Два друга каждый вечер, словно птички,
В любимом баре, названном "Причал",
Встречались дань отдать своей привычке,
И каждый хоть по разу угощал.
Но вот пришла пора друзьям расстаться;
Один на повышенье уезжал.
– Прости, – сказал, – не мог я отказаться...
И плакала традиция... "Причал"…
– Ну что ты, право. Дело поправимо:
Ты там – я здесь в один и тот же час
Берём по две рюмашки чинно, мирно.
Сначала за себя, потом за нас.
Вот так жила привычка, не тужила
Не два, не три, а много-много дней.
Два города традицией сдружила,
Не надо говорить – Дружок, налей.
Но вот однажды он, одет прилично
Подсел у стойки, чувствуя вину…
– Вам, добрый вечер, пару, как обычно?
– Нет-нет, дружок, сегодня мне одну.
Бармен спросил участливо, с оглядкой:
– Дружок ваш... приказал вам долго жить?
– Нет-нет, ну что вы, с другом всё в порядке...
А мне, вот, доктор запретила пить.
Твои руки, гончар, удивительно чутки,
Словно талия женщины, глина тепла.
Неторопко бегут вслед за кругом гончарным минутки.
Мастерская - вся жизнь, что совсем неприметно прошла...
Что касаемо глин - есть у дедов секреты,
Где, какую и как из земли добывать.
Потому молоко не скисает и в жаркое лето,
Если в глиняной крынке в тенёчке-прохладе держать.
Он поставит на обжиг кувшины, махотки:
- Проходи, перекурим немного, сосед...
И отсыпет ему золотистого цвета махорку:
- Поядрёней, своя, и куда здоровей сигарет...
А в горшочках его, что ни сваришь, - всё вкусно,
Вот и вазы, и амфоры - радуют глаз.
Неуместен здесь спор: мастерство иль, пожалуй, искусство:
Просто глина и руки. И, кажется, жизнь удалась...
Быть может, я неправ в вопросе тонком этом.
Потрачено чернил... исписана тетрадь;
Но только не могу назвать себя поэтом,
Хоть Бог способность дал мне складно сочинять.
В натуре, видит Бог - не так уж я и скромен,
При случае - могу и вспомнить "вашу мать!";
Но только все равно необъясним феномен -
Вот, что-то не дает - "поэт!" себя назвать...
Ну, а второе "Я" твердит - поэт, бесспорно;
Происхожденье, мол - от сох, и от орал!
Не соглашаюсь с ним, и понимаю - вздор, но -
В конфликте с двойником - бутылку проиграл...
И хочется понять, и груз сомнений гложет:
В анналах бытия - авось оставил след...
Поставлю магарыч тому, кто мне поможет;
И не когда-нибудь, а завтра же - в обед!
Воскресенье. В Москве – жара. На улицах пусто, все москвичи за городом. Я возвращаюсь от внучки. Возле дома присела на лавочку передохнуть. Вдруг передо мной возникает молодой человек, лет 17, не больше. Симпатичный, рыженький, кареглазый, приятно одет. Слегка поддатый. К груди бережно прижимает двухлитровую баклажку пива и бутылку водки. Лучезарно улыбаясь, обращается ко мне:
– Простите, вы не подскажете, как добраться до Преображенки?
Говорю, что надо завернуть за угол вот этого дома, повернуть налево и дойти до трамвайной линии, там сесть на трамвай под номером 11.
– А по прямой нельзя? – интересуется он.
– По прямой – нельзя, – отвечаю.
Стоит, переминается с ноги на ногу. Вижу, что не совсем меня понимает. Повторяю маршрут, сопровождая объяснение выразительными жестами.
– Да мне бы лучше по прямой, – упорствует юноша.
Начинаю сердиться. Экий бестолковый! Объясняю ещё раз. И тут он вдохновенно протягивает мне свои бутыли со словами:
– А вы… не будете?
Я аж дар речи потеряла. Но ненадолго.
– Нет, я – не буду.
Парнишка явно затосковал. Даже жалко его стало – выходной, а выпить не с кем. Еще раз показываю на угол дома, за который надо свернуть.
– Ну… ясно, – неуверенно говорит он. – А там – по прямой?
– Там – по прямой! – сурово ответствую я.
Парень вежливо благодарит, доходит до угла и идёт строго в противоположную сторону. Но по прямой.
Надеюсь, к вечеру он всё-таки добрался до Преображенки.
Почта..
Очередь пятнадцать человек.
Из шести окошек
Работает одно..
Се человек!
Жарко…
Все стоят давным-давно.
Скучно!
Я вижу, как дерутся две бабки,
разбрасывая квитанции и бабки.
Разнять их что ли?
Душно!
мерзко!
подло!
Да пусть дерутся на здоровье!
Как нынче говорят,
Прикольно!
Крамольная
мысль посещает недовольных.
Нее…
Ну, надо что-то делать?
с этим строем?
А что ж мы правда строим?...
А была ли Атлантида -
Очень древний сверхпрогресс?
Может жахнуло болидом
И объект навек исчез?
Или это миф обычный
Коих понаставлен ряд,
Нам в мозги однажды ввинчен,
На какой не знаю ляд.
Словом, в этой Атлантиде
Славно протекали дни;
Атландидцы в чистом виде
Просто гении одни.
Далеко до них японцам
С электроникой не швах.
Жили, значится, под солнцем
Антлы эти и бабах!
То ли там землетрясение,
То ль ещё какой-то криз, -
Атлантидовские семьи -
Пятки кверху, уши вниз.
Ты, наука, дальше двигай,
Лаптем веселей шурши.
Только вот за Атлантидой
Утонувшей не спеши.
* * *
Мы все горой за справедливость,
И обезьяна и койот,
Тем более, что особливо,
Коль преимущество дает.
А не дает — другое дело
(Мы повернёмся к ней спиной),
Ну, значит — вовсе не созрела,
И имидж у нее иной;
Другое у нее название,
А просто-напросто — дерьмо,
И никакого оправдания
Ей, растреклятой не дано.
И без нее перекукуем,
А ей за всё - в мазуте тло.
За справедливость мы такую,
Когда нам от нее тепло.
ЖАБА
Сидит под веткой жаба,
Не из больших умов,
Что этой жабе надо? -
Дождинок? Комаров?
Ну, слизней там, улиток,
Других жабьючих глаз?
А нам подобных пыток,
Не надо, и весь сказ…
Вчера погиб от старости
Талантище, не жмот;
А эта вот осталась,
И долго проживёт.
Так, где же справедливость?
Ответ довольно строг:
«Всему, что появилось
И свой даётся срок.
Вчера изрядно перебрал
Ну не железный я же
И человека отъ****
По имени Любаша
Прости, хороший человек ,
Любаша, Люба, Любка
Себе я не прощу вовек
Подобного поступка
Быть может, это был не я
А так - заезжий дядя
Не мог я в рот е***ь тебя
Надменно сверху глядя
И раком вые***ь не мог
Держа рукой за косу
Ну не такой я, видит бог,
Люблю стихи и прозу
Мне стыдно б***ь, хоть рожей в пол
Поверишь ли иль нет, но
Я никогда себя не вёл
Так неинтеллигентно
Ты тоже, кстати, хороша
Не помнишь как стонала?
В тебе же хрупкая душа
Ты женщина! Ты дама!
К тому же замужем и не
Краснеешь, стерва, даже
Ах ладно, что там, грех на мне
Прости меня, Любаша
Пиню к Саре очень тянет,
Днём и ночью Пиня хочет.
И пока он не заскочит,
Так от Сары не отстанет.
Сара тоже к Пине рвётся.
Горячо у них в постели.
И…под сердцем Сары бьется
Сердце - двадцать три недели.
Год третий
Пиню к Саре так же тянет.
Так же, если не устанет.
И уже бывают ночи.
Вроде тянет, но не очень.
Впрочем, Сара, без отказа.
Только, что-то ей неймётся.–
Сара ждёт и не дождётся
Пресловутого экстаза.
Год седьмой
Пиню к Саре вяло тянет.
Знает, Сара не откажет.
Вот и ждёт он, если встанет,
Он тогда на Сару ляжет.
Но не может Сара долго
Ждать подачки от природы.
Есть у Сары чувство долга:
Дети, школа, бутерброды…
Год десятый
Пиню к Саре редко тянет.
Он сейчас от Насти тает.
Как же Сару он обманет?
Впрочем,…Сара не узнает.
Сара – тонкая натура.
Сара чувствует печёнкой,
Что обвел её как дуру
Пиня со своей девчонкой.
Год Эн-ный
Пиню к Саре уж не тянет.
Сару тянет поругаться.
Знает Пиня, что не встанет
Знает Сара, не дождаться.
И давно осенний иней
Холодит в постели старой
Сару не любимой Пиней,
Пиню не любимым Сарой.