В 60-х годах я учился в Михайловской школе №2.
Я часто вспоминаю то время.
Беззаботное детство. Футбол в школьном дворе класс на класс… сбор металлолома, макулатуры… походы всей школой в лес на «Дни здоровья»… первомайские демонстрации, где каждый школьник что-то нёс, тряся над своей головой – кто флажок, кто транспарант, кто Брежнева, кто Косыгина… кино со стучанием ног во всём зале, когда Чапай ходил в атаку или воины Чингачгука гнали бледнолицых со своей земли… пломбир, вкуснее которого не было ничего на свете…
Я всё это помню до сих пор, и воспоминания сжимают мне сердце.
Но с особенным трепетом я вспоминаю приём меня в пионеры.
В начальных классах я ходил в школу в синем пиджачке, на воротничке которого была звёздочка с изображением Владимира Ильича Ленина в детстве. И нам октябрятам нужно было подрасти, проучиться несколько лет в школе, показать хорошую учёбу и примерное поведение, чтобы быть принятым в пионеры.
Я всегда мечтал об этом и завидовал старшим ребятам, на груди которых краснели пионерские галстуки.
И вот наступил этот долгожданный день. На школьной линейке старшая пионервожатая торжественно повязала мне пионерский галстук.
Очень трудно выразить словами то чувство, которое я испытал тогда – это были неописуемый восторг, гордость и неудержимая радость. Я бежал после уроков из школы домой, размахивая портфелем, изображая крутящуюся мельницу, чтобы скорее сообщить маме и бате, что меня приняли в пионеры.
Наш маленький частный домик находился рядом со школой. Я радостно забежал во двор и, убедившись, что родители пока не пришли с работы, побежал в летний туалет, где над верхним косяком двери мы прятали ключ от дома. Я прыгнул вверх, пытаясь ухватить ключ на толстой чёрной верёвочке и… ключ, описав в полёте дугу, упал, прямо, в дырку туалета.
Первая домой пришла мама, которая работала медсестрой в Доме Ребёнка. Я сидел на бетонной дорожке, вытянув вперёд ноги, и горько рыдал. Слёзы буквально ручьём катились из моих глаз. Чрезмерная радость по случаю принятия меня в пионеры смешалась со страхом быть наказанным родителями за утопление ключа от дома в тёмной зловещей «клоаке» летнего туалета.
Когда мама узнала всё, она меня даже не ругала. Только обняла меня, погладила рукой по голове и успокоила. У мамы был ещё один запасной ключ. Пацанам в школе я про этот случай никогда не рассказывал, а то ведь дразнили бы «дерьмовым пионером»…
…Прошло 10 лет...
В 1976 году я работал художественным руководителем в пионерском лагере, расположенным на живописном берегу Дона недалеко от города Серафимовича.
Там была традиция – после окончания смены ребята и девчата пионеры, друзья, пионервожатые, руководство, повара, физруки, плавруки, сторожа… все оставляли свои автографы шариковой ручкой на пионерском галстуке.
Такой весь исписанный пионерский галстук я храню до сих пор. Уже и паста шариковых ручек изрядно выцвела, но не выцветает память о том времени, о том трепетном отношении к святыне – пионерскому галстуку.
…Прошло ещё 10 лет…
Как-то, разбирая вещи в старом мамином шифоньере, я увидел целую стопу, штук тридцать новеньких пионерских галстуков. Может, кто-то… где-то… когда-то… выбросил эти галстуки за ненадобностью, а я их нашёл и бережно положил на хранение в шифоньер.
…Прошло ещё 18 лет…
Время и переоценка ценностей в умах людей сделала своё дело. Стопке галстуков из маминого шифоньера я нашёл применение.
И сейчас то, что было для меня предметом гордости, повязанным у меня на шее, то, что было «красным маячком» нашего былого пионерского времени, краснеет на концах удочек, привязанных к багажнику автомобиля, чтобы не наказали гаишники…
Когда мы станем старыми,
как ржавчина в серьге,
начнём мы грезить шáрами
от государства гэ*.
"Прозревши" (ж), будем вскорости
от жи́зенки сбегать.
А гэ - таким напористо
возьмётся помогать!
И вот, собравшись с силами,
подумаем: «Э-ге!
На кой... с тобой вступили мы
в классическое гэ?»
И как по рюмке бахнем мы -
какой-нибудь вандал
заржёт: «Цветёте? "Пахнете"?
А я - предупреждал!»
Полнá судьба загадками.
Пусть даже кое-кто
ужрётся шоколадками,
оденется в манто...
Но жизнь к нам крáем... крáем всё...
А дряхлость - как дитя,
стоит и улыбается
и пахнет не цветя.
Лишь дрязгами, да сварами
займёмся мы всерьёз,
когда мы станем старыми...
Да станем ли... вопрос?
В стране большой инверсии,
прогона и... любви -
до мизерной
до пенсии
попробуй доживи!
К бюсту Сталина Зюганов,
Молодой и многогранный,
Больше в профиль, чем анфас,
Стройный, крепкий, ясноликий
Красные кладёт гвоздики
В красной куртке Adidas.
У стены, стены кремлёвской
Г. Зюганов, он таковский, –
Патриота идеал,
Ради в будущее веры
Красный галстук пионеру
Прям на шею привязал.
Я Зюганову спасибо
Шлю за алый галстук, ибо
Он напомнил мне о том,
Как в своей ребячьей массе
Им гордились в третьем классе,
Прятали в портфель в седьмом.
Стыдно было мне глубóко:
За два месяца до срока
Заявленье в комсомол
Я подал, чтоб символ этот,
Как у бедных малолеток
На моей груди не цвёл.
А теперь вернёмся к Зюге.
В ностальгической округе
Если ты вождём у нас,
Поразительно народным,
Будь раскрученным и модным,
Хоть и в куртке Adidas.
Куда до нас пиндосским Штатам!
У нас – российское кино:
пока идут часы Росстата,
нам умереть не суждено.
Ты с детства окружен заботой,
ты ж русский, не какой там швед,
и коль не умер от аборта,
вылазь тогда, мой друг, на свет.
Живи, беспечен, юн и весел,
а после взросл, матер и стар –
65 тебе отвесил
радеющий о нас Росстат.
Оставь за скобкой вирус Зика,
свиной, гонконгский, птичий грипп,
белогорячечные бзыки,
в простой петле прощальный хрип,
рак, СПИД, чуму, болезни сердца,
еду, лекарства, контрафакт,
из Африки переселенцев,
суму, тюрьму, Закона акт,
удар на переходе «мерса» –
ты избежишь, сомнений нет
своей заупокойной мессы,
протянешь шесть десятков лет.
Свобода! Пенсия! Вдобавок
(чтоб мог оставить в жизни след)
конечно, не подкинут бабок,
зато подкинут лишних лет.
Что тут в подробности вдаваться –
вот, убедитесь наяву:
ты проживешь еще лет двадцать,
я лет пятнадцать проживу.
Но вот, в 2030-м,
когда погаснуть должен свет,
приходит бонус от Росстата –
мне восьмерик ссужают лет.
Тебе поболе – целых девять,
гуляй, читай, носки вяжи…
Не возразишь – а что тут делать?
Как ни крути – придется жить!
Не закрутить со смертью шашни,
хоть грешный аз и сукин сын,
так нам Росстат подбросит шансы,
как будто Фишера часы.
Потом еще одна отсрочка,
потом еще. Еще… Еще…
И сотню проживем годочков,
не шутит черт – таков расчет!
Вранье, что хлипкие мужчины,
но вот – не умереть никак,
глядишь, и к сотой годовщине
мы подойдем – к руке рука.
Твои сто лет войдут без стука,
а ты им двери отвори –
валяй, живи и нянчи внуков,
и обрывай календари.
В России жить – сплошное счастье,
не то, что в Штатах – полный shit!
И лишь один вопрос смущает:
как нам до пенсии дожить?!
Здравствуйте, сосайтники, сосайтницы!
Может, кто заметил? - Я отсутствовал...
Разрешите снова вам представиться,
Ну, а там, глядишь, пословоблудствуем.
Знаю - это вряд ли станет новостью:
Ник мой говорит, что я - растение.
То, что у меня совсем нет совести
Сам скажу без совести зазрения.
Ник такой могла иметь лишь девочка.
Я и есть девчонка бородатая.
И какой там у меня рельф очка
Можно разродиться здесь дебатами.
К нику моему п***ристичному
В рифму так и просятся фекалии.
Зарифмуйте - ничего же личного,
Не перечеркнуть, увы, реалии.
Я - зубная паста, крем для задницы,
А ещё - бумага туалетная.
Как не назовите - мне без разницы.
Проще говоря: мне фиолетово.
Я москаль надменный и с короною
От Кремля хожу не дальше Сретенки.
И не отношусь к себе с иронией,
Скурпулёзно лишь считаю рейтинги.
Я понаписал стихов немерено
И пихаю их во все издательства.
И как Ромашов у В.Каверина
Только и мечтаю о предательстве.
На башке моей венок с лаврушкою,
Там же лепестки, тычинки, пестики.
Это круче бакенбардов Пушкина.
Кстати, тот почил уже лет двести как...
Хохмодром! Сосайтники! Сосайтницы!
Пусть я многим не смогу здесь нравиться,
Но люблю вас даже больше пятницы!
А всё остальное мне - до задницы!