Предок шёл на мамонта,
Капли с тучи падали.
Дама гнула матерно
В шкуре леопардовой.
Мамонты поедены,
Не осталось отчества.
Можно и медведины,
Но жене не хочется.
Ей давай козлятины,
Непременно с бонусом.
Или оленятины
Под сметанным соусом.
Не придёт с шиншиллою,
Бобр не предвидится,
Будет спать за ширмою,
Близко не приблизится.
Ну, порядки бляцкие
Заставляют маяться…
Жизнь матриархатская
Снова возвращается.
Красиво жить не запретить, но могут помешать.
Коль начал денежки пилить, пили, не надо ждать!
Пока семь раз отмеришь ты -отрежут десять раз!
Осуществит твои мечты тот, кто ловчей сейчас...
Последнее воскресенье сентября – Всемирный день сердца!
Песенка про сердце: Жми сюда
Я фильм тут посмотрел довольно жуткий,
Прикинь, молва народная права –
Путь к сердцу впрямь лежит через желудки!..
Которых, кстати, в сердце целых два.
Пусть наш ЖЭК неуклюжий
Ух асфальт не утюжит:
Г. течёт и, похоже, рекой.
И неясно прохожим:
То ль прорвало где, может,
Или дождик был сильный такой!
А я играю на баяне
У прохожих на виду.
К сожалению граждАне
На всё хрен кла-дут!
Подлетит вдруг гаишник
В голубом вертолете,
Надпись вдоль по широкой груди.
В полосатых штанишках,
И попросит излишки;
Ну, не мог вечерком подойти!
Продолжаю. Кто с гармошкой,
Тот меня, безусловно, поймёт:
К сожаленью, масса денег,
(Как вверху), мимо нас плы-вёт!
Закругляюсь. По ходу:
Эх, махнуть на природу! -
Мысль засела, одна в голове.
Хоть зима на подходе,
День рождения, вроде...
Но, к чему эти хлопоты мне?!
Если вы ждёте кровавых сцен, методичного отстрела членами одной семьи членов другой, неожиданных засад в горах и подлых отравлений, то можете сразу отложить рассказ в сторону. Впрочем, не спешите! Раз уж я предложил вам вендетту, так вы получите многолетнюю, передаваемую из поколения в поколение, войну двух семейств.
Началось это в послевоенном Кишинёве, на небольшой, неприметной улице имени Щусева. Хотя, почему неприметной? На этой улице родился и вырос известный архитектор, автор Мавзолея на Красной площади в Москве. И, проходя мимо дома-музея великого зодчего, любой еврей с этой улицы ощущал в себе некую сопричастность, если не к архитектуре, то к Ленину – точно.
Так вот на этой улице, за воротами под номером восемьдесят два находился двор. Обычный кишинёвский двор в старой части города. И опять я неправ. Двор был не совсем обычный. Представьте себе «итальянский сапог» на карте Европы. Теперь поверните носок в другую сторону и наполовину укоротите голенище, и вы получите форму этого двора. Вы скажете, причём же здесь «итальянский сапог», и будете правы. Ни причём! Но страстям, что разыгрывались за воротами № 82, позавидовала бы вся Италия.
Взять ту же мадам Штивельман. Не было такой недели, чтобы она ни вызывала участкового. И не было такого случая, чтобы она ни устраивала скандал по поводу «неэстетичного соблюдения правил общежития этого «фарштинкинера гоя1 Степана». А вся вина его заключалась в том, что он выращивал в сарае ни много, ни мало двух-трёх свиней! Со всеми вытекающими отсюда, в прямом и переносном смысле, последствиями.
– Вы можете себе представить, товарищ лейтенант – кричала на весь двор мадам Фира, – чтобы в центре Ясс разводили свиней.
Когда-то, задолго «до Советов», она окончила акушерские курсы в городе Яссы, и не упускала возможности лишний раз подчеркнуть свою принадлежность к «старым ин-теллигентам».
– Так вот, я вас спрашиваю – не унималась она. – В Яссах кто-нибудь бы себе такое позволил? Не буду уже говорить о Бухаресте или о Париже.
– Можете мне не говорить ещё о ста городах мира – угрюмо отвечал участковый, – и всё равно вам ничего не поможет. У них шестеро детей, и все хотят кушать. Точка!
Но проходила неделя, и всё повторялось.
Оставим на совести участкового милиционера тех свиней и вернёмся к нашим баранам, а точнее к яблокам. В конце двора, как раз где кончается голенище пресловутого сапога, росла яблоня. Не знаю уж, когда и как это получилось, но на право считать дерево своим, претендовали две еврейские семьи, живущие в непосредственной близости от даров природы. Мы знаем, что принесло людям всего одно «яблоко раздора», а тут целое дерево. Но вначале «было слово». И не одно, и на чистом русском языке.
– Как Ви можете считать его своим – говорил один сосед другому – если к тот день, и чтоб он был проклят, когда Ви заехали, мы уже с Фанечкой ремонтировались.
– Посмотрите на этого хухыма2 – отвечал второй. – Что из того, что они делали ремонт, так я уже не могу посадить себе дерево?
– Посадить?! – хлопнул себя по бедру первый. – Тебя самого надо посадить. Гоныв3! А посадил его, как раз наоборот я.
– Посмотрите на этого агронома! – парировал второй. – Шлимазл4, ты же не знаешь, с какой конец взяться за лопаты.
Естественно, что словесная перепалка ни к чему не приводила, и стороны переходили к военным действиям. Надпиливали плодоносящие ветви со стороны противника. Строили «заградительные сооружения» в виде заборов.
Неоднократно предпринимались попытки вообще умертвить злополученное дерево, чтобы никому не досталось. В ответ дерево отвечало тем, что следующей весной разрасталось и цвело ещё буйнее. Зализывая надрубы и надпилы клейким пахучим соком, это надломленное, несуразно согбенное дерево как-то незаметно поднялось выше домиков своих мучителей. Огромная крона за две-три апрельские ночи наряжалась в бело-розовое одеяние. Жужжание сотен пчёл и необыкновенный аромат цвета прекращали вражд****ю активность соседей, и до начала августа соблюдалось двустороннее перемирие. К тому времени дерево раскрашивалась многочисленными фонариками жёлто-красных и удивительно вкусных яблок. Но, то ли в почве не хватало необходимых микроэлементов, а может быть в отместку за нанесённые травмы и обиды, дерево выращивало свои плоды до размера детского кулачка и сбрасывало их на землю.
Вот тут-то и начиналась самая активная фаза противоборства наших «кровников». Услышав шум падающего яблока, из дверей враждующих квартир пулей выбегали хранительницы семейных очагов. Естественно, что добыча доставалась той, которая первой хватала желанный плод, но всякий раз это первенство оспаривалось географической близостью места падения яблока к той, либо другой двери.
Хитрое дерево сбрасывало не более трёх-четырёх яблок в день. И всю осень с раннего утра до заката, день за днём шла изматывающая, бескомпромиссная битва за урожай. В это время напрочь забрасывалось домашнее хозяйство: не варилось, не стиралось, не убиралось. Бдение на посту №1 не прекращалось весь световой день.
Осень за осенью уходили годы. Старело дерево, старели соседи. Боевые знамёна незаметно перешли в руки подрастающих детей. И вот уже на «тропу войны» выступили внуки. Надо было видеть, как в разгар самых интересных детских игр, на шум падающего яблока, зов крови и мести срывал этих маленьких «венденят» с места и устремлял их к дереву. Гордость, с которой победитель нёс трофеи домой, могла сравниться только с гордостью бабушки, встречающей его у порога.
Трагическая развязка наступила, как всегда неожиданно, и причиной её стал человек «чужих кровей». Младшая дочь в одном из враждующих кланов вышла замуж. И в первую же, после этого судьбоносного события, осень новоявленный «хозяин», расстелил под деревом покрывала и несколькими энергичными потряхиваниями ствола «собрал» весь урожай.
Наверное, лишне говорить о том, что второе яблоко ещё не успело удариться о землю, как наши соседки уже были у дерева. Они смотрели на этот яблоневый потоп, на это фруктовое цунами и всё горе мирового еврейства отражалось на их лицах. Случилось нечто страшное и непоправимое. В одночасье жизнь для них пошла прахом. Смысл существования и могучий возбудитель их страстей и эмоций исчез. А старая яблоня, как публичная девка, стояла перед ними обнажённая и, словно хохотала. Горе, обрушившееся на пожилых женщин, на какое-то время бросило их на встречу друг к другу.
– Фаня Моисеевна – тихо сказала одна соседка другой. – Возьмите себе эти яблоки. Закрутите на зиму.
– Ну, вот ещё – так же беззлобно прозвучало в ответ. Почему я? Берите Вы, мадам Лейдерман. Сварите повидло, а мне не надо.
– Так и мне они не нужны – безразлично сказала первая.
И действительно, яблоки эти им нужны были постольку-поскольку. Куда важней была, отточенная до совершенства, охота за ними. И теперь, предлагаемые в большом количестве и без борьбы, яблоки потеряли для них всякую цену. Соседки постояли ещё несколько минут над горкой ароматных плодов, как над свежей могилой и, не прощаясь, медленно поплелись по домам. В ту осень их больше никто во дворе не видел. А вскоре семья Лейдерман переехала в новую квартиру…
Спустя какое-то время довелось мне побывать в том дворе. Перед самым отъездом в Израиль решил попрощаться с местом, где прожил несколько счастливых лет. Было самое начало зимы, но уже лежал небольшой снежок. Я медленно прошелся по двору и остановился перед окнами своей бывшей квартиры. Тут я заметил в соседнем окне женщину. Сухонька, сморщенная старушка, подперев голову маленьким кулачком, неподвижно сидела у окна.
– Жива еще! – радостно подумал я, и помахал ей рукой. – Фаня Моисеевна! Фаня Моисеевна!
Старушка на секунду повернулась в мою сторону и, не узнав, продолжила созерцать что-то своё. Проследив за направлением её взгляда, я увидел «нашу» яблоню. На земле, под тонким слоем снега светились жёлто-красными огоньками маленькие сморщенные плоды.
* * *
Любить и умным оставаться –
Парадоксально как-то, братцы.
Быть дураком, и умным стать, -
Вот это чудесам под стать.
* * *
Любовь переродила Васю:
Не пил, теперь как сволочь квасит;
Пиджак последний на заклание.
Благоприятное влияние.
* * *
Любовь – любовью выбивается,
Всё так, никто не удивляется.
* * *
Он так любил! Любил так страстно!
Что подходить к нему опасно.
Чего б не натворил любя…
Кого он так любил? – себя.
* * *
На красавицу – сто глаз,
Руки – полный непролаз.
И дурнушка Лида
Сыщет инвалида.
* * *
Не всех удача ловит в сеть,
Вот такая лапочка…
Не надо чтоб жалели все –
Одной жены достаточно.
* * *
Любовь, это чувство, откуда явилось?
Как долго живёт? Куда удалилось?
Эти вопросы не разрешимы,
И разрешить их напрасно спешим мы.
* * *
Любовь измены не прощает?
Зачем тогда нас развращает?
Мы, лично ей не изменяли
Ни здесь, ни на другом канале.
* * *
Свет построен на любви?
Нет, поставлен на рубли;
Убери последних дар,
Тут же и лети в тартар.
* * *
Что ж выпьем за любовь, друзья мои;
Кадык прополоскать, как это просто.
Что водка с градусами все мы знаем, и
С любовью вместе, тут все девяносто.
* * *
В своей любви он был уверен,
И это потвердить намерен
(Другого и не может быть):
Как позволять себя любить.
* * *
Презирать нельзя Гаврилу
Что похож он на гориллу.
Любят Гаврю бабы –
По деньгам не слабый.
* * *
Нет программы для собак,
Это же обидно так:
Кобели и сучки
Нагляделись случки б.
* * *
Давайте фразы меткие по полкам
Разложим, чтобы виден был прогресс:
Была б работа зэком, а не волком,
Она бы убежала точно в лес.
* * *
Уже поймём не мы лет через сто,
Что губятся дела в пылу азарта:
Откладывать на завтра надо то,
Что станет нужным людям послезавтра.
* * *
Не бывает тихого и гладкого
В центре мира райского мирка.
Все хотят приятного и сладкого,
Только жизнь отвратна и горька.
* * *
Много смысла в жизни ложной,
Поглотившей тьму и свет:
У любой проблемы сложной
Есть решение и нет.
* * *
Когда поймёшь, к чему лежит душа,
Лицо преобразится в лик страдальца:
Нос чешется всегда у алкаша,
А трезвенник всё время чешет яйца.
* * *
Если не хочешь старения,
В гроб раньше срока лезть –
Вместо питья и курения
Надо арбузы есть.
* * *
От смеха широка страна родная,
И гражданам легко смеяться с ней:
Со временем история смешная
Становится у нас ещё смешней.
* * *
Вперёд, бегун, всегда внимательно беги,
А то всей жизни может стоить взгляд беспечный:
Бежать опасно паровоза впереди –
И не заметишь, как возникнет поезд встречный.
* * *
Все хотят стоячий
Промежду колен
Лучше хрен собачий,
Чем моржовый хрен.
* * *
Высот говнюк добился если,
Пропахнет общество само:
Мешок с дерьмом в высоком кресле
Пропагандирует дерьмо.