Безмятежному н*** безумно идёт бирюза,
от хорошей погоды сей ласковый цвет неотъемлем.
Я лежала на Солнце, лениво прищурив глаза,
и с улыбкой глядела на тихо парящую Землю.
Нет, с такой высоты совершенно не видно границ -
только синюю сушу и мир океана великий.
Ни покоя посёлков, ни спешки роскошных столиц -
лишь - хребтом динозавра — спокойные горные пики.
Так валялась на Солнце, но всё же оно горячо.
Под рукой не нашлось, к сожалению, мягкого пледа.
Я тогда, для удобства, звезду подложив под плечо,
улеглась на туманность подплывшей как раз Андромеды.
Размышляла о жизни, в которой полно чепухи -
как же глупо планету делить! Но вот, делят, однако...
Впрямь, как две проживающих в шерсти дворняги блохи
спор ведут — кто из них настоящий хозяин собаки.
Загорала на Солнце, вокруг — тишина. Благодать!
Но туманность вовсю нагревалась, что, в общем, не странно,
и почувствовав кожею - стало слегка припекать,
я досадливо встала и двинулась пёхом к Урану...
Из лавки ювелира де Фужре,
где манит жемчуг и сияют броши,
на бархатной подушке замерев,
сверкающая муха в янтаре
завистливо глядела на прохожих.
Ей представлялся солнечным январь,
зима - невероятно ясным летом,
почти звездой - забрызганный фонарь:
она на всё смотрела сквозь янтарь,
налитый золотистым тёплым светом.
Погода бесновалась за стеклом,
прохожих осыпая мелким градом,
а те вздыхали : « Мухе повезло,
в её витрине сухо и тепло.
Приятно в обрамлении богатом!»
Так и смотрели – люди на кулон,
а муха – на завидное движенье.
Виновен был янтарь: ведь это он
своим волшебным цветом, с двух сторон
невольно исказил изображенье...
Шёл я лесом по тропинке,
За спиною парашют.
Очень страшные картинки
Рисовались там и тут.
То коряга: сучья - пальцы,
То грибы, то лысый ёж
С рожей пленного страдальца.
Необузданная дрожь
В шевеленьи паутины -
Сеть раскинули враги.
Как бы в этом всём не сгинуть?
Чьи-то слышались шаги.
По тропинке лесом шёл я,
За спиною парашют.
Пни острющие, как колья.
Апельсины не растут.
Только шишки, шишки всюду,
Иглы лысого ежа.
Из дупла тащил приблуду,
Просто так, для куража.
Мне дышали влажно в спину,
Скрип суставов и зубов.
Дятлы бились в древесину,
Тень сползала со стволов.
По тропинке шёл я лесом,
За спиною парашют.
Ждёшь развязки с интересом,
Ощущая в мыслях зуд?
Огорчу, нагнал я жути
С парашютом за спиной,
Вещь не нужная по сути,
На земле, но стих какой (!)
Московский цирк, Цветной бульвар...
На тумбах - тигры, львы, пантеры,
Ехидно смотрит ягуар;
С кнутом я, ручкой мах - партеру...
На мне блестящее трико,
Огромный чёрный плащ в каменьях,
Вот, рукоплещет мне балкон...
Алле-оп! Тигры за мгновенье
С тумб - дружно, и уже - у ног;
На льва - суровый взгляд, кнут щёлкнул,
И лёва - хлоп на правый бок.
Туш прерван и оркестр вдруг смолкнул...
Смотрю в открытую льва пасть
Я.. и, под тихий шёпот зала,
Туда стремлюсь башкой попасть!
О, тут же публика привстала,
Там, в пасти той, огромный клык...
Жуть! Темень, сырость - очень страшно,
Ещё и в ухо - грозный рык!
Сную в ней.. ну, а там - Запашный,
Он пальцем мне из льва грозит:
- "Ну, кто там? Бонифаций спит!"
Доцент лингвистики
Седой Зиновий Жаблин,
В поэзии устроив мастер-класс,
Задания придумывал для нас.
- Двухстрочный стих -
"Ежи на дирижабле".
Я жду ответ.
Желательно сейчас!
Все посмотрели
На Петрова Кольку.
Ему-то руку на хрена тянуть?
Хотя, конечно, может завернуть,
Красноречив
Не раз бывал поскольку.
А здесь, казалось,
Нечем козырнуть.
Всего минута, и...
- Упали с дирижабля... Студент напрягся. Опустил глаза,
Но... в голос почему-то не сказал.
Лишь прошептал:
- Пилоти два ежа. ***..." В "пятёрке" препод
Кольке отказал.
Не знаю, судьба или чья-то немилость
и поздно теперь горевать об утрате,
искать виноватых... Уж так получилось -
не вышло, приятель, взрослеть в Ленинграде...
Казалось бы, жизнь хороша и уютна,
душа не таит холодка и обиды,
но, знаешь, порою себя, почему-то,
пардон, ощущаю каким-то гибридом.
И кто мы с тобой? Разобраться не просто...
( Какие в четырнадцать лет диссиденты?! )
Вещаю по-русски с немецким прононсом,
а ты отвечаешь с голландским акцентом.
На полках, в обнимку - Довлатов и гёзы,
Фонтанка и Одер - в извилинах мозга,
и часто поёт незабвенный Утёсов
притихшим картинам бессмертного Босха.
Не то, чтобы мы отличались от местных,
характеры схожи, не нужно кривляться,
но муж до сих пор удивляется всплескам
моих не совсем европейских реакций.
Наверно, разгадка придёт постепенно,
а, может, она где-то тут, за углом, но
пока что побуду гражданкой Вселенной,
с довольно большим ленинградским уклоном...
С годами жизнь понятнее и краше.
Ну, сколько там ещё? Полвека? Треть?
Давай, родной, откажемся стареть
и будем жить, как будто Вечность - наша.
Возьмём, как говорится, ноги в руки,
пройдём пустыню, встретимся в горах,
прогоним опасения и страх -
не умирать же, чёрт возьми, от скуки!
Ведь синяки и ссадины,- трофеи,
помогут поумнеть, коль повезёт...
Недаром говорит честной народ:
"лишь то, что без движения – ржавеет".
А нас двоих покой ещё не манит,
поэтому, давай, любимый, впредь
мы наотрез откажемся стареть!
Пойдём, станцуем танго на вулкане...
* wer rastet - rostet (кто не двигается - ржавеет) - немецкая пословица
На полу лежала муха-молодуха,
Ей ещё, наверно, не было и двух.
У какого подлеца хватило духа
Сократить число живущих ныне мух?
Ведь не дрогнуло же сердце у убийцы,
И не выпала газета из руки!
Так когда-то поступали сицилийцы
Да ещё в известной сказке пауки!
Вот лежит она... Одна... В нелепой позе...
Пораскинув гордо два своих крыла,
А могла бы что-то делать… На навозе…
Ах, как много бы она ещё могла!
Но своими разноцветными очами
Не посмотрит больше в лужу или в чай
И июльскими короткими ночами
На сопящего не сядет невзначай.
Не потрёт она своих передних лапок,
Торжествуя, если снова, в сотый раз
В миллиметре просвистит тяжёлый тапок,
И сама себе не скажет: «Не сейчас…»
Да, конечно, муха – это вам не овод,
Кто-то скажет про погибшую: "Пустяк!"
Только тот, кто стойко ищет выпить повод,
Подтвердит, что это всё-таки не так!
Всё в человеке быть прекрасным
Должно - так Чехов утверждал:
Нос небольшой, немного красный,
Два уха и лица овал
С глазами, ртом, лбом, подбородком,
Румянец щёк, бровей разлёт.
Не равнодушна мысль к красоткам,
Стихом находишь к ним подход.
Не по годам умён, покладист,
Улыбчив пальцу, мошкаре.
Из кожи крылья лезут сзади,
Лет ой-ё-ёй в одной поре.
Рак это - кисть, макаю в пиво,
Рисую Павлова портрет,
Ещё мазок: трусы с отливом.
Тебя красивей, Миша, нет!