ХОХМОДРОМ- Лучшее из свежего- Стр. 26- смешные стихи, прикольные поздравления, веселые песни, шуточные сценарии- портал авторского юмора

Сегодня у нас в стране демократия! После стольких-тех лет застоя такой резкий поворот. В прежние-то годы никто и не знал, что это за зверь такой – демократия. Дисциплина – это да, этим вопросом владели досконально. С пелёнок были приучены. С яслей начинали внедрять, затем в детском садике строем ходили, потом в школе в ногу маршировали. Эх, да что там мы, простые смертные. Некоторые работники творческой интеллигенции, столкнувшись на заре двадцатого века с тревожными буднями пролетарской власти, и ею же, властью этой перевоспитанные, восклицали, пугливо озираясь по сторонам:

«…Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!»

Оно и понятно. Кто иной, как не поэты и писатели могут убедительно, соблюдая изящность литературной формы, обосновать приоритетность хождения строем альтернативе демократического броуновского движения. Работникам искусства и культуры в этой связи уделялось очень пристальное внимание со стороны власти. Долгие беседы писательской братии с товарищами из ЧК, ответственными за работу с интеллигенцией, проходящую под ярким снопом света настольной лампы, превращались в таки вот проникнутые оптимизмом строки.

«…Грудью вперёд бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!»

Вот так просто и понятно, без лишних церемоний. Правой нельзя – может не туда завести. Соблюдай дисциплину на марше и поменьше думай о направлении движения. А дисциплин было на все случаи жизни – армейская, личная, производственная. Чего только не перепробовали на собственной шкуре. Не позволял народ себе расслабляться в те времена. Знали, если что-то не так сделаешь, к примеру, анекдот не в тему расскажешь в узком дружеском кругу, запросто можешь ощутить на собственной шкуре, что такое тюремная дисциплина.

А про демократию, конечно, мало, что знали. Так в общих чертах. Правда, и сейчас не все толком понимают, что это за зверь такой? Вот, к примеру, взять отцов-основателей, наработавших демократические принципы. Тех, что от нас не ближе Германии проживают. Они, конечно, нашу демократию за настоящую принимать отказываются. Дескать, это что-то не совсем то. Нечто другое. И через такое их непонимание специфичности адаптированных к нашей действительности их демократических ценностей, отказываются принимать нас в свою европейскую компанию. Тянут с решением, отнекиваются, придираются ко всяким пустякам. Короче, ведут себя нехорошо.

Даже, вы знаете, обидно как-то становится – у них демократия, а у нас суррогат получается. Не могут они понять-догадаться, что у нас ко всему не нашему свой подход в силу менталитета. Мы не можем примерять на себя импортное всё, как есть, не преломив через призму собственного самосознания. За исключением, конечно, колбасы и промтоваров. А вдруг у нас новый, свежий взгляд на ихнюю демократию. Одна демократия – это для нас мало. А как же! Для тех, кто наверху, должна быть выписана верхняя демократия, для тех, кто внизу копошится – нижняя или «поддемократия». Такая особая, незаметная для окружающих демократия. Налоговая инспекция потребует себе отдельную демократию, милиция тоже. И получат, можете не сомневаться. То есть, появятся демократии первого, второго, третьего…, энного порядка.

Как-то всё сложно получается. Вопрос требует доработки и чёткого идеологического обоснования. Боюсь, рано мы дисциплину-то отменили. Надо было бы в переходном периоде как-то совмещать эти два понятия – дисциплину и демократию. Как китайцы. Те всегда всё несовместимое совмещают и у них неплохо получается. Мягко переходить надо от одних принципов к другим, без рывков. Ну, чем плохо было - армейская, личная, производственная дисциплина, а? А взять ту же партийную дисциплину. Круче всех дисциплин была. Дисциплина дисциплин. Вспомнишь, вздрогнешь, перекрестишься. Тут уж, бывало, не зевай. Разбирались круто и без всякого снисхождения. Ошибки и заблуждения как смягчающие вину обстоятельства к учёту не принимались и не прощались. Отвешивали по полной.

Вспоминается мне один эпизод из жизни партработников районного звена, который, как говорится, врезался в память из-за того, что коснулся напрямую одного моего близкого приятеля и родственника со стороны жены Серёги Котова. Случилось это событие где-то в середине семидесятых. Самый расцвет развитого социализма. Родственник мой, в то время, инструктором райкома партии трудился. В промышленном отделе подвизался. Партия в те времена курировала все сферы жизни страны. К примеру, каждое предприятие, имеющее директора и немалый штат руководящего состава, шагу не могло ступить без руководящей и направляющей роли партии. Это, как говорится, ни, Боже мой. Нельзя было. Практически, схема реализовывалась довольно просто. За каждым предприятием закреплялся инструктор райкома, горкома или более высокой структуры вплоть до инструкторов ЦК партии, несмотря на то, что там уже стационарно сидел парторг, внимательно бдя за жизнью коллектива. И когда на этом предприятии случалось ЧП, карающая рука дотягивалась не только до первых руководителей. Терял свой скальп и инструктор-куратор за недосмотр и слабую партийную работу среди провинившегося коллектива.

Но в период затишья и относительного благополучия деятельность инструктора заключалась исключительно в бумажной работе. Собирали информацию о производственных показателях, социальной жизни, рождаемости, смертности. Короче говоря, о повседневной жизни и трудовых буднях района, города, области. Информация накапливалась в особых, утверждённых на самом верху формах и отправлялась туда же, наверх в виде отчётов о проделанной работе. Где-то там всё это изучалось, анализировалось и спускалось вниз в виде распоряжений, постановлений и указаний, определяющих дальнейшую перспективу жизни и развития региона.

«Писучий», как тогда говорили, работник партийной структуры, обладавший даром грамотно составлять отчёт или писать доклад, ценился на вес золота. Доклады, как правило, готовились первому секретарю или его замам, вызываемым в вышестоящую партийную организацию с отчетами. Как раз вокруг одного из таких докладов и закрутилась вся эта катавасия. Скажем без лишней скромности, прогремели на всю область. Последствия оказались таковыми, что пару человек на этом деле потеряли престижную работу, да ещё по партийной линии нагоняй получили, а это уже было что-то из ряда вон выходящее.

Трудился в райкоме такой себе человечек – инструктор по сельскому хозяйству. Опытный и осторожный бюрократ, прекрасно знавший партийную кухню изнутри. Кто бы мог подумать, что именно он прошедший «Крым и Рим» партийной жизни, проколется на ровном месте. А дело начиналось так. Возникла стандартная, можно сказать, штатная ситуация. Первый секретарь райкома был срочно вызван в область с отчётом о перспективах развития сельского хозяйства района. Телеграммы с вызовами, как правило, задерживались и попадали по назначению со значительным опозданием. Бывало, случалось, что утром такая телеграмма приходила, а после обеда уже надо было рапортовать. Так было и в тот раз. Первый вызвал инструктора по сельскому хозяйству и, сунув под нос телеграмму, разъяснил суть вопроса.

- Значит так, Григорий Петрович. Сейчас у нас, - он озабоченно взглянул на часы, - девять тридцать пять. В пятнадцать я должен рапортовать с трибуны в обкоме партии. Полтора часа на дорогу… Короче, у тебя уйма времени. В час принесёшь рукопись. Я посмотрю, уточним кое-какие моменты, поправим, причешем документ…. Ну, в общем, всё как обычно. Доклад рассчитывай минут на двадцать пять – тридцать. Всё, свободен до тринадцати часов.

Григорию Петровичу дважды повторять было не надо. Докладов на подобную тематику у него в заветных папочках с разноцветными тесёмочками сберегалось штук сто, написанных в разное время и по разному поводу. Один абзац из того доклада, второй из другого – вот и образовалась основа или, другими словами, скелет документа. Затем требовалось освежить его содержание цифрами из последних отчётов и вот оно – готово выступление. Короче, на час работы, плюс столько же потребуется машинистке. Успевал с гарантией.

В тринадцать часов, как и было велено, он стоял перед шефом, протягивая ему стопку печатных листков. Много лет назад, ещё на заре своей партийной карьеры, он освоил несколько стилей выступлений руководителей, при которых ему приходилось работать. Они отличались друг от друга как яйцо от яйца из-под одной курицы несушки. Поэтому каждый раз, готовя доклад, особенно не переживал. Первый пробежал глазами текст и, вроде бы, остался доволен.

- В общем и целом всё нормально, - одобрил он. – Только вот в этом месте, - ткнул он пальцем в текст, - надо поправить. Ты пишешь «…за прошедший год было сдано государству четыреста девяносто семь тысяч девятьсот восемьдесят семь яиц».
Инструктор кивком подтвердил, что неучтённым не осталось ни одно яйцо, произведенное в районе.
- Зачем такая точность? Напиши около пятисот тысяч штук. Этого будет достаточно. Быстренько поправь и ко мне.

Через несколько минут правленый текст буквально на ходу на лестничной площадке был передан первому, и тот отбыл восвояси.
А на следующий день утром в райкоме случился большой переполох и паника. Секретарша донесла до коллектива тревожную весть о том, что шеф с утра пребывает в препаршивейшем настроении. Мало того – рвёт и мечет. Такое неинтеллигентное поведение первого означало одно: в области ему, как здесь любили выражаться, «накрутили хвоста» или «намяли холку» и, скорее всего, по вине или недосмотру кого-то из работников райкома. А такие дела не прощались. Вот он заводился с утра, нагоняя злобу на себя и страх на подчинённых. Даже самые тупые поняли, что главный Минотавр района требовал жертву, и вопрос был только в одном – кого назначат именинником в этот раз.

На ковре, как ни странно, оказался многоопытный инструктор по сельскому хозяйству. Он был призван пред светлые очи первого после того, как все замы и заведующие отделами собрались у него в кабинете. То, что протрубили полный сбор, свидетельствовало о важности и неординарности события. Назревала публичная порка провинившегося сотрудника, и к каким она приведёт последствиям, здесь знали не понаслышке. Второй и третий секретари, как обычно, сидели за приставным столиком, примыкавшим к начальственному столу. Заведующие отделами располагались за массивным длинным столом, стоящим несколько в стороне. Каждый имел своё место согласно занимаемой должности. Траурная тишина, предварявшая процедуру захоронения карьеры инструктора, сопровождалась почти кладбищенскими церемониями, связанными с известным ритуалом. Жертва – инструктор, находясь в полуобморочном состоянии, стоял посередине огромного кабинета в ожидании приговора.

- Вот, товарищи, - саркастически улыбаясь, начал первый, выдержав предварительно нужную для осознания важности момента паузу, - все заинтересованные лица в сборе. Ни для кого не тайна, что вчера я отчитывался в области по вопросу, связанному с положением дел в сельском хозяйстве района. Как вам известно, в этом вопросе мы не самые последние в области, есть хозяйства и похуже наших колхозов, и совхозов. Отчёт плановый, и всё бы ничего, если бы вот этот, с позволения сказать, специалист по сельскому хозяйству не внёс в текст некоторые элементы сатиры и юмора. Только его мы должны благодарить за то, что наш район, бывший всегда передовым, втоптан в грязь, - хозяин кабинета обвёл присутствующих строгим взором.

Присутствующие с интересом рассматривали провинившегося коллегу, будто видели его впервые. А как же – не каждый день увидишь человека, которому при помощи таких прозаических вещей, как перо и бумага, удалось загубить передовой район.
- Я не против того, - продолжил первый, - что работники райкома обладают чувством юмора, но надо же знать время и место! Иван Сергеевич, - протянул он лист с печатным текстом второму секретарю, - озвучьте, пожалуйста, абзац из доклада… Я там сделал пометки. Пусть товарищи послушают и оценят уровень мастерства автора текста.

Второй секретарь долго доставал из футляра очки и пристраивал их на переносице. Затем тщательно прокашлялся и приступил к чтению, близоруко всматриваясь в текст.
- Значит так …. «… в отчётном году район перевыполнил план сдачи государству по мясу на сто семнадцать процентов в том числе: по говядине на сто девятнадцать процентов, по свинине – на сто четырнадцать процентов и по птице – на сто восемнадцать процентов. Всеми хозяйствами района за прошедший год было сдано государству пятисот тысяч около яиц». Гм, - хмыкнул первый зам, не сумевший с первого раза вникнуть в смысл прочитанного. – Что-то здесь не того… «за прошедший год было сдано государству пятисот тысяч около яиц», - повторил он рассеянно. – Белиберда какая-то получается. Около каких яиц?

- Вот-вот, - оживился первый, - тоже меня спросил и руководитель областной партийной организации. Так прямо и спросил «около каких яиц идёт речь, уважаемый Александр Дмитриевич. Проясните товарищам, а то не все поняли глубину глубин Вашей мысли». А в зале полторы сотни человек и все ржут, как кони. Как же, нашёлся Александр Матросов, принял весь огонь на себя. Многих я в тот день от неприятностей избавил, зато себе хлопот организовал на ровном месте по самую макушку. Первый говорит: «Не знал Александр Дмитриевич, что ты у нас такой талантливый юморист. Смешить умеешь не хуже Райкина. Но впредь постарайся развлекаться в других местах. Совещание обкома партии для этого место не совсем подходящее». А после совещания поговорил со мной по-другому. «Смотри, - говорит, - клоун, впредь так не шути, а то проблемы возникнут около твоих яиц. Их у тебя, конечно, не пятьсот тысяч, а только два, но я думаю тебе они дороже, чем все яйца мира – и куриные, и прочие. А с вопросом этим разберись, накажи виновных. Халатность в нашем деле недопустима». Вот так, дорогие товарищи. Машинистка бездумно отбарабанила по клавиатуре, а специалист не удосужился вычитать текст после поправок. В итоге имеем то, что имеем.

- А-а-а! Около пятисот тысяч яиц, - прозрел второй, не отличавшийся острым умом. Потому видно так удачно и продвигался по служебной лестнице.
- Я думаю, если бы так было написано и прочитано, проблем бы не возникло. Ну что же, уважаемый Григорий Петрович. В связи с тем, что проблема яиц назрела и даже перезрела, надо её как-то закрывать. На кон поставлены лучшие яйца района. Свои колокольчики я, благодарение Господу и руководству, пока сохранил, а вот с твоими, Григорий Петрович, надо что-то делать и отрапортовать наверх, какие меры по этому поводу были приняты. Какие будут мнения, товарищи?

Мнения были разные – от строгого выговора до исключения из рядов партии. То, что исключение не только конец карьеры, но и биографии в целом, знали все. С «волчьим билетом» человек превращался ни во что. Им мог помыкать любой и каждый. Человек оставался без какой-либо надежды на сострадание и сочувствие со стороны окружающих. Наконец, после долгих прений остановились на приемлемом варианте: из райкома уволить и перебросить парторгом на птицеферму поближе к яйцам. Нерадивой машинистке повезло меньше. Её сослали в автобусный парк, где зарплата была в два раза меньше, а работы подкидывали в три раза больше, плюс рабочие субботы.

На этом волна цунами, прокатившаяся по райкому, утихла, не вызвав больших разрушений и значительных жертв. Отделались малой кровью. Наверх отрапортовали о принятых мерах и получили одобрение и положительную оценку принципиальности товарищей коммунистов районного звена. Всё улеглось, успокоилось и забылось. Нерешённым остался один кадровый вопрос: кто-то должен был собственной грудью закрыть образовавшуюся в сельском хозяйстве района брешь – занять освободившееся место уволенного инструктора, курирующего сельское хозяйство.

Первый секретарь райкома партии на то и был главным человеком района, что любой вопрос мог решить без задержек и проволочек в соответствии с основными принципами партийной дисциплины. Сразу же, по окончании судьбоносного совещания, в кабинет хозяина был вызван никто иной, как инструктор по машиностроению Сергей Викторович Котов, и вопрос был поставлен ребром.

- Ты, Сергей Викторович, если мне не изменяет память, из деревенских будешь, - поинтересовался первый у оробевшего инструктора, вышагивая по ковровой дорожке.
- Совершенно справедливо – крестьянская, так сказать, кость, - не на шутку струхнул Серега, не понимая, к чему клонит шеф. Папа его, он точно знал, кулаком не был, а вот в отношении деда сомневался, мутный был старик. Недолюбливал советскую власть, почему-то. «Неужто вынюхали, что-то непотребное, - нервно думал он, - опасаясь, что кто-то основательно порылся в его биографии и накопал там что-то скверное». Хотя нарыть ничего такого крамольного не могли, поскольку при поступлении на работу в партийные органы претендент проверялся до восьмого колена самым тщательным образом. С чистотой рядов было весьма строго. Блюлась основательно.

- Ну, вот и чудненько, - подвёл черту первый. – Возьмешь на себя вопросы сельского хозяйства района.
- Но я же курирую вопросы машиностроения, Александр Дмитриевич, и образование у меня техническое….
- Не страшно, - отмёл хлипкую аргументацию шеф, - главное жилка у тебя крестьянская есть и опыт партийной работы имеется. А это уже не мало. Справишься. А мы пока без спешки и суеты подберём подходящую кандидатуру. Так что для тебя это совмещение – явление временное, ненадолго…. Иди, принимай дела. Будет потребность в консультациях или советах – не стесняйся, заходи ко мне, привлекай Григория Петровича. Он мужик с пониманием ситуации, горячку пороть не станет. Такое паскудство с каждым случиться может. Никто не застрахован от подобных неприятностей. Так что с райкомом он рвать отношения не станет – не диссидент какой-нибудь.

На поверку районного сельского хозяйства оказалось всего три совхоза да два колхоза. Разбираться пришлось недолго. В процессе ознакомления с хозяйствами нащупались весьма заметные плюсы, связанные с новой работой. Директоров и председателей, не один год плотно сидевших в своих креслах, не надо было учить, как работать с вновь назначенным инструктором. К безмерной радости жены и тёщи мясо, масло, яйца, овощи, фрукты и другие блага – все, чем богаты были подотчётные сёла, полноводной рекой потекли в его дом. В условиях тотального дефицита это было немаловажно. Воистину, не знаешь, где выгадаешь, а где прогадаешь.

А вскоре обнаружились и другие более весомые плюсы нового назначения. В одном из колхозов, „Первомайском”, трудилась кукурузоводом единственная на весь район героиня труда Зинаида Хрусталёва. Их, героев этих, на всю область человека три, не больше было, и одна, надо же тому случиться, била производственные рекорды именно на территории подконтрольной их району. Периодически, знаменитость района извлекали с кукурузных полей и всячески уважали – награждали грамотами, юбилейными медалями, ценными подарками и путёвками «на юга». Время от времени вызывали в обком и вышестоящие инстанции и там тоже чествовали, как предписывала известная партийная мудрость – „от каждого по способностям, каждому по труду”.

Простой советский человек должен был видеть, что герой труда пользуется в нашей стране заслуженным почётом и стремиться к тем же производственным высотам. Сергей же Викторович, как лицо ответственное за эти героические подвиги на сельской ниве и непосредственно за саму героиню, был всегда рядом. Сопровождал, представлял её интересы на встречах с трудовыми коллективами. Можно сказать, стоял у заслуженного плеча. Естественно, и ему перепадали кое-какие льготы за приближённость к знаменитому телу в силу занимаемой должности. Всё устраивалось как нельзя лучше. Был, правда, в этом деле один негативный момент. Даже так, скажем, не момент, а скорее нюанс. Зина Хрусталёва при всех своих положительных качествах и огромной тяге к ударному труду внешне смахивала на большую антропоидную обезьяну. Особенно поражали сходством черты лица, которые были ближе к чертам приматов, чем, к человеческим, плюс ужимки очень похожие на те, что мы видим по ту сторону клетки в зоопарке.

Глядя на нее, Серёга понимал, как трудно работникам культа, имея вот такой материал под руками даже в единичных экземплярах, продолжать настаивать на божественной природе человека. „Дарвину, - думал он, - пришлось легче. Насмотревшись за свою жизнь на разновидности человеков, он даже в те давние времена, когда религия была в большой моде, настолько проникся прогрессивной, но богомерзкой идеей происхождения наших общих предков от обезьян, что не уставал пропагандировать ее на каждом углу. Судя же по тому, какие рекордные урожаи Зина выращивала на кукурузных полях, в ней чувствовалась просто нечеловеческая сила и энергия. Пришлось по-новому взглянуть на знаменитые высказывания основоположников марксизма, которые, видно не с пьяных глаз, сболтнули о немаловажном значении труда в процессе превращения обезьяны в человека. Впрочем, пристально глядя на Зину, можно было бы и поспорить с Марксом. Труд, в данном конкретном случае, не до конца выполнил свою функцию, несколько не дотянув до формирования процесса полностью. Остановился где-то на полпути.

Впрочем, всё это было не столь важно для Серёги в сравнении с захватывающими перспективами, которые открывались перед ним, личным другом передовицы, в плане карьерного роста. Он свято верил, что рано или поздно пробьёт его час, и именно Зина поможет протолкнуться выше по партийной лестнице. И вот такой час пробил. Тот утренний вызов к первому мог стать судьбоносным в его карьере.
- Проходи, садись, - хозяин дружелюбно протянул руку для рукопожатия. – Есть для тебя важное партийное задание. Выполнишь, и перед тобой откроются такие перспективы..., - он многозначительно повертел пятернёй над головой. - Ну да ближе к делу. Из ЦК пришла телеграмма с предложением направить в Москву ударников труда для работы с делегациями из дружеских стран, которые приезжают к нам по обмену опытом. И кому-то пришла в голову инициатива, что принимать и сопровождать эти делегации должны именно наши «маяки» – герои трудовых будней.

Так вот, в следующем месяце есть установка отправить в столицу нашу Зинаиду Хрусталёву. А ты её будешь сопровождать, уразумел?
- Не совсем. Это же прерогатива областного комитета. Мы-то здесь причём?
- Ты прав, ни при чём. Но заартачилась твоя подопечная. Ехать желает только с тобой. Ты у неё вроде талисмана или чувства какие пробудил, а? Ладно, не красней, шучу я про чувства. Но там, наверху, пришлось уступить. Так что, собирайся в дорогу. Месячишко в столице – это мечта! Отдохнёшь, осмотришься, знакомства полезные заведёшь. Короче действуй, не робей.

И Серега поехал. Москва город большой, шумный, суетливый. Все куда-то спешат, бегут, толкаются. Для жителя тихого периферийного городка такой ритм жизни утомителен, но интересен на первых порах.
«Ничего, - думал он, работая локтями и пытаясь попасть в лузу эскалатора, - за месяц пообвыкнем, притрёмся. Но вначале дело!»
Сегодня надо было посетить Центральный комитет партии, доложить о прибытии, получить инструкции и определиться с жильём. Программа большая, а времени мало. Надо торопиться. Кое-как добрались до нужного места. Проникнуть внутрь величественного здания оказалось делом сложным. На проверку и оформление пропускных документов ушло больше часа. Но с Божьей помощью и при наличии партбилета и эту трудность преодолели. Впереди вновь задержка. Нужного человека на месте не оказалось. Секретарша велела ждать в холле.

Почему не подождать – можно и подождать. В холле стояло несколько огромных чёрных кожаных кресел и такой же диван, предназначенный для посетителей. Так что, они с Зиной разместились с комфортом. Внутри здания суеты не было. Люди ходили не торопясь, ступали важно неся в руках какие-то папки или просто бумаги. Двери бесшумно открывались и закрывались, не нарушая привычную тишину. На приезжих мало кто обращал внимание, к посетителям здесь, видно, привыкли. Интерес проявил единственный мужчина, пристальным взглядом окинувший удобно расположившуюся в креслах пару. Наконец, после долгого ожидания в дверном проёме появилась знакомая фигура секретарши.

- Товарищ Котов, - строго сказала она, - пройдите, пожалуйста, Вас ждут.
- Подожди здесь, Зина, - рывком поднимаясь с дивана, попросил Серега, проникая за заветную дверь, - я быстро.
Приняли его сразу же, без задержки. Интерьер кабинетов крупных партийных бонз оформлялся настолько продумано, что каждый человек, тем более прибывший с периферии, попадая сюда, впервые чувствовал себя мелким и незначительным, едва переступив порог. Люди, проектировавшие подобные кабинеты не понаслышке знали механизмы воздействия на психику человека и владели ими в совершенстве. Помещение, как правило, было солидных размеров, вход в которое открывали огромные двойные двери. Комната казалась настолько неправдоподобно большой, что вошедший не сразу замечал человека, восседающего за массивным многотумбовым столом у противоположной от двери стены. Поэтому голос хозяина кабинета, усиленный прекрасной акустикой, раздававшийся неожиданно и неизвестно откуда, приводил в смятение робкого посетителя. А Серёга – так тот просто затрепетал.

- Подойдите ближе, - услышал он начальственный баритон и машинально двинулся вглубь комнаты. От двери до стола был расстелен огромный коричнево-красный ковёр, показавшийся основательно перетрусившему инструктору дорогой на эшафот.
Сидевший за столом был тем самым человеком, который обратил внимание на него и Зину там в холле. Под пристальным взглядом хозяина кабинета ноги стали ватными и путь к столу казался неимоверно долгим. В двух метрах от стола Серёга замер, очутившись лицом к лицу с грозным заведующим отделом. Некоторое время оба молчали. Наконец в затуманенную голову инструктора пробилась вполне здравая мысль – он первый должен прояснить цель своего визита. Мысль эта, как ни странно, принесла облегчение.

- Товарищ, заведующий отделом ЦК, - принялся бубнить он заготовленный ещё дома текст, - согласно Вашей телеграмме знатный кукурузовод Хрусталёва Зинаида Марковна и инструктор райкома партии Котов Сергей Викторович прибыли для....
- Ты кого мне привёз? – зло пролаял хозяин кабинета, сверля взглядом гостя.
Такой оборот дела даже героическую личность мог испугать до полусмерти, что уж там говорить о каком-то районном инструкторе. Чувство неминуемой беды пронзило его насквозь, вызвав учащённое сердцебиение и мерзопакостное перераспределение жидкостей в организме. Слюна, вдруг, вопреки всем законам физиологии исчезла изо рта, и язык стал тяжёлым и шершавым как асфальт, зато пот обильными струями ниспадал с волосистой части головы, выедая глаза. Впрочем, волосистой назвать Серёгину часть головы было весьма затруднительно, поскольку он был лысоват. Именно по этой самой причине ручьи пота, не встречая особых препятствий, обильно скользили по лысине, низвергаясь водопадом на лоб, нос, шею.

Серёга долго осмысливал вопрос, ещё полчаса, назад казавшийся ему довольно простым. Кого он мог ещё привести, кроме Зины. У них в районе, что герои пачками валяются или хороводами ходят?
- Знатный кукурузовод..., - мямлил он. - Ударник труда... За прошлый год получила с гектара....
- Я тебя спрашиваю, ты кого сюда привёз? – тембр голоса говорящего леденил инструкторскую кровь. Язык стал ещё тяжелее и шершавее и, что самое противное, постоянно прилипал к нёбу, мешая внятно излагать мысли. Правда, с мыслями тоже стали возникать проблемы – теряли стройность, путались и исчезали.
- Ко-какурузовод... Знатный... С гектара ужас, сколько центнеров добывает... У меня там... записано сколько... Забыл... извините..., - пролепетал деморализованный инструктор.

- Я тебя спрашиваю, ты зачем мне обезьяну привёз? – голос хозяина кабинета уже не гремел, а звучал мягко и вкрадчиво. – В телеграмме ясно сказано, что необходимо прислать лучших передовиков, знатных людей, которые могли бы в общении с делегациями братских народов показать достижения нашего народного хозяйства. А кто, как не передовики, кующие эти самые блага наиболее убедительны в своей аргументации. Ты понимаешь, инструктор, о чём я говорю? Показать наши преимущества, а не запугать представителей братских народов. Это дружественные делегации, а не вражеские лазутчики. Вы там всё правильно поняли, у себя в области?

- Поняли, как не понять... Дело-то живое... Лучших «маяков» отбирали... Ударники.… Самый цвет... Кому как не им про эти самые преимущества рассказывать. Откуда остальные об этих преимуществах знать могут? – пришибленно бормотал Серёга.
- Что ты мелешь, инструктор? По-твоему, выходит, что в нашей стране равных возможностей о преимуществах социалистического строя знают лишь несколько человек? То-то я чувствую, с гнильцой у тебя идеология....

- Нет-нет, - нервно прокричал Котов, впадая в полуобморочное состояние. - Вы меня неправильно поняли, - залепетал он, с ужасом представляя себя с клеймом идеологически нестойкого товарища. А таким, он точно знал, нет места не только в райкоме, но и в партии вообще. – Вы не сомневайтесь, товарищ заведующий отделом ЦК, я идеологически подкован крепко. Как же получается, не твёрд в идеологии. Твёрд как никогда... Постоянно обращаюсь к первоисточникам основоположников. К Марксу и Энгельсу прямо по нескольку раз в день обращаюсь... Усвоил, что труд сделал из обезьяны человека. А наш социалистический труд – так тот вообще... Взять Зину, например, то есть Зинаиду Марковну Хрусталёву...

- Стоп, - заведующий отделом, опираясь обеими руками о стол, медленно приподнялся. – Остановись, а то мне становится страшно слушать. О том, что труд сделал из обезьяны человека, мне слышать приходилось, но то, что социалистический труд, который, как известно, в радость, создал Зинаиду Хрусталёву – это уже процесс обратный. Это возвращение на исходные позиции. Вы что там, у себя в районе, с ума что ли все посходили? От скуки историю переписываете?
- Почему же обратный, товарищ заведующий отделом ЦК. Она же ведь героиня труда. Социалистический труд сделал из неё..., - Серёга запутался окончательно и умолк. Разум отказывался осознавать действительность. Он уже не понимал, что труд сделал с Зиной или она с трудом... И вообще, причём здесь труд, если она такая с рождения.

- Понимаю, - возвращаясь в кресло, заговорил хозяин кабинета. – В вашем районе труд сделал из обезьяны сразу передовицу, минуя промежуточную стадию - создание человека. Это что-то новенькое в нашей идеологии. А Маркс с Энгельсом как промазали, а инструктор? Труд, человек, прочие глупости. Короче так: забирай свою тётку и возвращайся с ней в район. Человек не виноват, что у вас на периферии однобокий подход к делу. Трудовыми показателями поинтересовались, а внешним видом забыли. Объясни ей, что, мол, вышла накладка и её напрасно побеспокоили. А с руководством твоим я поговорю. Всё, счастливого пути.

Из кабинета Серёга вышел в таком изнеможенном состоянии, будто он в одиночку десять километров тащил вагон с пассажирами. Зину с трудом удалось уговорить не конфликтовать и с миром удалиться, наобещав ей всяческих льгот на малой Родине. Прибытия инструктора Котова дома ждали с нетерпением. Доклад первый выслушал внимательно, долго донимал наводящими вопросами и, наконец, отпустил восвояси, тут же отбыв в обком. Через пару дней Котов снова был призван к руководству. Первый находился в прекрасном расположении духа.

- Ну что, Сергей Викторович, переживаешь, - Котов жалобно посмотрел на развеселившегося шефа, - брось, расслабься. Пронесло на этот раз, везучий ты, видно.
- Так я же....
- Знаю, знаю, дорогой, не мы с тобой Зину такой сделали. Игра природы. Плохо то, что феномен этот проморгали, когда её возвеличили. Тут, конечно, оплошность допущена. Надо бы поинтересоваться внешним видом, когда выдвигали на героя. Привыкли, знаешь, всё в душу заглядывать, а лицо без внимания оставлять. Правда, мы здесь ни при чём, не мы её двигали, слава Богу. Так что иди, работай и помни, как оно в жизни повернуться может.

Хохмодром: смешные стихи и рассказы: лучшее из свежего: стр. 26

Кто вовремя увидел

ДУМА

Месть соседу

Кукурузовод

Прошла любовь, завяли помидоры

СОВЕТЫ НАЧИНАЮЩЕМУ ПОЭТУ

Радио дыня

Народное признание...

Киргуда экологии

Успокоительное

Начни свой день с улыбки

Finansist знает

Шёл турист по России

Бамбурбия

Скрипят кровати...

Сырая серость

Индульгенция

Про Петра

Лезут самолёты в наше небо

Построчные - 27

Вот взял - нахерачил книгу.

Респект

Неловок я необычайно...

Хэрэ, дорожники, вы с пьянкой

Бабье лето на Балтике