Как куклы мы. От пут работы
Освободиться можем ли,
До, праздник дарящей, субботы -
Мираж сияющий вдали?
И бац, вдруг вторник долгожданный -
Не понедельник, не среда -
В уме звенят с утра стаканы,
В которых вовсе не вода,
А тот напиток вожделенный,
Который жажду утолит.
Закат плюёт на будней стены,
На наш дневной, унылый вид.
Бурлят мыслишки шебутные,
В уме стакан, как вбитый клин.
Да, не осудят нас родные
За цель напиться без причин.
Мы за столом: шашлык, напитки -
Не бедно всё-таки живём.
Прочь кукловодов, режем нитки,
Привяжут туже, но потом.
Звенят безудержно стаканы.
Кленовый лист упал со звоном,
Ребром в зазимок угодив.
На крыше вздрогнули вороны -
Устав от прожитых годин,
С петель сорвалась дверь избушки.
Лачезис вышла на крыльцо
В мужском треухе на макушке,
Нахмурив круглое лицо.
Вчера в обед, приняв "пять капель",
Ушёл "за солью" к корешам
Супруг Ахилл... Похоже, запил.
Придётся вновь одной шуршать.
Вздохнув под звоны листопада,
Надвинув брови на прищур,
Метнулась в хлев - доить лошадок,
Коров, свиней и прочих кур.
Просуетившись час с полтиной,
Спев двадцать или тридцать раз
Про то, как "ой, цветёт калина",
Пошла, раскачивая таз,
Пилить дрова, колоть посуду,
Чинить косяк, варить обед...
В селе без мужа бабам худо -
Ни ласки нет, ни секса нет.
На конкурс по строке "Надвинув брови на прищур..."
На кулак намотав соплю,
Я ночами хреново сплю.
Лишь под утро накатит сон,
Но его прерывает звон.
Не ласкающий звон деньжат -
Хулиганит будильник, гад.
Будь он кочетом во плоти,
Я бы знал, как себя вести,
А поскольку звонИт айфон -
Ну какой из него бульон?
И в окно не грозит полёт,
Ведь на новый работать год.
Можно вырубить, нафиг, звук
Избежать, чтоб, душевных мук,
Но в астрале бабла не взять
И приходится сон прервать,
Трёхэтажным чтоб русским матом
Попенять неразумным приматам
- Ну лови себе блох друг у дружки
Так ведь взялись за палки зверушки.
Им-то что - наигрались и в Лету,
А вот нам кажын день до рассвету,
Ноги в руки и в поте лица
Дожидаться работы конца.
Но надежда нам луч подаёт-
Говорят, что глупеет народ.
Два на два с калькулятором тока,
Так, глядишь, и вернёмся к истокам.
Даже если певец голосист и не глух,
Но неважную песню гнусавит сухо,
То в итоге о нём разнесётся слух,
Будто он совсем не имеет слуха.
***
Из ничего - ничего не родится?
Как бы не так! Удивительное - рядом:
Чтоб доставить удовольствие, надо потрудиться.
А чтобы доставить огорчение - как раз не надо!
***
Совершенство не ходит дорогою гладкой:
Один человек. с решимостью суровою
Каждый вечер упорно занимался зарядкой,
Но в конце концов плюнул, и купил новую.
***
Жизнь разыгрывается, как по нотам!
Я думаю, занят очередным пустяком:
Каким бы я выглядел идиотом,
Если бы не был таким дураком!
***
Кто пьёт, тот несчастней иных калек,
Но ему без разницы, раз бухает?
Это у читающего растёт интеллект,
А у пьющего он разбухает!
Катарактовость зрения…
Округление острых углов.
Есть в картине осенней
Рябиновый привкус утраты.
Я грешу без зазрения.
Совесть – мой протекающий кров.
Будет снежный Покров,
Как ехидная месть Лисистраты.
Катарактовость зрения…
Терракотовость солнечных нот.
Платье выше коленей!..
Попробуй за мною угнаться!
Журавлиное пение
С эротически звонких высот.
Дон Хуан, Дон Кихот…
Кто ещё может доном назваться?
А ты пришел как наважденье,
От дел избавил, усыпил,
Пьянящих вин для наслажденья
В бокалы тонкие разлил.
Спокойно песни зазвучали,
Отгородив меня от слез.
Забыла я про все печали.
Люблю тебя, мой друг… Склероз!
Как много постигаешь в день рожденья.
Его не зря ждала я целый год!
Наслушалась речей и поздравлений.
Меня с утра поздравил даже кот.
И расправляя в вазочках цветочки
Подумала внезапно, боже ж мой,
Как маме с папой повезло то с дочкой,
И мужу моему свезло с женой.
Всем большое спасибо за поздравления!
Вы добавили самые яркие краски к праздничной картине!
Человек в пальто без лошади,
В странной шапочке на темечке,
Ходит радостно по площади
Да плюёт под ноги семечки.
А поток людской вершит транзит,
В суете спешат прохожие,
И никто "пальто" не выбранит
За привычки непригожие.
... Нет. Смотри - в косичках фифочка,
Из червового из мизера,
Подошла к нему на цыпочках,
Вопрошая укоризненно:
- Что вы делаете, дедушка?
Нет у нас таджика-дворника...
- Проходите с миром, девушка,
Уносите ножки, скорбная.
Не выдерживают критики
Ваши навыки ботаника,
Подкрутите в тыкве винтики:
Всё сгниёт, оно ж - ор-га-ни-ка
Жили да был в нашем городке странный один человечек. Звался престранно – Пиг, как будто свинья по-аглицки, ежели кто не забыл. А фамилия у него и вовсе несуразная – Малионов. Черт его знает, какой укуренный дьячок ему такое удумал в пачпорт записать! Слава создателю, отчество не подкачало, а то совсем хоть караул кричи. Сын Иванов он был, значит. Главная же странность - жил Пиг Иваныч не как все. И домишко у него стоял наособь, на отшибе, но, правда, в красивом месте – на взгорье по-над заливом. И делом он занимался нехарактерным для этих мест. Называл себя «ваятель». Как поселился тут, сперва горожане решили было, что валенки он валяет, понесли ему шерсть да войлок на обувку к зиме. А тот смеется: «Эх, глухие вы тетери! Да не валятель я, а ваятель! Вот мои ваяния!» И показывает на всякого рода статуи, расставленные на подворье в живописном беспорядке. В основном, аллегорические фигуры каких-то древнегреческих или даже египетских, пёс их разберет, героев. Нашим-то они без надобности – своих, живых тут не прокормишь, не обустроишь, на кой ляд в хозяйстве еще гипсовые да каменные?
И уж не один годок Пиг Иваныч в городке нашем околачивался, и все наособь. Даже не женился ни разу, шельма! Да. А женшшины-то к нему похаживали, это уж как заведено, тут уж врать нечего – мужчина он был справный. Иные и задерживались на день – другой, а кто и на неделю, месяц. Одна даже полгода жила у него, ваятеля этого. Но вот беда: как только заживется какая особа у Пиг Иваныча, так и поминай, как звали! Пропадает, словно ее и вовек не было. Без следа. А он знай себе ваяет. Вечно в брезентовом фартуке по двору крутится, то глину месит, то гипс заводит.
Женщин, конечно, искали. Урядник каждый раз к ваятелю заглядывал, интересовался, не тут ли Параскева или Устинья какая, душа пропащая. Нету, говорит этот змей, давненько куда-то подевалась, сам удивлен! А статуев на подворье все прибывает и прибывает. Он их уже и в сараюшку стаскивать стал, которые давние. Которые посвежей – тех в первый ряд, лицом на дорогу выставлял, глядите мол все, чего я еще изваял! Каку красу несказанну вам на радость. Но когда число пропащих сравнялось с дюжиной и народишко наверх жаловаться стал, прискакал в наш городок волостной усатый урядник – у, зверь лютай! Мимо не прошмыгнешь. И сильно поговорил с Пиг Иванычем, даже пару раз по зубам съездил. А тот зубы сплюнул, и снова в отказ, не знаю, мол, и ведать не ведаю, где бабы. Ладно. Искали их, искали, и подпол перевернули, и гумно раскатали, и в огороде рылись, и залив протралили – а нет баб. Чертовщина прям какая-то.
И смекнул тогда усатый урядник, и привел ясновидящего одного, то ли лозоходца. А может, и вообще гипнотизера, с него станется. Ага. И оказался этот гипнотизер шибко начитанным дядькой. Поздоровался так вежливо с Пиг Иванычем и говорит с хитрецой да подковыркой: «Пиг Малионов, значит, вы у нас? А, часом, с товарищем Бернардом, прости господи, Шоу не в родстве состоите?» И затрясся тут Пиг Иваныч, ибо понял, что раскрыт и изобличен вчистую! А гипнотизер этот лозоходный достает из широких штанин рогульку осиновую, выставляет вперед себя и начинает двор обходить. И говорит: «Эта! Эта! Эта!» И так все двенадцать свежих статуй и отметил. Тут они, говорит, извлекайте на свет божий! Ну, кликнул урядник мужиков с кувалдами, расшибли они статуев гипсовых и вышли из них все двенадцать пропавших женшшин, живы-живехоньки. А Пиг Малионов оказался потомком того самого скульптора Пигмалиона, что Бернард Шоу описал. Только каким-то извращенным, что ли, все у него шиворот-навыворот получалось…
Само собой, судили ваятеля. И признался он, что самых любимых женщин хотел сохранить навечно в состоянии их высшей, неземной красоты. Превратить в шедевр скульптуры, значит. Такой вот у него был каприз. И что характерно, женщины, освобожденные из-под гипсового гнета, претензий к своему тирану не предъявляли. А одна из них, Серафима, даже сказала судье и пристяжным заседателям: «Ой, люди добрые! Не губите вы талант Пиг Иваныча! Не ссылайте его на каторгу или в иное какое узилище! А отдайте мне на поруки! Он меня хотел бессмертной сделать, а я из него сделаю человека – достойного члена нашего общества! Перекую». И те прослезились и вняли ее голосу. И стали Серафима и Пиг Иваныч вместе жить-поживать да добра наживать. А ваять Пиг Иваныч бросил. Совсем. И имя сменил – стал Павлом.