Серый голубь городской
Торопливо жрёт объедки…
От него несёт тоской,
Словно старая кокетка,
Вертит задом и клюёт
Крохи роскоши упавшей.
И свинцовый небосвод
И асфальтовые пашни
Для него всего лишь фон,
Только рама для картины…
Здесь его Армагеддон
И родные палестины.
Здесь, гоняя воробьев,
На котов со страхом глядя,
Он всю жизнь прожить готов…
Здесь и есть, и пить, и гадить…
Точно также мы с тобой,
«Словно птицы для полёта».
Поздно вечером домой,
Рано утром на работу.
Точно также на Земле
Мы и жрём и пьём и гадим.
Эх, взлететь бы нам, взлететь!
Бери, мой друг, бери стакан,
Я слышу праздничные нотки.
Мы в печень, словно в барабан
Ударим громко литром водки.
*
Я пил с хрустального бокала.
Оркестр ноты выдувал.
Не долго музыка играла,
Слух загубил восьмой бокал.
*
В растрёпанном автобусе,
визжащедребезжащем,
вздыхающем на каждой остановке –
светили два прожектора
лиц,
мир не замечающих,
невольно ослепляя окружающих…
Давно сошли влюблённые,
а мы светились вспомнивши,
вздыхая вместе с-с-с
старенькой маршруткою…
Шах одной страны восточной
От державных дел устал –
Скучен стал владыке прочный
Распорядок поурочный
И гарем немилым стал.
Жаждой перемен пылая,
Он велит седлать коня,
Доезжачих собирает,
Гончих и борзых скликает,
На охоту торопя.
Гнала по холмам пологим
Свита дюжих молодцов
И оленей быстроногих,
И газелей круторогих,
И клыкастых кабанов…
Вот, стремясь настигнуть серну,
Шах от всадников ушёл,
Заплутал неимоверно,
Опечалился чрезмерно,
Но! На хижину набрёл…
А в невзрачном том жилище,
Ветхом, крытом камышом,
Жил пустынник, дéрвиш нищий,
Гостю предложил он пищу,
Сладким угостил вином.
Чашу первую напитка
Шах , отведав, похвалил:
«Как бы жизнь была безлика,
Если б в рай эту калитку
Виноград нам не дарил!»
Разлилось тепло по венам,
Шах, освоившись, сказал:
«Что ж, спасибо этим стенам,
Но хозяин их, наверно,
Вряд ли путника узнал…
Знай же, дервиш хлебосольный,
Что послал тебе аллах
Человека из пристойных,
Я придворный из достойных,
В ком души не чает шах!»
А старик уже, с поклоном,
Наливает по-второй…
Шах испил, и новым тоном,
Не простым себя придворным
Объявляет наш герой:
«Знаешь, я не просто воин,
Трон хранящий день за днём,
Всех наград я удостоен,
Шахства стерегу устои -
Я ведь - главный визирь в нём!»
И до дна, единым махом,
Третью чашу осушив,
Гость открылся пред монахом,
И назвал себя он шахом…
Тут старик проговорил:
«Нам вино даёт усладу,
Силу, резвость придаёт.
Но его бояться надо –
Если выпьешь многовато,
То на пользу не пойдёт.
Мне велит святой обычай
Гостя щедро накормить.
Ты ж - не стань врагом приличий,
Хвастуном, греха добычей,
Кушай, но довольно пить!
Пьёшь по-первой – ты придворный,
Визирем - вторую пьёшь,
После третьей - шах ты гордый,
Если выпьешь по-четвертой,
Кем себя ты назовёшь?
Назовёшь себя всевышним?»
И старик убрал кувшин.
Тут далёкий топот быстрый
Собеседникам стал слышным,
Вместе с говором людским.
Долго ль, коротко скакали -
Невредимого вполне
Слуги шаха отыскали…
Тот сказал: «Теперь едва ли,
Ты дерзнёшь не верить мне…»
Отвечал монах негромко:
«Верю, что и говорить…
Правда, верю с оговоркой:
Пусть ты шах! Но по-четвёртой
Собирался всё же пить…»
•••
Прочь умчалась свита шумно,
Топот смолк и лай собак…
День сменился ночью лунной,
А старик высокоумно
Бормотал под нос вот так:
«Трижды выпил я с бахвалом –
Шаха наяву узрел…
Может быть, ишак я старый,
Зря ЧЕТВЁРТУЮ пиалу
Наливать не захотел?»...
••••
Как нам предки завещали,
Истину в вине искали
Их наследники веками…
Но всегда не в том бокале…
О чем поет поэт, пошедший по этапу?
Наверное, про дом, любимый позарез?
А может, он поет тихонько про Итаку,
Где устриц подают к шезлонгу на заре?
Не знаю - не бывал, не шел, не привлекался.
Тьфу-тьфу, как говорят, спаси и сохрани…
Хотя и бунтовал, хотя и пререкался,
Хотя и навалял достаточно херни.
Да речь не обо мне, есть темы актуальней.
Упечь его в этап - подумаешь, делов!
Но все-таки, друзья: опальный и охальный,
О чем поет поэт под звуки кандалов -
Когда упала ночь, как черная заслонка,
А в бархате небес шедевры Фаберже,
И нету ни хрена - ни устриц, ни шезлонга,
Лишь мертвая зима да музыка в душе?
Пока мы колесим по мирному сабвею,
От боли и тоски с закушенной губой
Он смотрит нам в глаза и, по Хемингуэю,
Как колокол в ночи, поет о нас с тобой.
Что наша жизнь? Один сплошной хентай.
Похлебка будней пахнет чечевицей.
УЖКХ растет оплата - «Дай!»
Имеют нас правительство, милиция,
Налоговик, пожарник… эта рать
Как мультиспрут, всегда готова брать.
Привыкли мы… У совести в заем
Берем гроши и дальше - отдаем.
Репортаж о творческом вечере Натальи Дроздовой «Ни Жезл, Ни Зебра…Просто наша Жизнь», который прошёл 6 декабря 2009 года в Выставочном центре Сант-Петербургского Союза художников (Санкт-Петербург, Большая Морская, д.38, 3 этаж, большой зал).
На фоне холстов, современных полотен
(Портреты висели - лихИ, неплохИ)
Шёл вечер на лиро-торжественной ноте:
Стихи представляла маэстро Хи-хи.
Всё было в иронии: чёрное с белым,
Стихи для философов, множество тем…
Владимир Чернов так прочувственно спел нам!
Был зрительный зал взят Наташею в плен.
Пропели романс о страданиях Блока,
Решили с Парижем: не едем в Париж…
В стихах полосатая есть подоплёка -
У нас тут своих предостаточно крыш!
Всегда юморИть – хоть по чёрному чёрным,
Иль белым – по белому – всё «вэри гуддд!»:
Включи в «философское» юмор учёных –
Эротику и в одностишье найдут!
Стихи – словно фитнесс, зарядка для зала:
Ирония, юмор – всё в вечер один…
Хи-хи в миг Художников Центр повязала:
Стихи впечатляют на фоне картин!
* - провести творческий вечер в Союзе Художников – это здорово!
Поздравляю Наташу Дроздову!
** - и я там был и сфотографировал – см. фото вверху «Выступает
Наталья Дроздова. Хи-хи!»
У меня вдруг вырос зуб…
На кого же это только?
Может на соседку су…
Иль на мужа ее, Кольку?
Кандидатов пруд пруди,
Я уж потерял покой.
Пока думал, кто муди…
Зуб прорезался второй,
Взять хотя бы депута…
Третий, пятый, мать честна,
Я вдруг шамкать перестал,
Зубы лезут неспроста,
Про правительство нельзя?
Жаль, ведь там такой народ.
А зубов, от разных ***…
Нынче, братцы, полон рот!
Иногда отрыгивается ментально-эмоциональная жвачка и получается стих. Поэтому, я сама никогда не предлагаю себя почитать – неловко.
Некоторые целуются так, что думаешь только о бактериях, которые содержатся в слюне. Есть же умельцы, которые заставляют об этом забыть!
Интересно бывает наблюдать, как женщины взаимодействуют с диваном в присутственных местах. Некоторые садятся на него скромно и деликатно, нога на ногу, другие плюхаются шумно и с размахом, есть и такие, которые, по наивности, путают его с гинекологическим креслом.
-Что вам дать?
И то и другое. Третье оставьте себе.
Мне несколько раз угрожали покончить с собой. Почему они считают, что это угроза?! Кончайте, на здоровье.
«Душевно!» в оценке творчества - это эвфемизм, который на самом деле значит: «Плохо, но от души!».
Принцы есть. Но я их не жду.
Меня уже давно никто не называет тёлкой, у меня статус выше, я старая корова.
Некоторые мужья всё несут в дом. Даже любовниц.
Если человек платит рубль, а сервис требует на десятку, перед вами российский средний класс. Есть «корявые понты», но нет денег.
Есть фильмы, в которых самое интересное – это реклама. Снято профессионально, ярко и со знанием дела.
Сериал каждый день отнимает у человека час жизни. Для сравнения, выкуренная сигарета – всего несколько минут.
Если сюжет предсказуем, а финал известен, всё равно нужно досматривать до конца, чтобы на фоне уходящих титров можно было издать победный клич « Ну, я же говорил!»
Жалко, что старые женщины не имеют антикварной ценности.
Женщина – это персик, в любом возрасте, сначала свежий, потом сушёный, всегда годен для употребления.
Некоторые женщины думают, что если сразу не согласиться, потом больше не пристанут.
Хорошее воспитание, как визитная карточка: захотел - предъявил, не захотел – обратно в карман спрятал. Вы же не каждому протягиваете свою визитку.
Я не свингер, я не люблю дружить семьями и с семьями.
Иногда есть все признаки гения, кроме гениальных произведений.
Часто объявляются конкурсы, в которых первый приз – коровья лепёшка. Разве я муха, чтобы за неё бороться?
Спать со всеми – пошло. Спать с одним – скучно. Спать с двумя – дорого. Не спать ни с кем – вредно для здоровья.
Идея-фикс – зафиксировать идею на бумаге (жёстком диске).
В том, что человек пишет, нет ничего дурного, даже если пишет он из рук вон плохо. Дурно навязывать это всем для прочтения.
Если стесняешься сказать, что любитель, говори что гений, гению не обязательно быть профессионалом.
И дерьмом можно написать красивую картину, оно ведь разноцветное.
В живописи разбираются все и даже дают советы художнику как пририсовать телеге пятое колесо.
Почему люди думают, что если сказать человеку, что он похудел и помолодел, то он будет счастлив? А что, раньше он был жирный и старый?
Есть люди, которые смешны в своём величии, но великие в смешном.
Мне многие говорят: «Пишите!» А я что делаю?!
Некоторые женщины всегда краснеют, если кто-то уличит их в прелюбодеянии, а когда прелюбодействуют, никогда не краснеют.
Я согласна переспать с мужчиной за деньги, если он мне очень сильно нравится.
Часами слушая, как женщина живописует, что сказала Маня (Ленка, Светка) по поводу её нового платья и как она при этом на неё смотрела, я готова повеситься на вешалке от этого, сделанного из куска тряпки, дизайнерского изъ*ба. Но не вешаюсь: подумает, что и я под впечатлением.
Интересно, что сказал бы отец, увидев, что кроха тычет пальчиком в «Плэйбой» … Хорошо это или плохо?
Женщины, у которых голова существует только для того, чтобы носить кудри, более счастливы в личной жизни: они могут любить мужчин. Но и здесь голова требуется не каждый раз.
Артисты жалуются, дескать, зритель пошёл некультурный. Неправда! Уже давно никто не кидает в них гнилыми помидорами и тухлыми яйцами.
Губы из силикона – это очень sexy! Они напоминают святая святых, стоить чуть-чуть пройтись красной помадой. Стоит ли носить это на лице, каждый для себя решает сам.
Если долго ломаешься, никто не думает, что из приличных, думают, что «динамо».
Я умею материться как сапожник, но не умею шить сапоги.
Человек пользуется туалетной бумагой дважды: сначала в колбасе, потом в уборной.
Умение разгадывать кроссворды – это весомое интеллектуальное преимущество: человек знает много слов. Скоро он научится их складывать.
Снять можно всё: пейзаж, квартиру, одежду, уличную девку.
Дом, где живёт много народа, это уже не дом, это муравейник.
Если на вас сверху что-то капает, это ещё не значит, что на улице плохая погода.
Чтобы согреться, нужно съесть мороженое, тогда снаружи будет теплее, чем внутри.
Мы в Сибири лаптем щи хлебаем, столичные жители едят устриц десертной ложкой.
Имея большую аудиторию, не обязательно каждому в отдельности рассказывать о своих талантах.
Некоторые думают, что они вожаки стаи, не чувствуя разницы между стаей и стадом.
В переполненном лифте стараешься не смотреть на людей и зря: в старости и не вспомнишь, к кому прижимался.
Одна мышца и та не в тонусе! И та не мышца!
Художник – не пластический хирург, он не может делать всем красивые лица. Точнее, может, но тогда не требуйте от него сходства с портретируемым.
Сельские жители едят помидоры, городские – томаты, а гурманы – томатную пасту.
Спокойно выхожу из дома без макияжа, так как не рассчитываю встретить принца своей мечты на пути к мусоропроводу.
Все нормально. Чуть душа болит
О разгадке тайны пирамид,
О Бермудах и об НЛО.
…Остальное, вроде, ничего.
Ну еще, быть может, так, слегка
За коллайдер чешется щека
И тревожит сердце, что весной
Вдруг озона потончает слой.
Да, вчера …– буквально полчаса
Правил часовые пояса,
Чтобы вызвать прибавленье дня.
Скоро доктор выпишет меня!
Ехали цыгане
Рысью в шарабане.
А за ними швед
Гнал велосипед,
А за ним грузины –
Все на именины:
Нынче бабушка Федора
Именинница!
Именины бабы
Третьего числа.
Ей хохлатка Ряба
Кое-что снесла -
Не простое,
Золотое,
Перламутровое!
Да на горе, ах, на горе
Ни к чему яйцо Федоре:
Не любила их она,
Била, била их она!
«Мы яичко золотое – кулаком, кулаком!
Мы яичко золотое – каблуком, каблуком!
Мы яичко золотое – кирпичом, кирпичом!»
Всё яичку золотому нипочем, нипочем!
Две французские мамзели
Удивились и запели:
«Неужели в самом деле
Все скорлупки уцелели?!»
Вдруг из-под кадушки
Серенький малыш -
Страшный и хвостатый
Мыш, Мыш, Мыш!
Ай да мышка,
Вот так мышка –
Замечательная!
Баба задрожала,
В обморок упала,
Гости от испуга,
Растолкав друг друга, -
Все цыганы – под диваны,
А цыганочки – под ванночки,
И мамзелей не видать!
А грузины под кровать,
Грозно пятятся назад,
Лишь усами шевелят!
Только дед - как закричит на Мыша,
Как ногами застучит на Мыша!
«Уходи-ка ты в сарай, - говорит, -
Мне Федору не пужай!» - говорит!
Как пустился Мыш по комнате бежать!
От комода к умывальнику опять!
На яичко – дзынь! – натыкается,
И яичко – дзынь! – разбивается!
Тут цыганы и грузины
Вылезают из корзины,
И кричит из бочки швед:
«Ёксель-моксель! Слава дед!»
А несчастные мамзели
На скорлупки поглазели –
Да как начали рыдать,
Приговаривать:
«Ох, куда ты, золоченое, сгинуло?
На кого Федору старую кинуло?!»
Плачет баба, плачет дед,
А за ним грузин и швед,
И слезой цыганочки
Наполняют ванночки!
Тут к ним Ряба выходила,
Деду с бабой говорила:
«Стыдно, старые, реветь!
Вы же люди, не медведь!
Я снесу яйцо другое
И совсем не золотое,
Удивительно простое –
Диетическое!»
В городе начали убивать пластических хирургов.
Их находили в заброшенных колодцах и на речном мелководье, на площадях и в собственных квартирах, в полях и на сайтах знакомств.
Паника воцарилась в мегаполисе. Пластические хирурги боялись нос высунуть наружу и *** высовывали. С наступлением темноты никого из них не было видно на опустевших улицах.
Полиция землю рыла в поисках, но находила дождевых червей, а не преступников. Лучшие агенты внедрялись в банды, становились в них главарями, уходили на покой с кучей денег, но ни на шаг не продвигались в расследовании. Хотели посадить на электрический стул пару негров, но энергосберегающий электрический стул еще не установили, и черные дела продолжались. Карьера шерифа висела на волоске, хотя он был лыс, как колено после эпиляции.
Во всем этом было что-то таинственное.
Наконец решено было пустить на улицы подсадных. Тысячи полицейских, переодетых пластическими хирургами, вышли в ночь и растворились в узких улочках. И преступник был схвачен. Им оказался обычный вампир, каких много, только исхудавший и бледный.
- Зачем ты убивал пластических хирургов, сволочь? – прямо спросил шериф.
- За тем, что я больше не могу терпеть это издевательство, – заюлил кровосос. - Из-за этих гадов мои жертвы выглядят, как молодые девушки. Высосав из них кровь, я потом всю ночь дристаю кровавым поносом. Они все просроченные!
Наконец-то асфальт ослепительно белый!
В снежной пудре вороны гуляют по льдине.
Самый чокнутый или отчаянно смелый,
Утром в пробку спешит на холодной машине.
Вот бы слалом на лыжах... ! По МКАДУ!
Разбежаться, пугая замерзших Ментов,
Что б забыли про штрафы, радар и засаду.
Разогнать по постам неуклюжих котов.
Жалко, ночью ковшами сгребут настроение,
Мало людям гонять из столиц облака.
Лишь бы, рек не меняли простое течение.
Волга в сердце впадает и в Каспий … пока!
Эмир жену визиря возжелал,
Стройна как тополь, губы словно лал.
Не разглядишь под покрывалом много,
Но дурень-муж ей не жалел похвал.
Сам виноват. Властитель дал приказ:
Набрать подарков, сладких льстивых фраз
И отправляться на переговоры,
Чтоб давний спор с соседями угас.
Уехал муж, к жене пришла ханум:
- Мое дитя, тобой похищен ум,
А также сердце нашего эмира,
Прими его, не поднимая шум.
Назначен день, и дастархан накрыт,
Эмир готов явить и пыл, и прыть.
- О, не спеши, великий повелитель,
Как колесо, что катится с горы.
В игре любовной спешка ни к чему,
Отдай же дань искусству моему,
Пойдем за стол, беседой насладимся,
А покрывало после я сниму.
Поесть не прочь вселенной господин,
Погас закат, а он еще сидит,
Лишь удивлен:
- Зачем из кур так много
Различных блюд, коль скоро вкус един?
Ему с улыбкой женщина в ответ:
- Эмир столь мудр, что разгадал секрет.
Две сотни жен есть у него в гареме,
Но cловно куры сутью, разве нет?
Одна, другая, сотая жена,
Едва успеешь весь гарем познать,
Как обнаружишь, до чего похожи,
Так для чего тебе еще одна?
-Что ж, - усмехнулся господин в усы, -
Так будь чиста, как капелька росы,
Эй, паланкин подайте поживее,
Я не сердит, поскольку слишком сыт.
Смеется в небе жаркая луна,
Жена честна, умна, ловка, верна.
А будь эмир немного помоложе?
Иной финал… И мудрости - хана.
Тонул в хрустальном звоне я
Бокалов полных в этот вечер.
Вас освещали тускло свечи.
Зачем сгубили Вы меня?
Желал узнать Вас много ближе,
Но Вы молчали мне в ответ
И не смутились, право, нет
Когда обнял рукой бесстыжей
Ваш стан, дыханье затая.
Какая грудь? Какие ноги?
Вы снисходительны, не строги.
Я Ваш на веки, Вы моя.
Лобзал запястья, плечи, шею,
На ушко, что-то Вам шептал.
Вином мой полнился бокал.
Поймал любви, я думал, Фею.
Тонул в хрустальном звоне я
Бокалов полных вместе с Вами.
Огонь угас в любовном храме,
Нет страсти прежней без огня.
Во мне задатки филантропа*,
Прошу прощенья, во хмелю.
А впрочем, что я ей мелю,
Надутой кукле из секс-шопа?...
*Филантро́п (от греч. φιλέω, «любить» и греч. ἄνθρωπος, «человек»)