Хорошо поэтом быть. Ничего не делать.
Вот работа -- целый день в потолок глядеть…
Ловишь строчки, как рыбак, в этом море белом,
А поймавши, думаешь: их куда впереть?
Для затравки -- коньячку хлобыстнуть немного.
С музой помогает он выйти на контакт.
Не стесняйся – наливай. С этим здесь не строго
(Контролируй чтоб в стихе не сбивался такт…)
Может иногда жена в речи многословной
«Алкашом», «бездельником» обзывать, грубить…
Видно зависть в ней сидит. Так как не способна
Даже поздравление, толком, сочинить.
Если с мысли кто собьет – это поправимо.
Все, что нужно – вновь налить в рюмку коньяка.
В этом случае Пегас не проскачет мимо --
На сухую тяжелей ловится строка.
Ежели еще потом пригубить грамм двести,
Начинают с потолка сыпаться слова.
Остается только лишь связывать их вместе,
Складывать по столбикам и зарифмовать.
Как то пробовал коньяк заменить на сок. И
Не работалось никак. Написалась хрень…
------
Если Вы читаете нынче эти строки,
Значит даром не прошел мой рабочий день
Бегут вагоны с хлебом
Их тянут поезда
Потухла в чёрном небе
Последняя звезда
Ушла подруга-стерва
И не вернётся вновь
Она была не первой
Последняя любовь
Вновь затрещат морозы
Вновь зашумят берёзы
Завянут наши розы
И потечёт река
Похвально,что коровы
В хлеву, у нас, здоровы
Но не помогут слёзы
Надоям молока
Почти забыл про осень
Забыл про неба просинь
Мне на работу в восемь
В постылый кабинет
Где встречу секретаршу
Красавицу Наташу
Которая, как раньше,
Мне снова скажет "нет"
Сложу дела на полочку
Как прежде, втихомолочку,
Как в старой доброй сказке
Начну вершить дела
И заменю Наташу я
На всё согласной Машею...
Ты нетвёрдою походкой
Шла с улыбкой на устах
Я в тебе плескался водкой
Граммов около трёхста
При ходьбе тебя качало
И водило вкривь да вкось
Тщетно женское начало
Отвергать меня рвалось
Ты собрать пыталась силы
Но тебя наоборот
Всё сильнее мной косило
И влекло в водоворот
То вперёд бросало лодку,
То назад тянуло вновь
Я в тебе плескался водкой
Быстро всасываясь в кровь
Я в твоём плескался теле
И пульсировал в висках
Ты держалась на пределе
К бессознанию близка
Мысль жила в тебе подкожно,
Что на этом рубеже
И обратно не возможно,
И вперёд Куда уже?
Жил-был на свете Добрый Молодец.
А точнее, на темной стороне света.
По молодости он регулярно пользовался своей добротой.
А по доброте частенько делился молодостью…
Ничто не вечно под луной…
От регулярного употребления убывала молодость.
От частого пользования обозлялась доброта.
И задумался напоследок уже вконец не добрый, да и не молодец, про свой конец…
… Дерево я посадил, оно само выросло.
… Сына я вырастил. Он сам сел…
… А третье важное дело – книгу!? Книгу-то я и не написал! Хотя прочитал почти две!
... Почти до середины!
И пока не забыл (склероз все-таки) – не стал откладывать идею в долгий ящик. Тем более, до ящика уже недолго…
Сел Добрый Молодец за мемуары. Прикинул сюжет к носу, и взгрустнул…
- Эх, не дал мне Бог таланту рисования… Мою бы жизнь - да с соответствующими картинками! Ведь такая молодость была! – с неким упреком подумал Добрый Молодец.
Упрек касался толи того, что молодость ушла, толи того, что она вообще приходила…
Мемуары писались на одном дыхании.
Потом пришло второе дыхание. Оно было целиком истрачено на редактирование результатов первого дыхания.
На третьем автор задумался об авторстве.
- Какой уж я Добрый Молодец? – поймал автор за вымя последнюю в своей жизни умную мысль.
А может, и первую…
И тут Добрый Молодец зачеркнул на рукописи свое доброе имя и надписал – Старый Паршивец.
Законченную рукопись на последнем дыхании бывший Добрый Молодец отправил в ящик.
А Старый Паршивец отправился в другой…