностью
людской,
Там, под землёй, была его контора,
Исправненько работала котора,
И справки выдавала день-деньской.
У Алкинои другом был Геракл
(Что было там у них — не наше дело),
Но он имел обширнейшее тело,
Кому-то в рожу въехать — не дурак.
Короче, Алкиноя вся разбухла
Танталу мысль вбивая так и сяк,
Что муж её не наперекосяк,
И мужнюю ещё справляет обязуху.
Конторщик непреклонен, как скала,
Решение своё не отменяет,
Назойливую грубо отстраняет:
Иди, мол, не мешай, и все дела.
Геракл Танталу даже в морду дал,
За что и отсидел пятнадцать суток.
Все пуговицы выдраны из шмоток,
Не нарывался дабы на скандал.
Друзья мои! — Коль время умирать,
Коль смерть за вами выслана оттуда,
Вы не ищите никакого чуда,
Просто ложитесь сразу на кровать.
Какую б страсть вы к жизни не питали,
В мир тот уйти придётся всё же вам,
По всем обязанностям и правам.
А что Адмет? Адмет ушёл к Танталу.
Она приходит ко мне по ночам,
Косу снимает, кладет у стенки,
И шепчет что-то мне сгоряча –
Болит плечо, мол, скрипят коленки…
Блестит уныло косы металл...
– Ну хоть бы раз, ты прошла бы мимо,
Я в ожиданьях не спать устал,
Бродить в бессоннице пилигримом...
Мне в теле тесно, душа сквозит,
Ей надоели мои привычки,
Вот так, наверно, уходит жизнь
С небрежной скоростью электрички…
Смириться, что ли, устал терять?!
Судьба достала своим сюжетом,
Но только с жизнью простишься, мать,
Как ты уходишь с лучом рассвета!
Их привезли на место казни,
Белели доски под ногой.
Казнимые такие разные:
Один изнежен, груб другой.
Палач под маскою таинственной,
При бороде и при усах…
Один — на всю страну единственный,
Второй — таких полно в лесах.
У первого рдят щёки маково,
Зато другой — как чёрный стяг;
Однако, оба одинаково
Надеялись: а вдруг простят.
Народ стоял рты поразинув,
Скорее казнь начать веля…
Две головы легли в корзину —
Разбойника и короля.
Небольшой провинциальный грунтовой аэродром,
И дежурный мирно косит травку свежую на нём.
Дождь не страшен, коль дежурный в непогоду защищён:
Плащ-палатку дополняет всепогодный капюшон.
Вот диспетчер объявляет разрешение на взлёт,
И рулёжку выполняя, рядом "Аннушка" ревёт.
Уступив дорогу "птичке" под тугой мотора гул,
Наш дежурный по привычке взял косу "на караул".
А диспетчер громкой связью через взлетную орёт:
- Тут сейчас со мной связался с этой "Аннушки" пилот,
Пассажиры рвутся в окна, бьются с воем у дверей!
Брось косу на землю срочно, капюшон откинь скорей!
Только день сегодняшний чуть минул,
февраля десятого числа,-
старая стиральная машина
место на помойке обрела.
Всё проходит в этом мире бренном,
мы на ней стирали 20 лет,
а она старела постепенно,
и теперь её в квартире нет!
Новая стиральная машина
с встроенным комьютером, хай-тек,
всю перестановку завершила.
А у старой – был закончен век.
Скрежеща прощально и устало,
переворотилась чрез порог,
и в приёмный пункт цветных металлов
бомж её с натугой уволок.
Просыпаюсь с бодуна
В тьме кромешно-чёрной,
Холодрыга, тишина,
Запах тошнотворный.
Что за странная среда?
Неужели небо?
Точно знаю, никогда
Здесь я раньше не был.
Если вновь попал в тюрьму –
Сразу нестыковки,
Вместо шконки почему
Стол из оцинковки?
Вдруг, издав истошный крик,
Как в горячке белой,
Ощутил с собой впритык
Труп закоченелый.
Ёлки-палки! Стройки - капиталки,
Больно бьют по головам кирпичи и балки.
Палки-ёлки! Слухи – кривотолки!
Мысли о похоронах муторны и колки.
В ситуации такой
Трудно быть в восторге,
Как же так, вполне живой
Нахожусь я в морге!
Что вчера произошло? –
Напрягал мозги я,
Может левое бухло,
Может летаргия.
Вобщем, принятый за труп,
Я сюда доставлен,
Золотой передний зуб
Вырван и расплавлен;
Взяли плащ, костюм, блокнот
И невесты фото,
Только распороть живот
Не успели что-то.
Ёлки-палки! Голуби да галки
Без бинокля видят где труп лежит на свалке.
Палки-ёлки! Птички перепёлки,
Клювы словно топоры, когти что иголки.
В горле сушь, курить хочу,
Всё отняли змеи.
Я ж, подобно Ильичу,
Всех живых живее!
В совершенном неглиже
Вырваться бессилен,
К темноте привык уже,
Видеть стал как филин.
Для живого – к горлу нож
Жмуриков обитель,
Чем-то, впрочем, морг похож
На медвытрезвитель:
Голых тел десятков пять
Дрыхнет, сложив лапы,
Только странно, не слыхать
Ругани и храпа.
Ёлки-палки! Ландыши, фиалки,
Пляшет смерть на каблучках, в белом полушалке.
Палки-ёлки! Летние засолки,
Не нуждаются не вех, ни дурман в прополке.
На столе, меня правей,
Недурная тёлка,
Груди, ножки – всё при ней,
Озорная чёлка,
Поработал бы концом,
Молода, ядрёна,
Только тело и лицо
Сильно обварёны.
А у самой у двери,
Блох покрытый тучей,
Здесь видать недели три
Бомж лежит вонючий,
Да к тому же не один,
С ним товарищ рядом
Заглушает формалин
Сладковатым смрадом.
Ёлки-палки! Черти да русалки!
Сколько пьяных мужиков тонет на рыбалке!
Палки-ёлки! Чубчики, да чёлки,
Только их не разглядеть в гробовые щёлки.
Хватит, мне домой пора,
На постель к милаше,
Не нужны мне, доктора,
Процедуры ваши.
Да я хвор, всего трясёт,
На исходе силы,
Только профиль ваш не тот,
Господа лепилы!
Не усопшего вскрывать
Зоною чревато,
Как такое увязать
С клятвой Гиппократа?
Скоро тронусь головой
В вашей я прессхате.
Есть тут кто нибудь живой?
Закурить хоть дайте!
Ёлки-палки! Трубки, зажигалки!
И когда нас наконец подведут дыхалки?
Палки-ёлки! Ватники – футболки,
Открывайте, суки, дверь! Замерзаю, волки!
Неприметно в уголке,
От столов в сторонке,
В целлофановом мешке
Пять кило печёнки.
За говяжию сойдёт,
Отличалась мало,
Видно есть собаковод
Средь персонала.
Тут, тюрьму раскрыв мою,
Входит медсестрица,
Увидав, что я стою,
Как пошла беситься,
Взвыла голосом благим:
- Труп воскрес! На помощь!
И пред носом пред моим
Дверь закрыла сволочь.
Ёлки-палки! Знахари, гадалки!
Пожеланья долго жить, к сожаленью, жалки.
Палки-ёлки! Персинги, наколки,
Подорвавшие себя – вечно комсомолки!
Как в капкан попавший зверь
Заревел отчаянно:
- Открывая, ****ина, дверь,
В морге я нечаянно!
А её вообще нет тут,
Словно испарилась,
Правда через пять минут
С главврачом явилась.
Так я был освобождён,
Получил одежду,
В паре засраных кальсон,
Порванных ног между,
Возвратился всё ж домой
Гневный, оскорблённый,
Негодующий, больной
Не опохмелённый.
Ёлки-палки! Включены мигалки,
По дорогам колесят птица - катафалки.
Палки-ёлки! Кабаны да волки
Распушили в облаках взмыленные холки.
Гонорар прихватив, за последнюю тысячу лет,
Отгоняя докучливых, жадных до злата ворон.
Драным рубищем еле прикрыв кучу древних монет
Плыл ночами, сверкая очами, безумный Харон.
Он наивно мечтал, как за бороду Зевса схватив,
Вдруг заставит Олимп трепетать и платить по счетам.
Вот бы бросить всё, к свету плыть, весь кошмар позабыв,
И слезою мечта покатилась по впавшим щекам.
Сомневаясь, что будет за бегство богами прощён,
Не желая услышать в ответ непреклонное НЕТ.
В предвкушении, как он сполна и за всё отомщён,
Занял очередь в алчное царство с табличкой "МЕСТ НЕТ"...
Вся беда была в том, что он меры не знал как дитя.
Свой рассудок давно подарив ядовитой реке.
Стиснув зубы, шестом упирался до хруста в костях!
Жаль, грести ему вечно во тьме, на своём челноке...
******
Толпа клиентов, погляди, как в Сочинском порту.
Во гневе, ходуном щека и жутко-бледный вид.
Все без билетов, лишь один с монеткою во рту,
В сторонке ждёт паромщика - ему-то не в Аид.
А Стикс туманная река,
Коль нам не лгут -
Ни рыбака, ни огонька
На берегу!