я о тебе ни сном ни духом
ты обо мне ни в зубь ногой
а я ведь знал тебя другой
такой покладистой подруга...
какой ты девушкой была!
(пока мегерою не стала...)
казалось белые крыла
и нимб идут тебе
сначала...
казалось...
после-всклянь и вдрызг
все отношения-ни к чёрту
и только крик
и только визг
что я похож на идиота...
теперь ты где-то далеко-
мозги полощешь
глазки строишь
я пью парное молоко
и вспоминаю как с тобою
мы повстречались
-чёрт не брат-
как хорошо что это в прошлом-
так и спокойнее и проще-
не знать ни горя ни утрат...
Мы жили дружною семьёй :
Пегас жевал мои "стихи".
Где Муза шлялась по ночам
Не знаю. Не была со мной.
Купил авто ей "Мерс" – метлу.
Сам штопал даже и чулки.
Кормил, поил, что ел и сам
Не угодил чем – не пойму.
Хожу сам в порванных портках.
А лучшее всё им, да им.
Да и рубаха вся в морхах.
БосОй. Нет тапок на ногах.
Варю на завтрак "ямбы" им,
А на обед в борще "глагол".
На полдник подаю «стихо».
На ужин : Призрак – Аноним.
Пегас сам тоже виноват :
Споткнулся на моих стихах.
Копыто Отняли одно -
Протез же взяли напрокат.
Из четырёх осталось три –
И сам пока хожу на двух.
Хоть иногда беру костыль.
Не веришь ? Зенки-то протри.
Стихи несу – беру костыль.
Дорог не знаю на Парнас.
Исчезла Муза на метле,
И занемог вдруг конь Пегас.
Боль-горечь прошлого во мне.
Это не сказка – Прозы Быль.
дымит камыш в руке мальчишки,
кроссовки новые в грязи,
пробита вновь велопокрышка,
следы на жопе от лозин,
неспелый абрикос из сада,
буханки свежей целый кус,
в Москве гремит Олимпиада,
"Месть и закон" творит индус,
кино и в парке карусели,
река и раков полведра,
по горке ледяной портфели
ракетой мчались "на ура",
исправить "двойку" на "пятёрку",
от бати получить "леща",
в чужом районе под разборку
попасть и после не пищать
от синяков и переломов,
девчонок провожать домой,
ждать поцелуя, но "Обломов"
твоя фамилия, ковбой,
вино и сигареты ловко
кого-то попросить купить,
в стране бушует перестройка,
привычной жизни рвётся нить...
и вот приплыли - восемнадцать...
из детства изгнан навсегда...
бреду каким-то грязным плацем
из ниоткуда в никуда...
стихами, будто бы лампадкой,
мерцаю грустно в темноте...
и ностальгии лихорадка
на "ахилессовой пяте"
рассудка, проявившись сыпью,
краснеет, словно в поле мак...
за детство, что умчалось, выпью
воспоминания мышьяк...
и вновь работа, кризис жанра,
ожоги быта, в стенку лоб...
в комоде детская пижама...
нашёл случайно... остолоп...
* * *
Детство пахнет верандой пионерского лагеря,
На которой девчонка с пластырем на колене
Свой телефон записала на клочке бумаги,
Оторванном от портрета с изображением Ленина.
Детство пахнет портвейном, разлитом в подъезде,
И отражением фонарей в переполненных лужах,
И вроде бы есть с кем, но негде,
И вроде бы кто-то кому-то нужен.
Детство пахнет болгарскими сигаретами,
И ночами с гитарой на улице Горького,
Детство пахнет всеми оттенками лета,
Всеми надеждами и не только,
Лунным светом и полевым букетом,
Каждой улыбкой, которая в жизни встречается,
А потом запоздалой открыткой с последним приветом –
Это первое из того, что навсегда кончается.
Мой старый чемодан с потёртыми боками –
хранитель тайных грёз и вороха забот…
Когда придёт твой срок, нахмурясь облаками,
задумчиво грустя, прольётся небосвод.
Обманутых надежд пристанище седое!
Узорами морщин, грустя, или смеясь,
не тронут пылью лет, компактен и удобен.
Привычно быть с тобой, но сердце жжёт боязнь…
Так боязно порой ночной, в густом тумане,
споткнуться невзначай, и ручку упустить.
И, лёгкость ощутив, тонуть в самообмане
о том, что тяжела связующая нить.
О том, что сбросив груз, скользить по глади жизни
с попутным ветерком приятней и быстрей.
На деле так легко прослыть простой наживкой
в пути, без тормозов, улётных скоростей.
Мой старый чемодан – спасение и бремя.
С тобою не взлечу, без груза кавардак –
желание творить безжалостно огреет!
Непросто вместе быть, и выбросить - никак.
Телевизор в череде рекламных роликов
Вдруг отчётливо зачем-то произнёс:
«Не бывает только бывших алкоголиков!»,
И в глазах жены застыл немой вопрос…
Взгляд подёрнулся печальной поволокою
И уже собрался выехать в астрал,
Стало слышно сквозь тоску его высокую,
Дескать, как же так? Ведь ты же обещал!
Я, в предательстве изобличённый косвенно,
Как положено предателю, затих.
Что сказать мне в оправданье было, собственно?
Если взят с поличным, – шансов никаких.
И хоть я уже не пил почти два месяца,
А точнее, тридцать восемь долгих дней,
Прозвучавшая с экрана околесица
Крест поставила на стойкости моей,
Но пока не началась междоусобица,
Озарил меня догадки яркий свет,
Что никто вообще-то бывшим не становится,
Ни художник, ни писатель, ни поэт!
Я не знаю, мало пили или много ли,
Только «бывший» не придёт сказать на ум
О Высоцком, Пастернаке или Гоголе,
О Пикассо, хоть я в нём и ни бум-бум.
Кем бы ни были мы, трезвыми ли, пившими,
В судный час, когда судьбы прервётся нить,
Никого из нас не будут числить бывшими,
Если есть, что кроме тары предъявить.
…Только эту обсудили мы сентенцию,
И от суток оставалась ровно треть,
Началась вдруг передача про потенцию.
Я решил, что дальше можно не смотреть…
Покопавшись в душе, ты давнишний припомнишь сюжет,
Покопавшись еще, ты такие откроешь глубины...
И припомнятся парочка белых крахмальных манжет,
На которых стихи записал ты для девочки Дины.
Эта девочка- пчёлка... Была ли она, не была,
Все кружилась, летала и пела легко-беззаботно.
Ту приверженность Дины к веселым и шумным балам,
Ныне память твоя по ночам возвращает охотно.
Обвивается платьице вкруг ослепительных ног.
Эти стройные ножки не только Поэта пленяли,
Маттиолой пропахла щемяще красивая ночь.
Где та девочка Дина? И помнит то лето? Едва ли…
Большинству неизвестная станция.
Небольшая на карте точка.
По субботам ходили на танцы мы
Возвращаясь домой лишь ночью.
Увлекались индийскими фильмами,
Интерес ко всему на свете
И таская тюки непосильные
Собирали на фильм монеты.
От рождения были крылатыми,
Залетая домой покушать
Мы хватали еду бессознательно,
Наставления не дослушав.
Собирали грибочки и ягодки
Запасаясь вареньем вкусным,
Шли на Первое с красными флагами
А потом их бросали в кузов.
Захирела та станция старая,
На балансе давно нет клуба,
Беспризорные сучки с котярами
Разбегаются от испуга.
Изменилось вот всё, да не к лучшему.
Депутаты лишь горлопанят.
Почему же такой вот я губчатый?
…И чем дольше живу я, тем больше – весь в прошлом,
Где красивее небо, вкуснее дожди,
Где для шуток доступных не надо быть пошлым,
Где не лезут из «ящика» телевожди.
Где взахлёб хохотали над перлами метров,
Где поэты не портили русский язык,
Где – для всех – отрывали богатые недра,
И где в спорах был смех, а не матерный рык.
Где в любви был восторг, а не секс во все дыры,
Где не деньги решали – а кто ты таков?
Где запали в сердца звуки пушкинской лиры,
Где не знали нерусских, навязанных слов.
Это время прошло, мы прошляпили время,
Мы не там, не туда чуть свернули в пути,
Растоптали в боях плодородное семя,
Всё стараясь теперь хоть былинку найти.
Сушим мы на бегу порох в пороховницах,
Ведь без пороха нас с наслажденьем сжуют,
Только слишком уж часто медийные лица
Нас зовут выше звёзд ставить личный уют.
Знаю, им всё равно, лишь бы их не задело,
Петь, острить, хоть о чём, всё равно для кого,
Only business, of course, до души нет им дела,
Потому даже им выживать нелегко.
- - - - - - -
Чем мудрей, тем сложней оставаться неглупым,
Чем взрослей, тем труднее не быть как вчера.
Чем распахнутей вид, тем острее уступы,
Чем светлей, тем труднее дождаться утра...