Встаёшь с неправильной ноги,
Переживанья, передряги,
Похмельем шишки-синяки,
Довеском почки-доходяги.
А вот и старая, с косой --
Предел возвышенных мечтаний.
Забыт постылый геморрой,
Ни ощущений, ни страданий.
О чём задумался, чудак,
Иль «плохо» лучше, чем «никак»?..
В одной деревне, что в глубинке,
Жила старушка, помню с малых лет.
В любое время безрукавка из овчинки,
Один и тот же серый цвет.
Ко всем добра, но мало улыбалась.
Неразговорчива, давно совсем одна.
Матвеевной её деревня звала,
Старушку ту, скупую на слова.
Я помню, увезли её в больницу,
А в её доме, да случись пожар.
И что могли, встав люди в вереницу,
Спасали, несмотря на сильный жар.
Когда огонь утих и где-то кто-то
Смотрели, что спасли, устало.
С земли подняли старенькое фото -
Матвеевна и рядом с генералом.
Нашли там письма аж ещё с войны,
Читали и деревня вся рыдала.
Строки солдат теперь уж для вдовы,
Чьи жизни на войне спасала.
Всегда шла с ними на передовой,
Переносила наравне все тяжбы.
Она была обычной медсестрой.
Герой Советского Союза. Дважды.
Те письма рассказали очень много.
Скольких спасла и как одна осталась.
Вы не судите толпу строго,
После пожара письма что читала.
Понятна стала вся немногословность,
Хотя и было ей о чём нам рассказать.
Молчание – всего лишь та условность,
Которая ей помогала выживать.
В больнице провела она неделю.
Успели дом её восстановить.
Я до сих пор перед Матвеевной робею,
Не зная, сам бы смог я с таким жить.
Из писем тех я помню все слова,
Но никогда и никому не расскажу.
Матвеевна уж год от нас ушла
И этой памятью я дорожу.
По городам, по деревням в глубинке,
Становится героев меньше с каждым днём.
Уходят за своими по тропинке,
Себя отдав борьбе с войны огнём.
И мы не знаем, потому не ценим
Простые подвиги простых людей.
Уходит поколение Матвеевн,
Что подарили жизнь стране своей.
Всем тётям охота любви.
Любви бесконечной, искренней.
Ведь это у них в крови.
Возведено в ранг истины.
На дядей тёти охотятся.
Нескромно порой оголяются.
А дядям прелестей хочется.
И дяди, смотря, возбуждаются.
Дяди физически крепкие.
Смотрят смешно в декольте.
Мысли от похоти терпкие.
Постельного ждут варьете.
Дядям семью не хочется.
Дяди семьи боятся.
Да и от ЗАГСа корчатся.
Им западло влюбляться.
Тётям бы выдать по дяде.
Тёти бы взвыли радостно.
Сняли б свои засады.
И стали бы тёти счастливы.
Но дядей на всех не получится.
На дядей повышенный спрос.
Сколько ж ещё тётям мучится?
Как разрешить вопрос?
Юной пери, прекрасной, как майский цветок,
На грудей абрикосы скользнул лепесток.
Как уютно им будет в любимых ладонях,
Я бы даже стихами поведать не смог.
Открыть артерию и газ?
Ни сапогов, ни подоплеки –
Ушла в четырнадцатый раз,
Опять навзрыд, опять навеки.
Квартира -- мрачная тюрьма,
Тоска, растерянность и жалость.
Ты вправду хочешь, чтоб она
Пришла, одумалась, осталась?
Так что же? Ненависть? Любовь?
А мне б сочувствие, поддержка,
Но беспощадно хмурит бровь…
Мегера? Кобра? Белоснежка?
И снова пепельница, спичка,
Давно бы бросил, но… привычка.
Нынешний день туриста
не пропадёт впустую.
Точно куда-то съездим
этим чудесным днём.
Об унесенных ветром
песню сквозняк надует.
Были ж такие люди -
лёгкие на подъём.
Сами собой исчезнут
пробки на автобанах.
Каждому путь-дорога
выпадет от щедрот.
Тяжесть еды в желудке,
деньги во всех карманах.
И ураган "Катрина"
вряд ли нас унесет.
Нас не найдут отряды
поднятых по тревоге
Лучших солдат и даже
сыщиков всех времён.
Стелется под колёса
жёлтый кирпич дороги.
Нас, если что, прикроют
Элли и Элтон Джон.
С этого дня начнётся
может быть год скитаний,
Может быть время сбора
подписей и камней.
Будем бродить и бредить
ёжиками в тумане
И не увидим в небе
призрак Энолы Гэй.
С пальцев сползает кожа.
Прячутся отпечатки
От авитаминоза,
холода и обид.
Сердце дракона бьётся
под чешуёй брусчатки,
А на брусчатке город
тысячу лет стоит.
Что там в конце дороги,
на паутинке тонкой,
Где иногда уходят
в межмировую тьму?
Бродит в миру Мессия,
бродит вино в бочонке.
Сколько бродить осталось –
ведомо лишь Ему.
Жил бы себе спокойно,
не поминая всуе,
Перед землёй и небом
был бы предельно чист…
Главное – день туриста
не пропадёт впустую.
А заодно, надеюсь,
не пропадёт турист.
НЕНАРОДНЫЙ НАРОД…
Нет ещё ни одной песни, которая по приказу сверху стала бы народной. Народ, он по темноте и дурости своей, что хочет, то и поёт…
МУЗЫКАЛЬНАЯ СМЕКАЛКА…
Когда в подшефную консерваторию завезли инструменты, они оказались не того калибра. Но музыкантам всё равно был дан приказ играть до последнего, а иначе – трибунал, и здесь сыграешь уже хоть на табуретке…
ДИСКОТЕЧНЫЙ КОЗЛОДРОМ…
Чтобы не показаться ослами, молодые люди на дискотеке прыгали и блеяли козлами…
ПОКА ПЕШКОМ…
Патриотическая песня призывала всё равно неудержимо двигаться вперёд, даже если для этого у тебя персонального автомобиля пока что нет…
ДУБОВЫЙ НЕДОКОМПЛЕКТ…
Хотел и на концерте классической музыки постучать, как обычно, в такт пивной кружкой по столу. Но, к счастью, под рукой для этого не оказалось крепкого дубового стола…
Дефолт случился в Греции, представьте, ё-моё! -
Одномоментно рухнули там цены на жилье!
Но все мои возможности убиты на корню -
Вчера на рынке пенсию потратил на фигню!..
Печально, но не счесть катастрофических потерь:
Увы, не сделать селфи мне в Салониках теперь.
Мечты уже не сбудутся - моя тому вина;
На Родосе в таверне не попробовать вина.
Обида на фортуну, не таясь, в душе сидит -
Не видеть, как ушей, мне ласки местных Афродит;
Не светит перспектива любоваться на Олимп,
Не лицезреть в монастырях святых пресветлый нимб.
В Коринфе скалит зубы иронический Пегас -
Тебе, мол, жалкий автор, не взобраться на Парнас;
Не флиртовать с гречанками на склонах дивных гор,
Не выступать с речами на булыжниках агор.
С тяжелым ощущением ложусь в свою кровать -
В Афинах не предвидится сиртаки танцевать.
Не кушать осьминогов мне в кафе, в тени олив,
Не окунуться телом в Саронический залив...
...Дефолт случился в Греции, представьте, ё-моё! -
И в одночасье рухнули там цены на жилье!
И вот теперь грызет меня не жаба - крокодил,
За то, что сдуру пенсию бездарно просадил...
Хуже рева скотины,
Тех озлобышей ссученных лай.
Как в лихие годины -
На своих и чужих: Рассчитайсь!
(в качестве эпиграфа)
Необоснованность надуманных агрессий
Предполагает понукание извне.
Соприкасаясь с неизбежностью рецессий,
Осознаёшь и осязаешь – ты в дерьме.
Мы вместе в нем, предположительно, невольно.
Нам, безусловно, в этом снова помогли,
Нам всем с семнадцатого больно, очень больно,
Нам в девяностых было больно, но смогли.
В круговороте оголтелых провокаций
Все явственнее образ вражеских личин.
Как не бывает лиц безвинно виноватых,
Так не бывает только косвенных причин.
Когда пройдут последние трамваи,
Наступит вновь слепая ночь,
Я улечу из дома в шумной стае
В другие измеренья прочь.
В которых встречу всех своих соседей,
С которыми знаком давно,
И под стаканчик в дружеской беседе
Мы выпьем красное вино.
Скажу в сердцах, простите дорогие,
Вы были мне - не все враги,
Я не могу продать стихи плохие,
Мне нечем вам отдать долги.
Полагая рецензию сию достойной внимания почтеннейшей публики, я, с позволения автора последней Козьмы, достославного потомка небезызвестного Козьмы, сына Пруткова, взявшего впоследствии фамилию Белинский, привожу её здесь за немногими купюрами.
РЕЦЕНЗИЯ
Тут не сводятся личные счёты,
И прошу Вас, читатель, учесть,
Что явились основой работы
Непредвзятость и критика честь.
Как борец за высокое слово,
Не способный слукавить на грош,
Объективность я ставлю в основу.
Но ты умный и сам всё поймёшь.
Только просьба - с того лишь момента,
Как прочтёшь сей разбор без затей,
Оцени же талант рецензента
И по плюсику кликни. Окей?
А в начале рецензии нашей
Я хотел бы спросить, господа:
Словоблудия жиденькой кашей
Кончит пичкать нас автор когда?
Иль задумав сюжет в туалете,
Там же высидев рифмы и стиль,
Он решил, что на этой планете
Будет спрос на подобную гиль?
А характеры! Это ль не слёзы?
Героиня бальзаковских лет
С ботаническим именем Роза
Выдаёт нам возвышенный бред,
Что "уходят стремительно годы",
Что не встретила чистой любви,
Что в восторге она от природы,
Что "весна закипает в крови",
Что подумать пора о высоком...
Я цитирую (это всерьёз):
"Захлебнуться б берёзовым соком
От российских красавиц берёз"!
Я минуту не мог разогнуться
И смеялся с тех слов как шальной.
Что ж не тянет её захлебнуться
В Мёртвом море солёной волной?
Я не чужд современных тенденций
И поэтов так скажем "извне",
Но раздача для них индульгенций -
Это, братья мои, не ко мне.
Без того уж душевные раны
Растравляют мне день ото дня
Натуристы, торчки, графоманы,
Голубые волнуют меня...
Но мы примем суровые меры
И ответим им всем на плевки
Поголовным внедрением веры
И введением твёрдой руки.
И тогда не замедлит награда,
И придёт долгожданный покой,
Коль поэта направят как надо
Пресловутою твёрдой рукой.
А покуда за это в ответе,
И доволен собою весьма,
Объективнейший критик на свете,
Ваш знакомый, Белинский Козьма.
РS Убедительная просьба всех персонажей считать вымышленными, дабы ни одно самолюбие не пострадало.