Если бы мне дали прочитать только одну проповедь, я говорил бы о гордыне.
Чем больше я живу, чем больше вижу, как живут и пытаются жить в наше время, тем более убеждаюсь в правоте старого церковного учения о том, что все зло началось с притязания на первенство, когда само небо раскололось от одной высокомерной усмешки.
Как ни странно, почти все отвергают это учение в теории и принимают на практике. Современным людям кажется, что богословское понятие гордыни бесконечно далеко от них; и если говорить о богословском понятии, то так оно и есть. Но суть его, сердцевина бесконечно им близка, потому они и не могут его разглядеть. Оно вплелось в их мысли, поступки и навыки, я даже сказал бы, слилось с их телом, и они принимают его, сами о том не ведая. Нет на свете истины, столь чуждой всем в теории и столь близкой на деле.
Чтобы в этом убедиться, проведем не очень серьезный, хотя и довольно приятный опыт. Представим себе, что читатель (а еще лучше — писатель) отправился в кабак или другое место, где встречаются и болтают люди. На худой конец сойдут и трамвай, и метро, хотя в них, конечно, нельзя болтать так долго, как в старом добром кабачке.
Во всяком случае, представим себе место, где собираются люди, большею частью бедные (ведь бедных на свете больше), иногда — относительно обеспеченные, но все до единого, как говорят наши снобы, простые.
Представим себе, что экспериментатор, вежливо приблизившись к ним, скажет непринужденно: «По мнению богословов, промыслительная гармония была нарушена, а радость и полнота бытия — замутнены, когда один из высших ангелов перестал довольствоваться поклонением Господу и пожелал сам стать объектом поклонения».
Потом он обведет слушателей выжидательным взглядом, но одобрения не дождется. Можно смело предположить, что отклики не будут отличаться связностью, а догматической ценности и поучительности а них окажется не больше, чем в нашем принудительном образовании. Более того, если экспериментатор выразит эту истину проще и скажет, что гордыня — тягчайший из смертных грехов, недовольным слушателям покажется, что он лезет к ним с проповедью.
На самом же деле он сказал им то, что думают они сами или, в худшем случае, хотят, чтобы думали другие.
Представим себе, что экспериментатор не успокоился на этом. Представим себе, что он — или, допустим, я — выслушает и, может быть, даже запишет в блокнот то, о чем говорят эти самые простые люди. Если он настоящий ученый с блокнотом, вполне может статься, что он до сих пор никогда не видывал обычных людей.
Однако, если он внимательно к ним отнесется, он заметит, что и о друзьях, и о недругах, и просто о знакомых они говорят приблизительно в одном и том же тоне — незлобиво и обстоятельно, хотя никак не беспристрастно.
Он услышит немало ссылок на всем известные слабости, которые есть у Джорджа, и немало оправданий им, и даже уловит оттенок гордости в рассказе о том, как Джордж напился и провел полисмена. Он узнает, что о прославленном дураке говорят с почти любовной усмешкой; и чем беднее собравшиеся, тем более проявят они истинно христианской жалости к тем, кто «влип».
И вот, по мере того как всех этих грешников вызывает из небытия заклинание сплетен, экспериментатор начинает догадываться, что один тип людей, по-видимому только один тип, может быть только одного человека здесь не любят. О нем говорят иначе; стоит назвать его — и все замкнутся, и в комнате станет холодней.
Такая реакция удивит ученого, тем более что ни одна из общественных или антиобщественных теорий нашего века не подскажет, чем же этот человек плох. Наконец ему удастся вывести, что одиозное лицо ошибочно полагает, будто вся улица или даже весь мир принадлежит ему. И тут кто-нибудь скажет: «Вздумал, видите ли, что он сам Господь Бог!»
Тогда ученый может закрыть свой блокнот и покинуть место опыта, заплатив, конечно, за напитки, заказанные в научных целях. Он доказал свой тезис. Он нашел то, что искал. Полупьяный кабацкий завсегдатай с безупречной точностью повторил богословское определение Сатаны.
Гордыня — столь сильный яд, что она отравляет не только добродетели, но и грехи. Именно это чувствуют люди в кабаке, когда, оправдывая бабника, мошенника и вора, осуждают того, кто, казалось бы, так похож на Господа. Да и все мы, в сущности, знаем, что коренной грех — гордыня — утверждает другие грехи, придает им форму.
Можно быть легкомысленным, распутным, развратным; можно, в ущерб своей душе, давать волю низким страстям — и все же в кругу мужчин прослыть неплохим, а то и верным другом.
Но если такой человек сочтет свою слабость силой, все тут же изменится. Он станет соблазнителем, ничтожнейшим из смертных и вызовет законную гадость других мужчин.
Можно по своей природе быть ленивым и безответственным, забывать о долгах и долге, нарушать обещания — и люди простят вас и поймут, если вы забываете беспечно.
Но если вы забываете из принципа, если вы сознательно и нагло пренебрегаете своими обязанностями во имя своего таланта (вернее, веры в собственный талант), если вы полагаете, что вам, натуре творческой, должны платить дань презренные трудящиеся люди, тогда, в полном смысле слова, это черт знает что.
Даже скупец, стыдящийся своего порока, куда милей и понятней богача, зовущего скупость бережливостью, умением жить или умеренностью вкусов. Скажу больше: приступ физической трусости лучше трусости принципиальной; я пойму того, что поддался панике и знает об этом, но не того, кто, умывая руки, разглагольствует о миролюбии.
Мы потому и ненавидим чистоплюйство, что это — сушайший вид гордыни.
Но, как я уже говорил, отношение к гордыне не так просто. Учение о гордыне как о зле, особенно о духовной гордыне, считают в наши дни мистической чушью, ничем не связанной с простой и практичной современной этикой. На самом же деле это учение особенно важно для практической этики.
Ведь, насколько я понимаю, основной ее принцип — сделать всех счастливыми; а что мешает чужому счастью больше, чем гордыня? Практическое возражение против гордыни — то, что она огорчает и разъединяет людей не менее, если не более очевидное, чем мистическое.
Однако хотя с осуждением гордыни мы сталкиваемся на каждом шагу, мы почти ничего не слышим и не читаем о ней. Более того, почти все книги и теории стимулируют гордыню.
Сотни мудрецов твердят без устали о самоутверждении; о том, что у детей надо развивать индивидуальность, какой бы она ни была; о том, что всякий человек должен добиваться успеха, а добившись, укреплять свою власть над людьми; о том, как стать сверхчеловеком (подробности письмом), и наконец, о том, как особенно исключительный сверхчеловек смотрит сверху вниз на обычных сверхлюдей, которые так расплодились в нашем странной мире.
Короче говоря, в теории мы изо всех сил поощряем самодовольство. Но не надо беспокоиться. На практике, как и прежде, мы его не поощряем. Сильная магнетическая личность вызывает у близких знакомых одно желание: поскорей от нее отделаться. Ни в клубе, ни в кабаке не любят острых приступов самоутверждения.
Даже самый изысканный и модный круг видит сверхчеловека насквозь и называет его чаще всего кретином. Да, апология гордыни не выдерживает критики в жизни, а не в книгах.
Моральное чутье и практический опыт современных людей опровергает модную ересь всюду, где двое или трое собрались хотя бы во имя свое.
И еще одной вещи учит нас опыт. Все мы знаем, что есть на свете самоупоение — штука куда более неприятная, чем самокопание. Оно неуловимее и в то же время опаснее, чем все духовные немощи. Говорят, оно связано с истерией; не знаю, мне часто кажется, что оно связано с бесовским наваждением.
Человек, одержимый им, совершает сотни поступков по воле одной только страсти — снедающего тщеславия. Он грустит и смеется, хвастает и скромничает, льстит и злословит или сидит тихо только для того, чтобы, упаси Боже, не забыли восхититься его драгоценной особой.
Интеллигенты предпочитают толковать о пьянстве и курении, о порочности рюмки и тлетворном влиянии кабака. Но худшее в мире зло воплощено не в рюмке, а в зеркале, не в кабаке, а в той уединенной комнате, где человек рассматривает себя.
Должно быть, меня не поймут; но я бы прежде всего сказал бы моим слушателям, чтобы они не наслаждались собой. Я посоветовал бы им наслаждаться театром или танцами, устрицами и шампанским, гонками, коктейлями, джазом, ночными клубами, если им не дано наслаждаться чем-нибудь получше. Пусть наслаждаются многоженством и кражей, любыми гнусностями — чем угодно, только не собой.
Люди способны к радости до тех пор, пока они воспринимают что-нибудь, кроме себя, и удивляются, и благодарят. Пока это от них не ушло, они не утратят тот дар, который есть у всех нас в детстве, а взрослым дает спокойствие и силу.
Но стоит им решить, будто они сами выше всего, что может предложить им жизнь, всеразъедающая скука овладеет ими, разочарование их поглотит, и все танталовы муки ждут их.
Конечно, нас может сбить с толку многозначность слова «гордиться» — ведь «гордость» и «гордыня» не одно и то же.
Мы часто говорим, что муж гордится женой, или народ — героем; но в этих случаях речь идет совсем о другом чувстве.Человек, гордящийся чем-либо, существующим вне его, признает предмет своей гордости и благодарен ему.
Ведь точно так же слово может сбить с толку, если я скажу, что из всех многочисленных черт настоящего и будущего хуже и опаснее всего наглость.
Ибо под наглостью мы нередко понимаем очень смешные и веселые свойства — например, когда говорим о наглости уличных мальчишек.
Но есть наглось другая — холодная наглость души, и тот, кому она свойственна, считает себя намного выше людского суда.
Гордый примеряет все на свете к себе, а не к истине.
Вы не горды, если хотите что-то хорошо сделать или даже хорошо выглядеть с общепринятой точки зрения. Гордый считает плохим все, что ему не по вкусу. В наше время развелось немало и конкретных, и абстрактных мерок; но молодые люди (и даже молодые женщины) все чаще и чаще считают меркой себя, просто потому что не нашлось мало-мальски достойного веры эталона.
Однако «я сам» — очень мелкая мера и в высшей степени случайная. Так возникает типичная для нашего времени мелочность, особенно свойственная тем, кто кичится широтой взглядов.
Если бы мне дали прочитать одну проповедь, вряд ли меня попросили бы прочитать вторую.
Мотив – «Наша служба и опасна и трудна»:
Музыка: М. Минков Слова: Т. Солнышкин
Эта доля и опасна, и трудна…
Но позиция моя для всех видна:
Если кто-то кое-где у нас порой
Честно
Жить не хочет –
Что ж, пора с такой заканчивать «игрой»!
Ведь за честность я всегда стоял горой
Насмерть,
Между прочим!
Часто вижу я рецензии от НИХ,
Что пишу х…фигню почти без выходных,
Называют балагуром-дураком…
Я ж –
Согласен с НИМИ!!!
Ведь для этого и создан Хохмодром –
Пусть читатели ржут над моим «хитом»,
Помня
Моё имя!
Если честный образ жизни ты ведёшь,
Ненавидишь зависть, зло, интриги, ложь, –
Вмиг испортит настроение «зоил»
Из
Столичной касты…
Хоть каким ты будешь объективным тут,
Так тебя Иудой тут же обзовут…
Даже –
Педерастом!
Есть на сайте провокатор-фантазёр,
Скандалист, задира, склочник и позёр!
Жаль: в «Инете» я бессилен, как боксёр:
«Съездил»
Бы в «забрало»...
Вот опять он подбивает неспроста
Всех «раз пять» меня – «невинного» «Христа»
Ради
Своих баллов!
Но и мудрые есть люди, как Geom –
Здесь давным-давно он каждому знаком…
Вовсе не хочу я быть ему врагом!
Что вы?!
Боже с вами!!!
И по праву им гордится Хохмодром!
Пусть меня воспринял он лишь м...чудаком…
Лучше –
Быть друзьями!
Как важен ник для качества стиха,
Для внутреннего, так сказать, посыла.
К примеру, назовись она «Ха-Ха»
И всё тогда совсем иначе было.
А так – «Хи-Хи». Излишен всякий спор.
Наивно и, к тому ж, вполне по-дамски...
Хотя она любому даст отпор,
Кто с ней себя решит вести по-хамски.
Не метод это пряника-кнута,
А, максимум, стремленье к укоризне…
Ну, что ж, Наталья? Долгие лета!
И, так сказать, здоровья в личной жизни!
На фото: сегодняшняя публикация Хи-Хи журнале «Вокруг смеха».
Мы с годами меняемся здОрово
И меняем вино на кефир…
Разобью себе «клаву» апголову,
Брошу мир и уйду в монастыр (с)
Нет, оценка моя не завышена,
Нет уж мочи мирскОе влачить,
Постный стол и молитва Всевышнему
В тёмной келье. В мерцаньи свечи
Наблюдать за процессом ветшания…
Настоятель обители той
Сам назначил бы мне послушание -
Бить поклоны аппол головой
Наконец, поборов искушения,
На исходе осеннего дня,
Я б отметил второй день рождения
И в монаси постригли б меня
И презревши Нечистого гадости,
Осенив себя твёрдой рукой,
Я бы весь преисполнился благости
И обрёл бы душевный покой
Чтобы в полночь, молясь в одиночестве,
В тёмном небе смотреть на звезду…
Чёрт! До б---ского жжения хочется
Срифмовать что-нибудь про …….!
Желая вписаться в мужские стандарты,
пыталась свой тазик вогнать в девяносто,
однако, худеть – это очень непросто,
сложнее, чем вникнуть в систему Декарта…
Увидеть в «Плейбое» себя, на обложке –
мне этого счастья хотелось чертовски;
сидела три дня на диете кремлёвской,
неделю постила – не ела ни крошки…
Неделю ходила на шейпинг – как дура,
оставила там половину зарплаты;
морила себя, дорогую, салатом,
но вышла из трафика с той же фигурой…
На девять утра наводила будильник,
но в полночь во мне просыпался лунатик –
в чём мать родила я вставала с кровати
и лезла покушать сальца в холодильник…
Смысл жизни живого – насытить утробу,
худение я отношу к лженауке,
худение – это Танталовы муки,
да ну её на фиг, такую худобу!
Мне проще навечно лишиться модема,
чем вписывать тело в мужские стандарты!
И разве не может женой Бонапарта
стать милая девушка в стиле Родена?..
Мужчина на женщину смотрит застрого –
и что, если девушка в бёдрах сто двадцать?
Что, с нею любовью нельзя заниматься?
По-моему, люкс, если женщины много!
Мужчины, ответьте, зачем же сердито
с линейкой ходить возле бедёр и бюста?
Уж если Вы к даме питаете чувство,
при чём тут, простите, её габариты?..
- Фу, ****ись! – Паша закончил ссать и стряхнул с члена последнюю каплю.
- Да и так уже за****ся! – раздался сварливый голосок.
- Кто здесь? – вздрогнул чувак и обшарил взглядом совершенно пустой туалет.
- Это я – твой дружок! Кажется, так ты меня называешь? – слова доносились снизу. Паша глянул и не увидел ничего, кроме своего ***. – Да-да, это я, твой многострадальный пенис!
- Какой еще в ****у пенис?! – возмутился пацан.
- Ой, только не надо про ****у! – взмолился голос. – Все, что я вижу в этой жизни – это унитаз, пёзды и изнанка трусов.
- ****ть! Говорящий ***! – Пашка покрутил залупу, пытаясь понять, чем там можно разговаривать.
- Отстань, рукоблуд несчастный! – завопил пенис. – И так всего исшоркал. Ты мной только пользуешься, и нихрена не ухаживаешь!
- Как?! – возмутился Пашка. – А кто тебя моет каждый день?!
- Б***ь, помыть и дурак сможет! – *** обиженно засопел. – Нормальные люди своим ***м интимные стрижки делают, а я с этой волосней на Киркорова похож!
- Да нет, не похож, - парень оглядел причиндал со всех сторон. – Киркоров седой.
- Я хочу быть красивым! – мечтательно вздохнул ***. – Нацепи на меня хоть бантик, что ли?
- Обойдешься!
- Пашка, с кем ты там разговариваешь?! – капризно донеслось из спальни.
- Да ни с кем! Я щас! – пацан решительно запихал хер в трусы и пошел к подруге.
Та уже лежала в заманчивой позе и выказывала готовность к новым безумствам. Пашка скинул плафоны и навалился на девушку, целясь ялдой в промежность.
- Па-а-аберегись!!! – заорал ***. – Нихера, какая расщелина!
Мощный удар скинул Пашу на пол. Разгневанная подруга возмущенно выпрыгнула из постели и замахнулась снова.
- Киска! Я тебе сейчас все объясню! – залебезил пацан.
- В морге будешь объяснять, придурок хренов! – мощные удары посыпались на невинную голову.
Пашка ужом выскользнул из комнаты и заперся в ванной.
- Ты что творишь?! – он со всей дури щелкнул по херу и сморщился от боли. – Сука, ты моей смерти хочешь?
- Я хочу лишь немного красоты, - смиренно ответствовал вероломный друг. – Всего лишь красивую прическу, татуировку в виде сердечка или, хотя бы, атласную ленточку в волосы.
- Б***ь, я с ума сойду! – Павел порыскал вокруг и нашел какую-то веревочку с люрексом.
Если бы подруга увидела его выходящим с красиво завязанным на залупе бантиком, она бы точно съ****ась. Но девушка съ****ась и так – квартира была пуста.
- Ну, вот что ты сделал?! – Пашка растроенно рухнул на постель. – Такая телка была – супер! С кем я теперь е***ься буду?!
- Ой, да дерьма-то! – пенис скептически фыркнул. – Таких баб до меня и больше! Айда в ночной клуб!
***
Баб в клубе было действительно до***. Пашка интенсивно крутил головой, высматривая жертву не слишком тяжелого поведения.
- Ну-ка, дай посмотреть! – раздался требовательный голосок, от которого юноша уже стал вздрагивать.
- Обойдешься! – резко отрезал он.
- Ну, дай, что тебе, жалко что ли?!
- Отвали, я сказал! Я что, совсем е****лся, посреди народа мудями трясти?!
- Да тут темно, невидно ни***! - хер монотонно загнусил: - Дай посмотреть, дай посмотреть, дай посмотреть…
- Нет, я сказал! – юноша непреклонно сжал ноги.
- Ладно, попросишь меня постоять! Ой, попросишь!
- Черт! – Пашка украдкой посмотрел вокруг и расстегнул ширинку. На свет вылезла любопытная головка.
- Ни фига себе! – *** присвистнул. – А ты еще о бабе жалел – смотри их сколько!
Павел оглядел зал. Телки, одна другой краше, извивались под музыку, вращали соблазнительными попками и эротично оглаживали себя. От этого этого зрелища *** высунулся из штанов непозволительно далеко. Его заметила одна танцорша, потом другая, третья… Через мгновенье музыку перекрыл визг сотен девичьих глоток. Кавалер одной из девушек, вспильчивый кавказец, заметил направленный на подругу член и выхватил кинжал. Пашка в последний момент засек сверкающую сталью и глазами опасность и бросился наутек. Джигит ринулся за ним.
- Шевели ногами, хозяин! Я слишком молод, чтобы умирать! – вопил хер, путаясь в ногах.
Парень несся гигантскими скачками, ощущая спиной горячее дыхание преследователя:
- Спрячься! Если он нас догонит, нам с тобой придется расстаться!
Пашка выскочил из клуба, распугивая прохожих голым хером, и припустил вниз по улице. Кавказец последовал было за ним, но был опрокинут проходящим нарядом милиции. Приятели долго еще слышали гортанные проклятия и клятвы перерезать всех извращенцев, и остановились, только когда крики затихли вдали.
- Б***ь, я со страху обоссался! – тяжело дыша, пожаловался юноша.
- Я знаю! – отозвался хер. – Пошли домой?
***
Утром Пашка откинул одеяло и сказал ***:
- ***, мне всю ночь тот джигит снился! Втравил ты меня в историю!
Хер не отозвался.
- Чо молчишь-то?! Накосячил, и разговаривать не хочет! Слышь, ты!
Пенис хранил гордое молчание. Парень и щелкал по нему, и теребил, и орал нагнувшись – никакого эффекта.
- Ура! – радостно заорал Пашка. – Мой *** больше не разговаривает!
- Тихо, не разбуди его, - вполголоса посоветовала жопа.
- Запишите условие задачи. У отца было три сына. Двое умных, один – дурак. Вопрос, что нужно сделать отцу, чтобы уровнять количество разноумых людей в семье.
- У меня есть ответ.
- Так?
- Отцу надо уйти из семьи.
- Зачем?
- Ну, там уже есть двое умных. А мать, видимо, у них дура – в кого-то же третий родился.
- Нет, я думаю, что отец у них дурак, раз не сбежал из этой семейки. Все, забыли это решение: вопрос был поставлен некорректно. Итак, слегка меняем вопрос. У отца было три сына. Двое умных, один – дурак. Вопрос, что нужно сделать отцу, чтобы уровнять количество разноумых детей в семье. Решите задачу двумя способами…
На произведение «Как я напоролся на пирсинг».
Автор: Gleb TrandAfil
Опубликовано: 2008-09-29 17:23:02
Жми сюда
БАЛЛАДА О ПИРСИНГЕ
Вокруг озираясь хитро,
С не очень большого «сугреву»,
Я как-то в вагоне метро
Увидел прекрасную деву.
Стояла она у стены,
Стройна, как античная фреска,
И я в основанье спины
Направил свой взгляд, полный блеска.
Нас с ней разделяла толпа,
Но, с помощью рук и коленей,
В толпе появилась тропа
К объекту моих вожделений.
Я к ней обратился на «вы» -
Как, дескать, на счет «шуры-муры»?
Но вдруг поворот головы
Отвлек от прекрасной фигуры:
И уши, и губы, и нос
Пронизаны были металлом!
Я задал нелепый вопрос:
«А вы не родня каннибалам?»
Она учинила скандал
И к двери пошла пробираться,
А я все стоял и гадал –
Ну, как же с такой целоваться?
Но легкой оплошности груз
Не сделался раной болючей,
И я бы забыл про конфуз,
Когда б не еще один случай:
Однажды в гостях у друзей
Глаза мои вновь заблестели…
И с новой подругой моей
Мы даже дошли до постели…
Я знал – все случится вот-вот,
И выпил для храбрости «Рислинг»,
Но, тронув ее за живот,
Опять напоролся на пирсинг.
Я тут же отдернул ладонь
И крикнул ей в самое ухо:
«Какой там любовный огонь?
Ты ж мне расцарапаешь брюхо!»
Идиллия кончилась, и
Я был обречен на потерю –
В ответ на упреки мои
Она громко хлопнула дверью.
Мне ж ночью приснился кусок
На вертел надетого мяса
И ржавый амбарный замок
В широких ноздрях папуаса.
Позднее мой давний дружок
Сказал, возвратясь из Парижа:
«Да что там губа, иль пупок?
Там делают пирсинг и ниже».
Я вовсе не ставлю в укор
Потребность в телесных терактах
И все же скажу вам – с тех пор
Я стал осторожней в контактах.
Хотя все такой же «ковбой»,
И женщин лихой обожатель,
Но все же таскаю с собой
Карманный металлоискатель!
Примечание: опубликовано в одесском юмористическом журнале
«Фонтан» (№ 9 (94), сентябрь 2005 г.), авторской книге «Осколки
острого ума» (М.: «Право и жизнь», 2005 г.)
Увидеть и услышать в авторском исполнении можно здесь Жми сюда
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ТОМ, ЧТО ТАКОЕ СТИХИ
Выпив водки, покурив махры,
Ты родил куплет для развлечения…
Но СТИХИ – ведь это не хухры
И мухры! А плод раздумий гения!
РАЗМЫШЛЕНИЯ О НЕОБХОДИМОСТИ ПРАВИЛЬНОГО ВЫБОРА
Ямб, анапест, дактиль, амфибрахий,
Есть ещё гекзаметр, хорей..
Если в рифму посылаешь «на хер» -
Выбор сделать правильный сумей..
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПРЕПЯТСТВИЯХ СТИХОСЛОЖЕНИЮ
После "буха" не пиши стихов -
В роте сухо и нехватка слов...
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЗАКОНЕ СОХРАНЕНИЯ
Читая про попочки, ротики,
О грудках и о язычках,
И прочей прекрасной экзотике, -
Я понял (мой ум не зачах) :
Нехватку в реале эротики
Поэт возмещает в стихах.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О НЕОЖИДАННОЙ СВЯЗИ
Я знаниям своим провёл инспекцию
И при этом сделал вот такое умозаключение –
Чем у поэта хуже становится эрекция,
Взамен тем у него лучше качество стихосложения…
РАЗМЫШЛЕНИЯ О МОИХ СТИХАХ
Сотрётся всё и станет всё безлико,
Недаром сказано – «всё канет и пройдёт».
Любовь не вечна, люди смертны дико....
И только стих мой вечно не умрет!
РАЗМЫШЛЕНИЯ О МЕСТЕ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В МИРЕ
Понял я , в угаре от «стехов»,
Полных «водки», «жоп» и «экскрементов» -
Как же много в мире мудаков!
Как же мало нас, интеллигентов!
Её небесные глаза сияньем северным сияют,
И Питер Гофские дворцы в витринах блеском подражают.
Ты королева-королев. Царица северной столицы,
От красоты твоей давно звезда Полярная томится.
Поэты снизу под окном ей поцелуи посылают,
И все стихи её в захлёб ночами белыми читают.
Стихи как чистый белый снег кружат влюблённых над Невою,
И Медный Всадник на дыбах гарцует в танце сам с собою.
Седой холодный океан покои чинно охраняет,
И трон Великого Петра её размер по слухам знает.
В глубоких залах дух времён берёт над миром слово,
НАС ПОСЕТИЛА НА БАЛУ!!! НАТАШЕНЬКА ДРОЗДОВА