Как лошадь товарища Буденного запретила лишние митинги на советской Руси
( серия ЖЗЛ: жизнь замечательных лошадей )
"В этом доме все едины,
Все равны до одного.
Хочешь –можешь стать Буденным,
Хочешь –лошадью его."
В. Высоцкий
Лошадь товарища Буденного была довольно молодой легкомысленной кобылкой и обожала покрасоваться на парадах при хозяйских усах. Но и этого было ей мало: устремлялась она даже на совершенно невоенные посторонние митинги, на которых молодым кобылкам не место. Товарищ Буденный утром запирал ее в квартире, уходя на работу по своим революционным делам, но это не помогало, так как хитрая кобыла вылезала наружу через форточку и, радостно цокая модными копытцами, сразу устремлялась на ближайший митинг.
А один из ближайших митингов случайно оказался с товарищем Троцким. Товарищ Троцкий с детства был очень рослым и видным мужчиной, но интенсивная борьба с царизмом и нездоровая склонность к круглосуточному ношению бороды сильно подорвали его революционное здоровье и он начал расти в обратную сторону. Из-за этого он выглядел таким сердитым, что лошади товарища Буденного стало очень смешно и она заржала. Причем до того неожиданно, что товарищ Троцкий с непривычки и от общей занятости на митинге проглотил свое знаменитое пенсне. Но не до конца. Оно застряло внутри ни туда, ни сюда.
Сознательная бдительная общественность долго колотила товарища Троцкого по загривку, отбила об него пролетарские кулаки, но так и не смогла выбить из него пенсне должным медицинским образом.
Тогда на митинг срочно вызвали врачей, но все они оказались вредителями и не желали добровольно лезть в глотку к товарищу Троцкому, ссылаясь на немытость рук и возможность острой контрреволюционной инфекции.
Товарищ Троцкий между тем звучно икал и пенсне погромыхивало у него внутри.
-Советская медицина тут бессильна, -говорили врачи-вредители и замитингованный народ смотрел на них со справедливой пролетарской неодобрительностью.
Поэтому товарищ Троцкий с пенсне внутри сразу с митинга поехал в Мексику себе здоровье поправлять. А троцкистско-зиновьевский блок в знак протеста дружно сел в Таганскую тюрьму. Причем настолько резко и без спросу, что она по кирпичику развалилась. Осталась от нее только песня, что она была очень удобная. Ее несознательные уголовные граждане обожают в мещанских ресторанах напевать в сильно нетрезвом состоянии, хотя власть эту песню и не одобряет.
И во всем этом виновато только глупое животное явных лошадиных кровей. Когда об этом узнал товарищ Сталин, то очень долго смеялся и даже дал лошади товарища Буденного сталинскую премию. А самому товарищу Буденному –ящик грузинского коньяку, чтобы он на чужие премии не покушался.
А заодно товарищ Сталин распорядился запретить все лишние митинги на советской Руси. Не ровен час какой-нибудь слабый зрением гражданин опять подавится своими окулярами –хлопот не оберешься. А всех за казенный счет в Мексику отсылать для страны накладно.
С той то поры и стали мы жить хорошо, тихо и спокойно. До того даже тихо, что те, которые несоветские и целиком заграницей даже порой сомневались: живы ли мы вообще.
Забрали в армию с гражданки,
Остригли шерсти модный клок,
Носки сменили на портянки
И дали в зубы котелок.
Присягой ноги мне связали,
Е*ло закрыл противогаз,
А на "политике" сказали,
Что США идёт на нас.
Два года ждал я нападенья,
Два года бредил я во сне
И, наконец, пришёл к решенью,
Что на х*я всё это мне.
А на х*я мне строевая,
А на х*я мне этот кросс,
А на х*я мне жизнь такая,
Поеду лучше я в колхоз.
Там ни какая б*ядь не будет
Мне судомойкой угрожать
И голова моя забудет
Как в сорок пять секунд вставать.
***
Написать тебе решил я, дурочка моя,
Я сегодня в самоволке, сукой буду я.
А недавно лейтенант мне два наряда дал,
Если б встретил на гражданке, голову б сорвал.
Припев:
Ой буфера твои, ой ляжечки! А увидать бы их хотя бы раз,
Но целует их, обнимает их какой нибудь п***рас!
Напиши мне, б*ядь худая, как ты там живёшь,
Напиши, кому давала и кому даёшь.
А не то мне Стёпка Рыжий кое что писал,
Не давай ему заразе, х*й бы он сосал.
Припев.
А вчера мне сон приснился, будто водку пьём.
Нализаться помешал мне ё*аный подъём.
Ты сама прекрасно знаешь, в рот тебя е*ать,
Ты сама прекрасно знаешь - я люблю поспать.
Припев.
****
Масло съели, день прошёл,
Старшина домой ушёл.
Дембель стал на день короче,
Старикам спокойной ночи,
Пусть им сниться дом родной,
Баба с пышною п*здой,
Бочка пива, водки таз
И Устинова приказ.
Однажды в благую весеннюю пору
Я из лесу вышел… Был сильно поддат…
Гляжу: поднимается медленно в гору
Сбежавший, наверно, из части солдат.
Окликнул его, предложил сигарету,
Спросил, далеко ли, мол, держит он путь…
«Да так, – говорит, – вот болтаюсь по свету…»
А сам карабином мне тычется в грудь.
Конечно, я сразу лишился всей пачки,
А глаз ****нным фингалом заплыл…
Российских солдат оскорбляют подачки!
Отдай – не греши… коли сам предложил…
Рубашка и джинсы пришлись ему впору.
Потом он ботинки мои примерял.
И долго я к лесу катился под гору,
А он всё пинками меня подгонял.
К утру протрезвев, ни хрена я не вспомнил,
Взведённым хотя б был курок у ствола…
А из лесу вышел – подумал и понял:
Его дедовщина, видать, довела…
___
Как следует далее из протокола,
Трусы он на мне разорвал для прикола,
Часы, мол, я сам его взять умолял,
Носки на портянки вслепую сменял,
Из части своей ни с каким не с позором
Слинял – а объект обходил он дозором,
И всё по Уставу он выполнил. Вот!
Служил я в Армии и был молниеносен,
С годами таяла моя былая прыть,
Теперь могу рулить лишь лошадью в обозе,
И бочками бесстрашно солдатам спирт возить.
Защищать отечество – не носки вязать,
Здравствуй молодечество! До свиданья, мать,
Аты-баты шли солдаты прямо на парад,
Я парнишка не женатый, наливай комбат!
Где тут танки с пушками? Где тут самолёт?
Дайте суп с галушками, дайте пулемёт.
Знать идти в атаку мне да не налегке,
Пулемёт не дали мне, дали по башке.
Со всего размаху мне дали по мозгам,
Не успел и ахнуть я - хрясь! И пополам.
Где теперь желания и зачем борьба?
Пополам сознание, пополам судьба.
Аты-баты шли солдаты, слишком долго шли,
Суп в котёл, меня в палату, гадов не нашли,
Лягу спать я вечером, а с утра подъём,
Защищать отечество стану костылём.
Армия – Вечер 31 декабря 1973г. На пороге новый 1974 год, в мае которого - дембель, а у меня настроение паршивое. В 23 часа заступать на смену в кочегарку при столовой и встречать там Н.Г. в одиночестве. А на улице дуёт со страшной силой пурга, ветер более 50 м/сек. Просто сбивает с ног. Как я буду добираться, даже не представляю. Но идти надо, иначе посадят на "губу" (гауптвахта), за срыв кормёжки личного состава. В 10 вечера я оделся и, согнувшись чуть ли не до земли, пошёл, нет, пополз против ветра. До кочегарки идти метров 200. Вроде и немного, но когда буквально ползёшь по земле по сантиметру, цепляясь всеми четырьмя конечностями, то эти метры кажутся бесконечными. Эх, думал я, мне бы только через укатанную дорогу перебраться, до ресторана, а там я по сугробам доскребусь. Тем не менее, как только я добрался до скользкой дороги, где буквально не за что было зацепиться, меня тут же сдуло обратно, на исходные рубежи. Через дорогу, прямо перед казармой находился ресторан "Север", где любили скрашивать нудную гарнизонную жизнь молодые офицерские семьи, геологи и старатели. Канализации, по причине вечной мерзлоты, в посёлке не было и даже в пятиэтажках, где жили офицерские семьи, стояли на улице "скворечники", куда по утрам с ночными горшками тянулись заспанные жильцы. А вот в ресторане, даже "скворечника" не было и все посетители справляли малую нужду прямо за стенами этого заведения – девочки налево, мальчики направо. По этой причине, когда наша рота проходила на ужин мимо ресторана, направляясь в столовую, мы непременно огибали ресторан слева, где были девочки, чтобы хоть мельком увидеть манящую запретную часть женского тела. Офицерские жены на нас не обращали никакого внимания, продолжая справлять нужду, как будто нас не было вовсе. Солдаты гарнизона для них были бесполые существа, просто окружающий ландшафт. Вот и сегодня, даже в такую пургу, тем, кому приспичило, приходилось, держась за стену выходить "до ветра". Тем временем, когда я предпринимал уже пятую попытку перелезть через дорогу, справить нужду вышел какой-то мужичок и, как культурный посетитель не сделал это возле входа, а пошёл за угол. Как только он вышел из-за стены ресторана, сильнейший порыв ветра сбил его с ног и потащил через дорогу, прямо в мои объятия. Я выловил мужика, не дав ему улететь дальше и объяснил ситуацию. Мы начали вместе, подпирая друг друга, пытаться преодолеть скользкую полосу препятствий. Но ничего не получалось. Тут из кабака, видно хватившись пропавшего приятеля, вывалила толпа мужиков, человек шесть. Мы стали им кричать и махать руками. Они нас заметили, сгрудились и видно стали совещаться, что делать. Потом, выстроившись в цепочку и, взяв друг друга за руки, стали постепенно растягиваться в нашем направлении. Последним, держаться за ручку двери, поставили самого хилого. В принципе до нас было метров шесть и теоретически размаха рук спасателей, должно было хватить. И ведь почти хватило. Протянутая рука, первого приятеля была буквально в полуметре от нас, но даже эти пол метра, мы, выбиваясь из сил, не могли преодолеть. Но мы старались и боролись. И вот, наконец-то, когда я уже уцепился за протянутую руку и нас стали тянуть, пальцы хилого не выдержали нагрузки восьми тел, которые ещё к тому же грузились дополнительной силой шквального ветра и расцепились. Вся цепочка из пяти человек моментально оказалась с нами за дорогой. Остался только хилый возле дверей. Крик боли и отчаяния разнёсся по холодным снежным просторам. Ведь до наступления Нового Года оставалось буквально 20 минут, а спасения ждать неоткуда. Всем было ясно, что вернуться в ресторан, нереально и я предложил пойти в нашу казарму, ведь не замерзать же на ветру. Мужики были не против. Мы скатились к дверям казармы и вошли туда, как побитые собаки. Я завёл товарищей по несчастью в "Красный уголок" и они, пригорюнившись, молча расселись по стульям. Мужики представились, это были старатели с прииска "Отрожный", прибывшие во время отпуска встретить Н.Г. по-человечески в ресторане. Хотели как лучше, а вышло вот так! Через 10 минут на входе послышался какой-то шум и к нам в комнату с широкой улыбкой ввалил, кто бы вы думали, оставшийся товарищ. Он, проявив смекалку, собрал с праздничного стола все припасы в два рюкзака и скатился к казарме вслед за нами. Крики радости и восторга сотрясли воздух. Был срочно сервирован праздничный стол и приглашен узкий круг "дедов" – из тех, кому весной уже ехать домой. Мы включили телевизор и, как раз, успели поднять тост за Новый 1974 год. Было весело, травили анекдоты, солдатские и старательские байки. Наши ребята принесли гитару и мы душевно попели. Но тут нежданно с проверкой нагрянул дежурный по части, молодой старлей. Мужики ему не дали рта раскрыть, налили штрафную и он, забыв зачем сюда пришёл, гулял вместе с нами до упаду. Через час чрезмерно "уставшего" лейтенанта отнесли в каптёрку отдыхать. Но вскоре за пропавшим лейтенантом пришёл дежурный по штабу, майор. Но и его старатели быстро уговорили присесть с нами. Время пролетело незаметно и тут, как гром с ясного неба, на пороге комнаты появился сам командир части, полковник Шестак, ветеран Отечественной войны, строгий, но справедливый командир. Обведя пьяную компанию грозным взглядом, он трёхэтажным матом обложил майора и сказал, что всех отправит на гауптвахту, за нарушение воинской дисциплины и потерю бдительности. Он кричал: "А может это никакие не старатели, а американские шпионы, ***, вас тут спаивают, чтоб узнать секреты базы дальней авиации, охраняющей священные рубежи нашей Родины?" Мы, солдаты срочники, испуганно молчали, но бравые парни с прииска, только звонко хохотали и кричали: "Штрафную полкану, за Новый год, за новое воинское счастье." Полковник оттаял и благосклонно позволив снять с себя белый полушубок, сел за общий стол. Праздник продолжался, но уже без нас – солдат. Нам не по чину было сидеть за одним столом с таким большим авторитетом. На утреннем построении в роте, Шестак таки объявил нам по трое суток гауптвахты, чтоб другим неповадно было, но уходя, шепнул старшине на ухо, что он об этом забыл. Ясный пень, посади кочегара и поваров, вся часть голодной будет. Отслужив, мы всей компанией остались работать грузчиками в местном смешторге. Один наш товарищ, сразу же женился на девушке, к которой бегал в самоволки. На свадьбу, почётным гостем пригласили и нашего полковника и он с гордым видом рассказывал гостям, какой он "родной отец" всем солдатам и даже встречает с ними в казарме Новый Год. "Ведь правда пацаны, я не вру?"
- И почему же это ты не хочешь? Что, раз ты не Иванов, так и служить не надо?
- Да вы поймите, я не могу, я талантливый художник, а вы меня в кавалерию.
- Не хочешь в кавалерию, иди в артиллерию.
- Да какая разница, господин штабс-капитан? Вы поймите, те годы, которые я буду прозябать на службе, окажутся навсегда потерянными для искусства. Я не нарисую несколько прекрасных картин, не создам какие-нибудь шедевры, будущее окажется обделенным. И потом, а вдруг меня убьют, и тогда не будет вообще ничего. Представляете? Казимир Малевич и Пустота. Черная зияющая бездна. Безграничная чернота.
- Круглая или квадратная?
- Что?
- Чернота твоя круглая или квадратная, говорю.
- Какая у бездны бывает форма? У всепоглащающей пустоты? Она - всё и ничто. Она бесформенная, потому что её невозможно никуда вписать.
- Ну что вы, Малевичи, за люди-то такие? Всё у вас не как у всех. Всё бы вам форму не носить. Форма всему быть обязана. Без формы в армии бардак и революция. А с формой - Устав и харч три раза в день.
- Ну, если хотите, пусть она будет круглая.
- Что значит, пусть будет?! Какая она есть в натуральную величину?
- Квадратная, ваш бродь! Черная и квадратная.
- Во-от. Так бы сразу и говорил. Черная и квадратная. Фельдшер, напишите ему в деле, что он сумасшедший. Иди, Малевич, рисуй. Таких как ты психов армии не надо.
Когда я первый раз посмотрел комедию ДМБ, то подумал, смешно! Но те, кто служил, могут рассказать истории и похлеще и посмешнее, причём всё это, чистая правда, произошедшая в жизни. Не была исключение и моя служба, хотя подозреваю, мне особенно повезло на смешные истории. Ну, такой уж я по жизни, что мне на "приключения" везёт. Жалко будет, если эти истории умрут вместе со мной, поэтому я решил поделиться ими с вами. Итак – история первая:
Меня призвали из г.Алма-Ата и вместе с другими призывниками из нашей команды, получившими направление на Чукотку в г. Анадырь, привезли на ж.д. вокзал. К перрону подогнали пассажирский состав, следующий по маршруту Ташкент-Фрунзе-Алма-Ата в Серышево(Амурская обл.), откуда самолётом нас должны были доставить в Анадырь. Мы были последними в списке, поэтому поезд уже на две трети был заполнен призывниками из регионов Чуйской долины, славящейся, как известно, своими необъятными полями дикой конопли. Состав гудел, как потревоженный улей, из вагонов раздавался заливистый смех, песни под гитару и другие звуки, больше напоминающие свадьбу, чем команду призывников. Причина этого веселья стала ясна в первые же часы нашего пути. Ушлые ребята из региона Чуйской долины по уши были упакованы коноплёй и гашишем, которые и давали им оптимизм и прекрасное настроение. И такими ребятами вагоны были набиты, как сельди в бочке. С целью экономии, в каждое отделение плацкартного вагона селили по 10 человек. Кто не успел занять пассажирские полки спали на багажных. То есть ехали по 100 парней в каждом вагоне, коих было всего 15. Итого полторы тысячи обдолбаных и бесшабашных пацанов, которые решили, что время в пути – это их последний шанс пожить весело, до принятия присяги. И если до прибытия в Алма-Ату сопровождающие командиры хоть как-то поддерживали видимость дисциплины, то после уже справиться не могли. На первой же станции Актогай, где поезд сделал плановую остановку, неконтролируемая толпа молодых, буйных и голодных призывников просто смела с перрона все продуктовые товары, экспроприаровав их у местных бабушек и с прилавков торговых лотков. После этого наш поезд останавливался только в чистом поле, куда на грузовиках подвозились продукты питания под усиленной охраной.
Через месяц мы были на месте в гарнизоне Серышево, Амурской обл., где была крупная авиабаза "Украинка". Большую часть призывников отправили дальше в гарнизоны Дальнего Востока, а сотню счастливчиков оставили на месте. Отсюда нас должны были самолётом доставить в пос.Угольные Копи под Анадырем, на базу дальней авиации – место нашей службы. Но то ли погода была нелётной, то ли самолёта не было, но мы ещё целый месяц торчали в этом медвежьем углу. Поселили нас в здании старой полуразрушенной школы, где не было даже туалета. В память о нём осталась только полная дерьма заросшая травой, выгребная яма на улице, куда, время от времени ночью, проваливались, выходящие "до ветра" будущие защитники Родины. "Травка" давно закончилась и от безделья народ стал заниматься всякими глупостями, типа а не сделать ли мне "наколку" в память о службе на Крайнем севере, благо нашёлся "крупный специалист" в этой области - Вася, который заверял, что его клиентами, были чуть ли не воры в "законе". Где-то в военторге были куплены иголки и чернила. Дело оставалось за малым - найти художника и тему, поскольку "мастер" тату заявил, что он только "набивает", а рисовать не умеет, что уже вызвало смутные подозрения у будущих потенциальных жертв. Первым испытательным полигоном, по причине своей сельской дремучести стал Жолан Кунанбаев, здоровый, под два метра ростом казах, плохо говорящий по-русски, с забытого богом аула. Жолан с гордостью заявил, что его имя с казахского переводится, как "удачливый"! Но мы его, для простоты, просто звали Жора.
Жора, ну очень хотел наколку на северную тематику. Просматривая валявшиеся в углу старые учебники, я наткнулся на картинку, где был нарисован белый медведь на льдине. Картинка Жоре, очень понравилась и он начал слёзно просить меня её нарисовать на его предплечье. Рисовать я умел только по клеточкам, но Жора был на всё согласен и пообещал мне с первого денежного перевода десятку за труды. Работа закипела и через час, была признана удачной, всеми зрителями, наблюдавшими от безделья за процессом. "Мастер" нанёс тату и все стали с нетерпением ждать результата, составив список очерёдности на наколку. Через 10 дней опухоль у Жоры спала и дружный хохот зрителей вызвал подозрение у Жоры, что с его медведем что-то не так. В осколке старого зеркала, куда он посмотрел, вместо белого медведя на льдине, отражалась жирная, волосатая свинья, стоящая в луже. Я, тут же, отчётливо увидел, как моя честно заработанная за рисунок десятка, тонет в луже вместе со свиньёй. Жора был в шоке! Он бегал и кричал, что он мусульманин, что грязная свинья оскорбляет его религиозные чувства и требовал привести "мастера" для удаления этого позора. Васю еле нашли под одной из кроватей, куда он забился от страха перед грозным двухметровым Жорой. На его счастье, Жора был очень добродушным человеком, он не хотел никого бить, а просто просил убрать наколку. Вася, понурив голову, честно признался, что сделать это не сможет и вообще наколки не выводятся. Всё, что мог сделать Жора, это замотать тряпкой руку, чтоб никто больше не видел его позор. Но худшее для него ещё было впереди. Через две недели нас, наконец-то, доставили к месту службы и после карантина и принятия присяги, стали распределять по ротам. Командиры старались брать к себе солдат по профилю. Когда настала очередь командира хоз.части, он спросил есть ли повара, сантехники, электрики? Были и те и другие. По котлам я был единственный специалист и был определён в кочегарку при столовой, повезло. А вот специалистов животноводов на коровник и свинарник не нашлось. Всем оставшимся солдатам командир приказал раздеться до пояса. Он пояснил, что свинарник и коровник снабжают молоком и мясом офицерскую столовую и поэтому надо быть особо бдительным в плане здоровья и в частности кожных болезней, при выборе кандидата на эту должность. Обведя задумчивым взглядом оставшихся в строю солдат, он остановил его на Жоре: "В принципе вот такой бугай мне и нужен, потому как работа тяжёлая. А что это у тебя рука замотана, не язва там какая-нибудь? Ну-ка размотай." Жора с грустью в глазах снял повязку с руки. "Оба-на. – воскликнул командир, да тебя мне сам Бог послал, вон и свинья у тебя на плече наколота." Так Жорес - "удачливый", стал свинарём. От судьбы, как говорится, не уйдёшь!
Здравствуй, ненаглядная принцесска!!!
Моя жизнь!!! Мой свет!!! Моя любовь!!!
Разлучила нас с тобой повестка
И суровый прапорщик Петров.
Месяц как служу, а сердце дома...
Вспоминаю каждый день твой стан...
Ну, а у Петрова крепче лома
Кулаки!!! Трещит уже калган!!!!
Он нас учит средством маршировки
Как любить Россию - мать его!!!
А у КПП торчат девчонки....(старательно зачеркнуто)
Защитим мы землю от врагов!!!!
Как ты там, родная, поживаешь???
Колька не цепляет??? С ним - ни-ни!!!
Знаю я, как флирт ты обожаешь???
Не бл...(зачеркнуто)
Не гуляй!!! Солдата честь храни!!!
Ладно побежал я на поверку...
Служба - это ведь не бражки жбан!!!
Поцелуй... ( зачеркнуто)
Передай привет подружке Верке.
Маня, жду ответ. Пиши. Иван.
Самоволка-самоволка,
На часах полночный час,
Старшина как кофемолка
Перемелет нас сейчас;
Двое смылись в город к бабам,
На блины ли на бобы.
Не было нам сладко дабы
Нас и ставят на дыбы.
Лишь к утру пришли прохвосты,
Морды вниз, горб вещмешком, —
“Что вы, сидоры, до Хосты
Добирались, ***, пешком?”
Наши рожи яро сонны,
А из горла мат про мать.
Самовольщикам кальсоны
На плешь будем обувать.
- Здорово дружище, отпустили что ль, ну и слава Богу. За что он тебя посадил-то.
И тут Витёк поведал рассказ, в который мне до сих пор с трудом верится.
Служили мы в ту пору в Прикарпатском военном округе, на территории Западной Украины. Виктор Иванович лет на пять был постарше нас и как бы у всех пользовался авторитетом.
- Дай- то закурить хоть. Несколько рук протянули в сторону Витька пачки с сигаретами.
Он взял из моей и важно прикурив начал повествование.
- Ну, ты помнишь работали у деда, в городе, на дом керамзит чалили.
Помнишь, там девка в саду загорала. Вот я с ней тогда и познакомился.
Сами же знаете, какой из солдата любовник, то не могу, то учения, то командировка, но девка дюже до секса охочая, вот я и приладился по ночам, перепрыгну через забор части, вдоль речки десять минут лёгкого бега, и я в саду у неё.
Всё время окно открыто было, я в окно и потихонечку, чтоб не разбудить домашних.
А тут ночь тёмная, глаз коли, запрыгнул в сад, к окошку, глядь, прикрыто, я и не туда, приоткрыл потихонечку, ну думаю, уснула уж, Валюха. По привычке залез в окно, а в комнате темнотища, вижу на койке лежит, ну я и стал раздеваться, до гола разделся и под одеялку, а сам жопой чувствую, что, не то что-то.
Ещё как через забор перелазил зацепился, да и подумал, что не к добру, а всё же попёрся. Тело рядом голое, рукой как обычно хвать, а там мужик и такой шёпот зловещий.
- Ах ты сучёнок, тихо. Я было дёрнулся, но он крепко вцепился, да и силищи –то сколь у него.
-Кто?- недоумевая спросил я.
- Кто, кто комендант города, капитан Кузьмич.
-У-у-у-у-у, как-то удрученно промычали все мы, зная нрав коменданта.
-Ну, а дальше-то что? - опять спросил я
- А что дальше.
Тут дверь в комнату отворилась, и в проёме я увидел её в длинной сорочке со стаканом воды.
- Уморились, мать иху.
Вот попил он водички, оделись мы по- быстрому и в окно, он меня под белы рученьки и в комендатуру. Так вот на всю катушку и определил.
Сказал,- ещё раз в городе поймаю, в дисбат отправлю.
И отправит, как бы согласившись с вердиктом, подумал я о капитане.
(Эту, или почти такую же историю я слышал потом несколько раз в разных вариациях, но этот рассказ я впервые услышал от своего сослуживца после десяти дневной отсидки на губе)
Служил я в войсках ПВО. Основная часть располагалась в городе,
а наш ракетный дивизион - километров 15 от города, в глухом
лесу... Долго ли - коротко ли а служба моя подошла к концу,
и последний армейский денёк, в дембельском календарике, был
радостно проколот. Шёл я третьим заходом, 12 ноября. Совершив
круг почета по своему лесному городку и попрощавшись с друзьями,
сел я в армейский газик и направился в основную часть для дальнейшей
демобилизации. В части нас, дембелей, построили на плацу для последней
напутственной речи от отцов-командиров. И вдруг, вот незадача,
объявился сам командир части. И уж не знаю, какая муха его укусила,
но захотелось ему поглядеть на внешний вид своих гвардейцев.
А он, скажу я вам, был весьма безалаберным... Шинельки выше колен
подрезаны, сапоги - в гармошечку. У многих ремни да шапки -
офицерские... И началась экзекуция... Так и вспоминаются мне, в этой
связи, фильмы про Римскую Империю или про фашистов... Идёт
командир вдоль строя и только пальчиком тыкает в очередного бедолагу-
солдатика: "Выйти из строя, солдат!" Разумеется перст сей не миновал
и меня. На всё - про все дал он нам полчаса времени, чтобы форму
свою в божеский вид привести. Ребята по своим казармам разбежались.
А мне-то куда податься?.. Я же здесь - чужак...Переночевал я там и
с утречка - назад, к себе в лес... Встретили меня с недоумением: ну
как же так, мол, не хочет человек из армии уходить... На вечернем
построении командир дивизиона вывел меня из строя с такими словами:
Смотрите все на этого бойца! Сейчас он мог бы уже водку пить
на гражданке... И девушек, значит, того... А теперь уйдет отсюда
в последнюю очередь!" И подумав, добавил многозначительно:
"31 декабря!!" Конечно, мягко говоря, расстроился я... Но с шинелькой
затягивать не стал - отдал молодёжи на восстановление. И правильно
сделал, потому что через неделю выгнали меня, к чертовой матери, из
армии во второй раз. На вокзале, конечно, шинель свою привел я
снова в дембельский вид. Шапку,офицерскую, вот только жаль, уж
больно красивая была...