Жил-был в деревне Митрошка простак. Спереди на него посмотришь – простак, – сзади посмотришь – простак. Откуда ни посмотри, – отовсюду – простак.
Сидел однажды Митрошка на завалинке и думал: «Плохо у нас в деревне живется, – работа – пыльная, еда не обильная, встаешь чуть свет, и невест подходящих нет. Поеду я в город. В городе хорошо! На Марье-царевне женюсь, – заживу красиво, всем на зависть».
Задумал так Митрошка, поел щей на дорожку, помолился в уголок, собрал узелок, и отправился в город-столицу чтобы на Марье-царевне жениться.
Пришел в столицу, остановил прохожего и спрашивает:
— Мил-человек, где Марья-царевна живет?
— Как где? – удивился прохожий, – вестимо где – во дворце.
— А дворец-то где?
—Да вон, на том конце.
И прохожий ладошкой показал Митрошке где дворец находится.
Подошел Митрошка к дворцу, к самому крыльцу. А на крыльце стражник стоит, в руках алебарду держит.
— Здорова, кум, – говорит Митрошка стражнику.
Стражник как рассердился:
— Какой я тебе кум? Как двину по башке – вышибу весь ум.
Митрошка не поймет никак, то ли сердится стражник, то ли у него манера так с незнакомыми разговаривать, и захотелось ему смягчить собеседника, – вот он и обратился к нему еще мягче:
— Да не сердись, брат.
— Тебе брат – с рваной ноздрей кат, – а я царев телохранитель, – еще больше рассердился стражник, отбросил в сторону алебарду, и начал тузить Митрошку кулаками.
До смерти бы забил стражник простака, если бы сам царь-батюшка на крыльцо ни вышел.
— По какому случаю мордобойка? – поинтересовался царь-батюшка.
— Да вот, ваше величество, – браво отрапортовал стражник, – вот этот пень деревенский, оскорбил честь моего мундира...
— Что же он, об него руки вытер? – перебил царь стражника.
— Никак нет, ваше величество, – он меня, вашего гвардейца сначала кумом, а затем братом назвал. Велите ему за такую дерзость голову отрубить.
— Не станем с головой торопиться, может нам его голова еще пригодится. Расcпросим его для начала, зачем он так близко к дворцу подошел.
А у Митрошки, при виде царя, ноги подкосились, язык отнялся.
— Почему молчишь, дубина стоеросовая! – закричал стражник, разве не слышишь, что с тобой сам царь-государь разговаривает. Сейчас же отвечай, – зачем в столицу приехал, для чего ко дворцу так близко подошел.
— На Марь царевне жениться захотел.
— На Марь царевне?! – захохотал стражник. – Царь-батюшка, велите, и я этого женишка, перед вами, до смерти замордую.
А царь-батюшка и сам от смеха прыснул, за живот схватился, но хохотать, как хохочет его стражник, ему высокий сан не позволяет.
— На Марье-царевне, говоришь, жениться, – переспросил он Митрошку.
— Оно так и есть, – заулыбался Митрошка.
— Женитьба – дело серьезное, – сказал царь, – так сяк не обговаривается, тяп-ляп, не делается. У нас здесь такой порядок, – прежде чем на Марье-царевне жениться – испытание нужно пройти.
— Понимаю, понимаю! – обрадовался Митрошка, – очень даже хорошо понимаю. Посылайте меня за тридевять земель, за жар-птицей, али еще зачем...
— За тридевять земель, я тебя, пожалуй, посылать не стану, а проверить серьезность твоего намерения, возможность найду. Вот тебе первое задание: поработай-ка у меня во дворце истопником, с годик. Пройдет год, приду я с белым носовым платком, проведу им по дымоходу, – останется на чистой материи сажа – значит, не выполнил первого задания. Понял?
— Понял, – от простоты обрадовался Митрошка, и побежал выполнять первое царево задание.
Целый год Митрошка, в царском дворце печи топил. Большую гору березы и осины спалил. А когда срок минул, – царь пришел, достал свой белоснежный платочек, прошелся им по дымоходам, – черным платок стал.
— Не выполнил ты, Митрошка, первого задания, – сказал царь, – получай другое. Ступай на конюшню, три года в конюхах походи. Но смотри, чтобы за все это время, ни одна моя лошадь от неудовольствия не заржала. Понял?
— Понял, – ответил Митрошка и пошел на конюшню.
Стал Митрошка простак за царскими лошадьми ухаживать, отборным зерном их кормил, водой ключевою поил. Стойла чистил, в день ни по одному разу. А лошади что? А лошади ржут. От чего ржут-то? – поди разберись – от удовольствия, или от неудовольствия. Так все три года и проржали. Через их ржание не выполнил Митрошка и второе задание. Получил третье, последнее.
Назначили его придворным дворником, – велели ему двор подметать, – покуда царскую березовую рощу, ту, что за рекой, на веники не изведет, и те веники о булыжный двор не изотрет.
Когда же он изведет? Когда изотрет? Роща большая, – одну ветку срежешь, на ее месте две других вырастают.
Метет Митрошка двор царский, пыль столбом поднимается, деревню родную вспоминает, покос. Хорошо в деревне...
А Марью-царевну за принца заморского замуж выдали, без всяких испытаний, за мешок золота. Выдали Марью-царевну замуж, а Митрошке про это не сказали.
Вот и метет Митрошка простак метлой царский двор.
* * *
Да кто её не любит — славу? —
И плотник, и домоуправ.
Любой из нас питает слабость
К ядрёной самой из приправ.
Вот Пифагор, что из Самоса,
Была особая к ней прыть;
Не поднимал он знак вопроса —
Любить её иль не любить, -
Такую выдумку отвесил,
Такую выдул - будь здоров! -
Он всем сказал: "Я сын Гермеса
И был барменом у богов".
Да, Пифагор мужик не глупый,
Его потомству не забыть,
Заметен безо всякой лупы...
Но выше звёзд ему не быть?
ФРАКИЙЦЫ
Покойничков оплакиваем,
При родах пьём вино;
Но, не так во Фракии,
Во Фракии ино:
На тризне веселился
Фракиец, коль поддал.
Ребёнок появился —
Весь род его рыдал.
А умер коль фракиец
Пришлёпнутый трубой.
Что делал он, паршивец –
Жену звал за собой
Понятны вдов фортели,
Весь их кордебалет:
Уж оченно хотели
Они за мужем вслед;
Влекло в самоубийство
Фракиек, я не лгу...
Такое вот фракийство...
Всё, больше не могу.
* * *
Вырыл яму для соседа,
А сосед был непоседа,
Воду к яме той подвел —
Уток и гусей развел.
АКСЕЛЕРАТЫ
Город — яркие палаты,
Не придумаешь добрей.
Мы с тобой акселераты —
Достаем до фонарей.
Ходим юностью ликуем —
В напряжении народ...
Я влюбился в вооот такую!
Ты — такусенькую вот!
* * *
Ныне стены словно жесть:
Шепчут там — услышишь здесь.
* * *
Кто бьет кого-то
Прямо в пах, —
Педагогом
И не пропах.
* * *
Полез на столб —
Чтоб удаль показать.
Подтяжки лопнули,
И показал всем голый зад.
* * *
А рыбка-то не ловится:
Свернет ее бочок,
Нечаянно уколется
Об удочкин крючок.
Её ругаю поедом
И порознь, и в пучке…
А самому не хочется
Повиснуть на крючке.
* * *
А жена, что свары любит,
Разве вам утехой будет?
С нею не найти покой, —
Маята — удел такой.
* * *
Ясно, потаскун пройдоха
Женщин изучил неплохо:
Этой восхищается,
За другой таскается.
Голодный лев среди камней
Искал добычу много дней,
Мечтая задушить любого зверя.
Вдруг старый гриф с небес упал,
Крыло стервятник поломал -
Лев счастью своему не верит.
И прыгнув из последних сил,
Лев тут же грифа придавил,
Дрожа от предстоящей крови.
А гриф сперва крылом махал,
Потом бороться перестал,
И слабым голосом промолвил:
«Послушай, Лев, один совет:
Во мне живого мяса нет,
Я старый и пропитан гнилью!»
Задумался голодный лев
Отпрянул, падали презрев,
И скрылся на дороге пыльной...
Недолго лев еще скитался,
Всё без добычи оставался,
И сдох от голода в ущелье.
Тут стая грифов собралась,
Над трупом хищника кружась,
Устроила пирушку и веселье...
Когда ты очень хочешь есть,
Не проявляй излишне спесь!
На спине ты лежишь,
томным взором следишь
за полётом
стремительным
под облаками
Стрижа...
Я же рядом лежу
и ладонью вожу
по лобку твоему,
как по спинке
колючей
Ежа...
Скрылся Стриж в облаках,
ты промолвила: "Ах!..
Николай
Николаевич,
Вы - далеко не
старик..."
Я ж отдёрнул ладонь
и вздохнул: "Охолонь!..
Оптимизм твой,
о Юность, как Слон
Африканский
велик."
- По моему, я попал,- подумал я, увидев громадные полупрозрачные ворота, возле которых стоял небритый тип с нимбом на голове и свежим синяком под глазом.
- Куда прешься? - Буркнул он.
-Фамилия, имя,год рождения?
- Изыди, придурок, пока в лобешник не заехал! Не видишь? - Его к этому входу забросило...
За воротами виднелось необъятное пространство с огромной надписью на небе " Добро пожаловать в "Шалтай -Болтай"...
По пространству слонялось невообразимое количество народа, играющего на арфах.
По периметру виднелось громадное количество отсеков с надписями.
" Для любителей алкоголя", "Любители секса", "Любители кошек", "Клуб рыбаков" ...И так далее, охватывающее всё, что только человек ни любил.
Посередине стоял огромный стол, за которым сидел старикашка, что-то быстро печатающий на компьютере. Сбоку, маша крылышками, висело сотни три ангелов, которых отгоняла веником святая Мария.Над столом в воздухе парила надпись "БОГ - Канцелярия" .
Я ловко подкинул ногой на место свою упавшую челюсть, и повернулся к привратнику.
Бомж с рожками вещал ему тем временем:
- А давай, монетку кинем? - А я тебе нашей настоечки бутылочку выделю...
И засветил типу литровую бутылку, мерцающую зеленоватым фосфорным светом...
Тот воровато обернулся, и кивнул.
Бомж подбросил в воздух затёртый пятак, и тот, упав вниз, покрутился волчком минуту и застыл на ребре..
Я услышал далёкий возглас.
- Разряд...Ещё разряд!!! Есть пульс! - Откачали!
Как ангельски белы, легки, мягки, воздушны...
Я с ранних лет привык парить на облаках.
Кто как, а я ложусь на них, как на подушки,
И сам, как ангел, я гляжусь наверняка…
Судьба ему жизнь закрутила,
Крут был желания настой.
Крутил историей Аттила,
Аттила – азиат крутой.
Европа от него рыдала
И Риму приходилось выть,
Но всё ему казалось мало,
Мечтал всю землю покорить.
По старости решил жениться,
Француженку себе нашёл.
«Куда ты, дурень плосколицый?
Куда? Подумай хорошо!
Она же баба молодая,
Не ползает как ты по дну.
Она тебя же доконает,
Уделает за ночь одну».
Нет, не послушался, женился,
Загнал себя дурак в тиски.
Потом напишут: «Отравился,
Наелся жареной трески».
А я, начистоту вам, честно…
Совру – пускай загложет дог:
Атилла этот самый – треснул,
Супруга выполняя долг.
Рассыпалась его империя,
Как десять под мечём корыт,
И он исчез, как Какаберия,
Никто не знает, где зарыт…
Я рассказал, а вы кумекайте
В морозы лютые и зной:
По жёнам по чужим не бегайте,
Довольствуйтесь своей родной.