В далёкие советские времена меня, ученика 11 класса, вызвали по повестке на военкоматовскую медкомиссию. При заполнении анкеты допризывника военком спросил:
– Комсомолец?
– Нет, – ответил я.
– Как нет! – удивился военком, – Почему?
– Да, так как-то… – замялся я.
– Ты что баптист? – допытывался военком.
– Да нет, просто считаю, что недостоин, – и, придумав причину, добавил, – троек много.
– Ну, ничего. Это поправимо. Мы тебя вот призовем сразу после выпускных экзаменов и
сделаем из тебя отличника боевой и политической подготовки. Ты у нас не только в комсомол, но и в партию вступишь. Впрочем, если ты обещаешь вступить в комсомол в школе, мы тогда тебя запишем на осенний призыв, дадим возможность поступить в институт, – сказал военком.
– Слушаюсь вступить в комсомол, – по-армейски заверил я.
– Ну, смотри, не подведи меня, а то я записал в анкете, что ты комсомолец, – сказал военком.
Таких, как я, несознательных, в двух 11 классах нашей школы оказалось ещё двое. Заручившись рекомендациями от комсомольцев одноклассников, мы подали заявления о принятии нас в комсомол. Обычно всех в комсомол принимали на общем комсомольском собрании, но нам сказали, что у нас случай особый и принимать нас будут в самом райкоме комсомола.
Недели через две, нас и комсорга школы пригласили в райком. И вот мы, три великовозрастных детины (один был почти двухметрового роста, по прозвищу Каланча, кстати, игрок городской юношеской сборной по волейболу), стоим перед дверью приёмной комиссии, терзаясь мыслью – „а вдруг не примут“.
Первым вызвали Каланчу, с ним и нашего комсорга. Минут через пять он вышел, радостно улыбаясь. Без слов было понятно, что приняли. Второй мой товарищ, перед тем как открыть дверь комиссии, незаметно так перекрестился. И тоже вскоре вышел радостный. Настала моя очередь. Я вошёл, поздоровался. В комиссии было пять человек. Одна женщина – секретарь райкома, три парня, немного старше меня и на одно лицо (подумалось, что близнецы), и пожилой поседелый мужчина с орденской планкой на пиджаке, очевидно представитель партии. Наш комсорг зачитал мою характеристику, потом меня погоняли по Уставу комсомола, спросили про „Моральный кодекс строителя коммунизма“. И когда я подумал, что на этом всё закончилось, поседелый неожиданно спросил:
– А почему ты раньше не вступал в комсомол, а сейчас надумал вступить? Только не надо говорить, что считал себя недостойным, как об этом сказали твои товарищи, а скажи по-честному.
На такой вопрос у меня, конечно, был заготовлен ответ, но слова поседелого „скажи по-честному“ застали меня врасплох. А-а-а!.. была не была, скажу как есть – подумал я, и ответил:
– Я обещал военкому вступить в комсомол. Потом я увлекаюсь радиотехникой и собираюсь поступать в Политехнический институт, а школьные учителя мне твердят, что, не будучи комсомольцем, даже в Инженерно-строительный по специальности „Водоснабжение и канализация“ меня не возьмут.
– А причём здесь военком? – спросила женщина.
– На призывной комиссии военком мне сказал, что если я не вступлю в комсомол, то меня заберут в армию сразу же после выпускных экзаменов, – объяснил я.
– Ну, это военком, наверно, пошутил, – сказал поседелый, – и немного помолчав, как бы раздумывая, добавил:
– Я вижу ты честный человек, поэтому я за то, чтобы тебя принять в комсомол.
– И я тоже за, – сказал один из парней.
Женщина осуждающе посмотрела на этого парня и громко произнесла:
– А я против!.. Считаю, что молодой человек хочет вступить в комсомол из меркантильных соображений. Цинично нам тут рассказал, как комсомол поможет ему уклониться от армии и поступить в институт. Таким не место среди нас.
Двое других парней из комиссии воздержались. И получилось, что в комсомол меня приняли со скрипом; двумя голосами „за“, при „двух воздержавшихся“ и одним „против“.
После райкома мы в Гастрономе взяли „три семёрки“ и в беседке двора ближайшего дома отметили наше добровольно-принудительное вступление в комсомол. Это было впервые, когда мы сообразили на троих.
Хочу рассказать вам
Вовсе не сказку,
Как дедушке Сталину
Выколол глазки.
………………
А было это, не поверите,
Когда он был еще живой,
Все верили с усами мерину,
И правил он большой страной.
Я в это время был ребенком,
Три года, да, наверно, три,
Довольно-таки шустрым, бойким
Снаружи, как и изнутри.
Детсад, в котором был мой «офис»,
Уже ремонту подлежал,
И лысый дядька — полный профи,
Где взять белил соображал.
Был со стены портрет снят Сталина,
Поставлен нежно в коридор,
Так без присмотра и оставлен,
И вышел вот какой раздор:
Я, малый, подобрался с гвоздиком,
И начал глазки ковырять.
Ну не себе, конечно, что уж там,
Кому — совсем легко понять.
И вот за этим-то художеством
Меня застукал персонал;
Тут шуму появилось множество,
Не знаю больше кто орал.
«Да нас за это всех посадят!
Его же не сдадут под суд».
Завхоз, авторитетный дядя,
Ногой в кастрюлю влез, где суп.
Все надсажались до икоты,
Все задыхались, как в дыму:
Мол, забирайте, бабы, боты,
И шагом марш на Колыму!
И прихватите недоноска,
Который оскорбил вождя.
Казалось, плакала известка,
Карательные меры ждя.
Но никого не посадили,
Здесь всякий думал о себе,
На тормозах это спустили,
Не добрело до КГБ.
Художник местный чуть подправил,
Подретушировал портрет.
Народ вождя и дальше славил,
Которому замены нет.
"Родина слышит, Родина знает,
Что её сын хоть чуть-чуть изменяет"
по Л.Ошанину
В родном Киеве в 1956 году в строительный институт меня, серебряного медалиста и мастера спорта СССР по плаванию категорически не взяли, грубо срезав на вступительных экзаменах: с моим еврейским счастьем в том году Израиль подбил Англию и Францию на тройственную агрессию против Египта. Они - нашалили, а отдуваться пришлось мне – как еврею по папе. В следующем году я поступал уже в славном русском городе Пенза. Там приняли, из чего я заключил, что об агрессивности Израиля пензюки ещё не знали.
В институте я специализировался на расчетах сложных пространственных конструкций и, вернувшись в Киев с «красным дипломом» и направлением в аспирантуру, с неимоверным трудом пробился в профильный отдел крупного научно-исследовательского и проектного института под вывеской КиевЗНИИЭП.
А после стажировки мне поручили расчет и проектирование нового лыжного трамплина на Центральном стадионе имени Хрущёва (ныне – безымянный Национальный олимпийский стадион). Первая же задача, которую пришлось решать – выбор такого профиля горы разгона, чтобы лыжник как подальше улетел к ебеням. Я вывел уравнение этого профиля. Из него выяснилось, что на дальность полёта влияет каждый килограмм веса и каждые 5 см роста «летающего лыжника».
В работе над проектом трамплина меня консультировал аспирант кафедры зимних видов спорта Киевского института физкультуры. К защите ему были нужны публикации, и он уговорил закрепить наш приоритет статьёй, и сумел её пристроить в какое-то подзаборное вузовское издание типа «Известия вузов физической культуры», при каком-то пединституте – то ли Новосибирском, то ли Красноярском.
Это произошло в 1963-64 гг., а зимой 1972 года меня вдруг вызвали в Первую часть института. Там уже суетился обезумевший начальник этой части, побледневший зав.патентным бюро, перепуганный главный инженер, взмыленный директор института. А двое молодых крепких незнакомцев с медальным профилем, свинцовым взглядом и в одинаковых галстуках стального цвета сунули мне под нос статью, написанную иероглифами. В статье мне указали на знакомое уравнение и ссылку на мой опус в подзаборнике.
Оказалось, используя выведенное мной уравнение профиля горы разгона, коварный азиат, японский профессор Харасума спроектировал лыжные трамплины в олимпийском Саппоро под японских прыгунов. В итоге родилась сенсация: на малом трамплине олимпийское золото неожиданно выиграл доселе малоизвестный в воздушных лыжных сферах японец Хасая, а на большом – такая же "тёмная лошадка" поляк Форту́на. Поляк, но японской комплекции! Оба свежеиспеченных олимпийских чемпиона, отнюдь не лидеры сезона, выиграли благодаря конструкции трамплинов, получив фору перед фаворитами в 15-20 метров. Таким образом, я оказался крайним в поражения наших и немецких (из ГДР) спортсменов.
...Опускаю подробности оргвыводов в отношении обезумевшего начальника первой части, побледневшего зав.патентным бюро, перепуганного главного инженера, взмыленного директора института. С меня же взяли подписку, что больше никогда в жизни не буду выводить антисоветских уравнений. А общественность в лице треугольника (парторг, профорг и администрация) предупредила меня, что встал на скользкий путь измены Родины и, если не поверну обратно, то окажусь в эмиграции.
Увы, по осени считают не только цыплят – на этом мои олимпийские страдания не кончились. И осенью снова вдруг вызвали в Первую часть института. Там уже суетился новый обезумевший начальник этой части, новый побледневший зав.патентным бюро, перепуганный главный инженер, взмыленный директор института. А двое уже других молодых крепких незнакомцев с медальным профилем, свинцовым взглядом и в одинаковых галстуках стального цвета сунули мне под нос мои авторские свидетельства и статью из «Правды», в которой изобличались западногерманские реваншисты.
Эти мерзавцы построили вантовое покрытие главного олимпийского павильона в Мюнхене, очертив в плане контуры всей Германии. Поглотив, таким образом, первое (и, как оказалось, последнее) на немецкой земле государство рабочих и крестьян – Германскую Демократическую Республику.
Поначалу я недоумевал: какое отношение имею к реваншизму? Я ведь прекратил вывод антисоветских уравнений! А оказалось, в конструкциях павильона немецкий зодчий Отто Фрей воспользовался моими изобретениями в области вантовых конструкций. Т.е., в этот раз я оказался споспешником реваншистов. (Господи! А если б они ещё знали, что он приглашал меня к себе на работу! – расстрельная статья в УК).
Опускаю подробности оргвыводов в отношении обезумевшего начальника первой части, побледневшего зав. патентным бюро, перепуганного главного инженера, взмыленного директора института. С меня же взяли подписку, что я больше никогда в жизни не буду изобретать антисоветские конструкции. А общественность в лице треугольника (парторг, профорг и администрация) предупредила, что я так и не сошел со скользкого пути измены Родине и, если не поверну обратно, то уж точно моё место - в эмиграции.
Честно выполняя обещания, я прекратил вывод антисоветских уравнений и изобретение антисоветских конструкций. Но, увы, свинья везде найдёт грязь!,- допустил грубый антисоветский выпад в «Литературной газете», где иногда публиковал свои «Рога» в «Рогах и копытах» клуба «12 стульев» - напечатал такой скромный «рог»:
Новости археологии Младший научный сотрудник Зуськин откопал в древнескифском могильнике пачку от папирос «Беломорканал». Есть еще один кандидат наук!
Боже! Как посыпались в «Литературку» письма возмущенных археологов! Но апофеозом негодовательной истерии стало официальное письмо академика-секретаря отделения истории и археологии АН СССР. Отпечатанное на александрийской бумаге – явно из древнеегипетского раскопа, да на походной машинке Александра Македонского.
Дескать, история без археологии – говно, а не наука, а народ без истории – говно, а не народ. Следовательно, народ без археологии - говно. Именно археологи нашли такие артефакты как скифская пектораль в степях Украины, панталоны Иннессы Арманд, закопанные под Кремлевской стеной Великим Конспиратором В. Ульяновым от товарища по партии Н.Крупской... И одних только мамонтов откопали больше, чем сейчас слонов в Индии и Африке, вместе взятых, убедительно доказав миру: СССР - таки родина слонов... А вот автор опошлил ... унизил .. обгадил... явно по заданию наших идеологических врагов... этому отщепенцу не место промежду нас!
В общем, опять вызвали в Первую часть института. Где уже суетился новый обезумевший начальник этой части, новый побледневший зав. патентным бюро, перепуганный главный инженер, взмыленный директор института. И двое молодых крепких незнакомцев с медальным профилем, свинцовым взглядом и одинаковых галстуках стального цвета. Мне сунули под нос мои «Рога» из «Литературки» и отношение за подписью главного редактора «Литературной газеты» евреякоммунистаГерояСоциалистическоготрудаЛауреатаЛенинскойпремии
А.Чаковского.
С приложением копии письма академика-секретаря отделения истории и археологии АН СССР. Отпечатанного на александрийской бумаге – явно из древнеегипетского раскопа, да на походной машинке Александра Македонского. Дескать, история без археологии – говно, а не наука, а народ без истории – говно, а не народ.
Именно археологи нашли золотую скифскую пектораль в степях Украины, почти новые панталоны Иннессы Арманд, закопанные под Кремлевской стеной Великим Конспиратором В. Ульяновым от товарища по партии Н.Крупской...
И одних только мамонтов откопали больше, чем сейчас слонов в Индии и Африке, вместе взятых...А автор опошлил ... унизил .. обгадил... явно по заданию наших идеологических врагов... этому отщепенцу не место промежду нас!
... И снова опускаю подробности оргвыводов в отношении обезумевшего начальника первой части, побледневшего зав. патентным бюро, перепуганного главного инженера, взмыленного директора института... Мне припомнили и другие литературные шалости, явно отвлекавшие трудящихся от строительства Светлого Будущего. И взяли подписку, что впредь больше никогда в жизни не буду придумывать и публиковать литературные произведения.
А общественность в лице треугольника (парторг, профорг и администрация) строжайше предупредила, что я так и не сошёл со скользкого пути измены Родине, и если не поверну обратно, то уж точно моё место - в эмиграции. И предупредила в последний раз!
... И точно - в последний: вскоре ленинская партия сделала себе харакири самурайским мечом ГКЧП, сделавшись партией другого типа – Зюганова (тот ещё тип!). Но «треугольников» не стало. Не стало и СССР – я очутился в Незалежной Украине. Правопреемнице СССР. При власти - те же коммунисты-ленинцы, но перекрасившиеся в национал-демократов, срочно воцерковлённых.
И все мои уравнения, изобретения, научные достижения, литературное творчество – всё моё советское наследие оказалось антиукраинским. А эти уже с врагами незалежности не шутят – могут, как журналисту Гиви Гонгадзе, и бОшку оторвать, и пристрелить как Олеся Бузину! Так жизнь ещё раз подтвердила правоту ленинизма марксизма: я оказался в предсказанной коммунистами эмиграции.
А вот здесь, в истинной демократии и свободе, мои уравнения, изобретения, научные достижения, литературное творчество – все это уже перестало быть антисоветским, антиукраинским... Все стало просто никаким – никого это не интересует, кроме узкого круга специалистов.
It’s only my problem. I should keep all of that behind. I must make money right now. (Это только моя проблема. Я должен был всё оставить и делать деньги. Немедленно.) Честно отрабатывая соросовский грант, по которому меня импортировали в Силиконовую долину по визе для выдающихся учёных, коим себя вовсе не считал: кондовый профессор от строительной механики. Но оспаривать их формулировку не стал. Тупые, как говаривал покойный Миша Задорнов.
А вот Родину я всё же не предал, и по возможности несу (знамя - громко) флажок русского человека польско-еврейской национальности. И, кстати, уважаемого американцами за научные, общественные и литературные деяния. Да за пропаганду естественного единения США и России перед общими вызовами истории.
Из воспоминаний
"Журчи, река, винцом природы" Игорь Мальцев. "Закину донку, как бывало..."
Жми сюда
Мне довелось стать свидетелем и даже немного участником случая, когда река журчала, ну. не винцом, а водкой разной крепости. Река называлась Псоу и служила границей между СССР и ГДР (Грузинской Демократической республикой). Действие произошло в 1973 году, когда мы с женой и сыном проводили отпуск в пограничном посёлке Леселидзе (ныне - абхазский Гячрыпщ.)
Несколько дней в море бушевал шторм, и там, кроме спасения своей жизни, делать было нечего. Я, соорудив подобие удочки, отправился ловить плотву в речке Псоу. Ни садка, ни какого хоть ведёрка для пойманных рыбёх у меня не было, я набрал воды в примерно 3-литровый полиэтиленовый пакет, выкопал в гальке ямку и поместил в неё пакет с пойманными рыбками.
Вдруг подле моста в метрах 150 от меня, поднялся какой-то шум, возникла суматоха. Оказалось, из ГДР в СССР направлялся молоковоз, на цистерне так было и написано: "Молоко". А на самом деле там был спирт, который подпольно производили в ГДР и направляли в подпольный же цех по разливу водки в русском посёлке "Весёлое".
Водителя-контрабандиста ЮРИКА в последний момент предупредили о ментовской засаде на русском берегу. Тогда он съехал под мост, выдвинул в речку сливную трубу и начал спускать туда главную улику - спирт. Менты из засады на русском берегу перебежали по мосту к "молоковозу" на грузинском побережьи Псоу.
Водитель ЮРИК орал о грубом нарушении государственной границы Грузии, размахивал обрезом, и доказывал, что он просто моет цистерну.
... Говорят, акула чует кровь на расстоянии до 5 км. Еврейская мама чувстувет, что её сын плохо кушает, на расстоянии в 10 00 км, На каком расстоянии русский человек чует алкоголь, наукой пока не установлено. Тем не менее к месту выпуска спирта в речку Псоу мгновенно сбежались мужики с окрестностей в несколько километров, другие ещё подбегали из более дальних ебеней.
И у выпускной трубы происходила целая вакханалия: кто пил "водку" из речки возле трубы, кто набирал просто в сапоги, кто вымачивал штаны... Даже менты, хотя и были "при исполнении", наполняли фляжки. И не ради вещественного доказательства, а личного потребления для ("ча мы нелюди?"). Какой-то же мужик подскочил ко мне, молча кинул мне "пятёрку", выплеснул из моего пакета воду с рыбками и рванул собачьей рысью наполнять пакет халявным спиртом.
... Так что в поэтическом образе реки, "журчащей ВИНЦОМ природы", автор пионером не стал. Подобное уже БЫЛО! Реальная жизнь часто опережает самую крутую поэтическую фантазию.
В начале рабочего дня начальник отдела сообщил, что сегодня в 12 часов в актовом зале завода состоится встреча с кандидатом в депутаты областной Думы по списку КПРФ Пупкиным А.А. и его поручителем Председателем ЦК КПРФ Зюгановым Г.А., и поэтому обеденный перерыв смещается на час вперёд. Начальник наш – новый, молодой, кончил какие-то там курсы по менеджменту, и сразу же получил должность руководителя отдела. Не иначе как по блату.
В одиннадцать по отделу стал распространяться кулинарный запах. Почти все работники нашего отдела, за редким исключением (моим в том числе), приносят обеды из дома. Я же, по привычке, приобретённой десятилетиями, отправился в заводскую столовую.
По возвращению, в отделе застал только Пал Палыча, 70-летнего работающего пенсионера (кстати, бывшего начальника отдела), который сладко дремал, прислонившись к кульману. Я решил последовать его примеру. Устроившись поудобней, надел головные телефоны от плеера и „врубил“ Высоцкого. Как только закрыл глаза, почему-то всплыла картина из далёких девяностых, когда в наш городишко и на наш завод приезжал Ельцин Б.Н., тоже перед выборами. Подумал, что может и на живого Зюганова сходить посмотреть, а то всё по телевизору, да по телевизору. Выключил плеер и отправился на встречу.
Заводской актовый зал был расположен в здании заводоуправления в пяти минутах ходьбы от нашего КБ. Во времена СССР по вечерам в нём демонстрировались кинофильмы по коллективным заявкам работников завода и бесплатным билетам, выдаваемым профкомом передовикам производства, а в фойе проводились танцевальные вечера под аккомпанемент заводского инструментального ансамбля.
Войдя в фойе, заметил, что все двери в зал были открыты. Через них было видно, что Зюганов с Пупкиным ещё не появились, значит, я не опоздал. Вошел в зал и стал присматривать себе свободное место. Вдруг все присутствующие стали оборачиваться и смотреть на меня. Я растерялся, никогда в жизни на меня не смотрело столько глаз одновременно. Потом сообразил, что все смотрят на то, что позади меня. Я обернулся. В зал входил Зюганов со своим протеже. Поравнявшись со мной, они остановились, поздоровались за руку. Я был потрясён, как говорят „звезды“ – в шоке.
– Товарищ, а вы член КПРФ? – неожиданно спросил Зюганов.
– Нет, – почему-то с сожалением в голосе ответил я и как бы в оправдание добавил: – Но я и в каких-либо других партиях не состою.
– Но вы ведь „Ударник коммунистического труда“!
Откуда он знает, подумал я, и вслух ответил:
– Ну, это когда было. Это звание давно уже отменили.
– А вы, товарищ, проголосуйте за КПРФ и мы его восстановим.
– А бесплатное жильё? Я 15 лет стоял в очереди на квартиру, да так и не дождался.
– А мы и эту очередь восстановим, – пообещал он и, окинув лукавым взглядом окружающих, громко продолжил: – Мы, товарищ, всё очереди какие были в СССР восстановим! Голосуйте за КПРФ!
Неожиданно для самого себя я выкрикнул:
– Товарищи! Голосуйте за партию Зюганова! Возродим СССР помаленьку заново!
В зале раздались бурные аплодисменты, а Зюганов стал запанибратски похлопывать меня по плечу. Мне это не понравилось. Подумал, а вдруг сейчас целоваться полезет, как в „ящике“ Брежнев целовался взасос со своими партийцами, и стал невольно отстраняться со словами:
– Только, пожалуйста, без фамильярностей!
– Без чего?! – переспросил строго Зюганов почему-то голосом начальника отдела и далее уже в облике самого начальника стал отчитывать: – Ну, вот что, Тарас Иванович, делаю вам последнее предупреждение. Ещё раз замечу, что вы спите на работе – уволю! И уберите с рабочего стола этот дурацкий вымпел „Ударника коммунистического труда“. Где вы его только раскопали?
– Зачем же раскопал. Мне его торжественно вручили. У меня и удостоверение на него есть, – обиженно возразил я и, порывшись в ящике стола, нашёл красную книжицу и предъявил ему.
– Ну, и дела! – удивился он. – А я думал, что вы так прикалываетесь. И много вас таких было в восьмидесятых?
– Больше половины КБ.
– Теперь понятно, почему вы коммунизм так и не построили. Проспали!
Вернул удостоверение и зашагал в свой кабинет, отгороженный стеклопакетами угол, со словами:
– Тоже мне работнички КомуНестиЧего куда.
СССР. Вокзал. Буфет
Грузин, хохол и молдованин
Под чачу сало, винегрет
В столицу съехались с окраин
Беседуют, смеются, пьют
Проблемы только бытовые
Буфетчица Марина тут
Все трое типа холостые
Вражды и злости ни следа
Друзья на век теперь мужчины
Делить им нечего тогда
За исключением Марины.
Изменились времена, но предание свежо.
Раньше было плохо нам, но все жили хорошо.
А сейчас, знать на дворе, трудная эпоха-
Все живём мы хорошо, но на сердце плохо!
Спрашивают долгожителя: когда лучше жилось - при царе или
сейчас? При царе. Почему? Я тогда с девками мог....
Назад в СССР.
Я был в местах не сильно отдалённых,
Где треть страны со мной мотала срок.
И вот пожал мне руку "друг" конвойный:
"Не возвращайся больше к нам, сынок."
В те времена наш вождь товарищ Сталин
Уже улёгся тоже в Мавзолей.
И люди жить как будто лучше стали,
И даже климат сделался теплей.
От целины до БАМа путь не близкий.
Но я его прошёл со всей страной.
И награждали нас "сиськи-масиськи",
А называлось это всё - застой.
......
Каким макаром мы страну просрали,
Что даже Бог махнул на нас рукой?
Теперь по крохам соберём едва ли,
Но что-то делать надо со страной.