Почти никто
не различает голос этого Города.
И кажется, - лишь я
слышу его акценты,
тембральность,
интонацию
и безнадёжную немую тоску.
Мой Город пробуждается
гулом машин и щебетом птиц.
Улыбается Солнышком,
и плачет дождями,
захлёбывается лужами,
и украдкой целуется
влажными ртами подростков по подъездам,
где суровые дядьки,
которых заели жёны,
тихо покуривают полузапрещённый табак.
Мой Город строит пирамидки церквей,
устраивает пикники на старом кладбище,
и ходит стройными стадами
на праздничные мистерии.
Мой Город разбрасывает по асфальту хлеб,
который лениво клюют грязные голуби
и пинают избалованные дети.
Мой Город гордится своим благородством,
отправляя гуманитарные посылки в дальние страны,
и побуркивает в строну «понаехавших»…
И хает былое
и ностальгирует им одновременно,
пытаясь понять:
кто виноват в Его нынешнем счастье?
И поёт ночными окнами застольные шансоны,
и прорезает опустелые дворы одиночными криками:
«Помогите!..»
Но однажды Он закоротился
шизоделической, затухающей вдали мантрой:
«Ты не Бог, ты не Бог, Ты не Бог!..»
Впрочем, едва отзвучав этим предрассветным эхом,
мой Город опять пробудился гулом машин…
Далеко ли , близко, длинно ли корОтко,
Начинаю сказку, наливайте водку.
Это так вступление, слушайте скорей,
Жил мужик в деревне, с бабою своей.
Уточняю, со своею, со своей и точка,
И конечно, как у всех, были сын, и дочка.
Сын конечно наркоман, дочка- проститутка,
Жизнь сыграла с их семьей, очень злую шутку.
Все, что заработают, папа с мамой в поле,
Их сынок Колян, за два дня проколет!
Дочка тоже, не подарок, в жизни так бывает,
Все что заработает, сразу пропивает.
Так и жили, день за днем, без соли доедали,
И что делать с детками увы, родители, не знали.
Но однажды, на рыбалке, прямо с утреца,
Выловил большую щуку, батя на живца.
И тогда, взмолилась Щука : - Отпусти, Иван,
Помогу, ведь всем известно Колька - наркоман.
Для меня, тебе помочь, скажем дело плевое.
Я и Машку вылечу- сучку непутевую.
Кольку вылечить пустяк, стукну его палкой,
Да и Машку, тоже- по ****е мешалкой.
Выпалила Щука все, все как на духу,
А Иван: - А вдруг ****ит? Мож лучше на уху?
Все6 нормально, и теперь дела у них идут,
Маша поступила в театральный институт.
Колька в ПТУ пошел, на Юрфак не смог,
Его б и в ПТУ не взяли, да сосед помог.
У него в училище, завучем жена,
Колька б скотником работал, если б не она.
Вот ведь как бывает в жизни, ты на ус мотай,
И товарищам своим, об этом передай
Печальный край, унылые места,
Кругом следы разрухи и развала
В УИСовских погонах нищета
С утра разит тяжелым перегаром.
Тут тяжко жизнь, как олово, течет
Вдали от мира, где живые люди,
И если что-то здесь произойдет,
То явно не на пользу людям будет.
Как будто проклял кто-то то село,
Затерянное где-то на Урале,
И даже непонятно, для чего
Селенье Красным Берегом назвали.
Ведь красным называли на Руси
Во все века прекрасные создания,
А тут среди колдобин и грязи
Лишь только покосившиеся здания.
Колонию закрыли навсегда –
Рабочих мест практически не стало,
Но из начальства это никогда
И никого в Перми не волновало.
Сюда дороги не было и нет
И всем давно понятно, что не будет
А через пару, или тройку лет
Совсем забросят это место люди…
В подмосковном санатории
отдыхающий грузин тонет в
пруду и зoвёт на помощь:
"Паслэдный рас купаюс!!"
Что может быть лучше чем Грузия; лето, солнце, чистый воздух, хачапури, цинандали, сулугуни? А если ещё добавить что речь идёт не о наших тревожных годах с проблемами Абхазии и Южной Осетии, а о тихих, застойных 70-х, то ответ станет очевиден каждому : НИ-ЧЕ-ГО! Именно в этом райском уголке наша небольшая группа из 4-х человек оказалась на производственной практике после 4-го курса.
Чем прекрасна молодость? Я заметил интересную вещь; всё произошедшее с тобой в молодости очень хорошо сохраняется в памяти, вплоть до мельчайших подробностей. И наоборот, события недавнего прошлого, случившиеся в более зрелом возрасте запечатлеваются тускло, а многие вообще стираются из памяти. Поэтому писать эти воспоминания для меня было очень легко – все события как будто стояли перед глазами.
Практику мы проходили на одном из флагманов советской металлургии – Руставском Металлургическом Комбинате. Рустави – небольшой, очень зелёный городок недалеко от Тбилиси. Почти всё население городка работало на заводе-гиганте. Размеры завода действительно впечатляли; достаточно упомянуть, что между цехами завода курсировали автобусы. Над входом в заводоуправление колыхался огромный плакат на русском и грузинском языках: «Автандил Георгиевич благодарит вас за честный труд!». Как выяснилось Автандил Георгирвич не кто иной как директор комбината, Герой социалистического труда, князь Коркия. Да-да, князь! Именно так нам и сказали. Вообще следует отметить, что в Грузии всегда очень трепетно относились к своим родословным. И если уж он князь, то это не скрывалось, а наоборот всячески подчёркивалось. Довольно забавно звучало, когда секретарша в приёмной директора отвечая на звонки говорила: «Князь уехал на совещание в Горком партии, звоните после 6 часов».
Всё было прекрасно; и солнце, и воздух, и вино, и люди! Одно лишь омрачало наш отдых – сама практика.
Оформили нас в бригаду ремонтников мостовых тигельных кранов в литейный цех. Места более неподходящего для отдыха молодых людей трудно представить: невыносимая жара от огромных печей над которыми сновали «наши» краны, многократные подьёмы и спуски на подкрановые пути в течении смены, всё это сильно омрачало наш «отдых».
Наш бригадир – Бижан, невысокий, худощавый, немногословный грузин лет 40-45. Чувствовалось, что он себе цену знает, с нами всегда держал дистанцию и разговаривал только в крайнем случае и то делал это свысока, глядя поверх голов. Ну как-же, какие то мальчишки, что они понимают в производстве?! Он был недалёк от истины, производство нам действительно было по фигу, но тем не менее никуда не денешься, практика есть практика и отзыв о практике потом надо было везти в институт. Кроме Бижана в бригаде был ещё маленький Дато, улыбчивый балагур лет 30-35. Он всегда с нами шутил, подтрунивал, ну а мы естественно в долгу не оставались. Единственная радость была в цеху – это бесплатный автомат с газированной водой. В день мы наверное выпивали по 5-6 литров от жары и ...от жадности.
Общежитие было прекрасным! После нашей первой общаги, комната казлась просто гигантской. Само здание было построено в сталинском стиле: с большими колоннами, широкие лестницы с каменными перилами, просторные корридоры. Это было рабочее общежитие завода, но в нём всегда было тихо. Каждый день пока мы были на работе, комнату убирали, два раза в неделю меняли бельё, всегда к нашему приходу на столе был свежий букетик простеньких цветов. Свободное время мы как правило коротали за игрой в прэферанс. При этом нашей любимой едой были свежайший сулугуни с горячим хлебом и недорогое, чем видимо нам так и полюбившееся, вино «Саэро», количество которого в несколько раз превышало допустимые нормы.
Как-то раз Дато, который обычно служил нам переводчиком при общении с Бижаном, ушёл по какому-то поручению в соседний цех, и бригадир как обычно глядя поверх голов процедил сквозь зубы: «всэ падом со мной, калоса мэнат будэм». Видимо посчитав, что сказал более чем достаточно он полез наверх и мы нехотя поплелись за ним. Взабравшись на подкрановые пути – а это где-то на высоте 10-12 метров, мы пошли прямо над раскалёными печами к передвижной тележке. Надо отметить, что свободного пространства там наверху крайне мало, и чтобы перемещаться приходится идти гуськом. Когда мы подошли к тележке Бижан, как всегда молча, не утруждая себя лишними разьяснениями, поддомкратил тележку и обхватив колесо рванул его на себя. Колесо послушно сошло с оси и осталось в его крепких жилистых руках. Колесо это напоминало трамвайное, чуть меньших размеров, но никак не легче 40-50 кг. «Куалю давай» - негромко с достоинством отдал команду бригадир. Мы замерли в ожидании разьяснений. «Куалю, куалю давай»- чуть громче произнёс он, при этом сделав неопределённый кивок в сторону. Мы понимали, что надо что-то ему дать, но что?! Вес колеса нешуточный, подойти к Бижану и помочь не позволяли стеснённые условия – он занимал всё пространство между тележкой и краем подкрановой балки, под которой зияли раскрытые «пасти» огненых печей. Бросить колесо было опасно, вес колеса мог запросто проломить перкрытие на котором мы все стояли, а опустить его потихоньку было очень трудно, да и спина бы его не выдержала плавного опускания. Мы кинулись наперебой предлагать Бижану, словно ассистенты хирургу-светиле, кто напильник, кто зубило. Но «хирурга» явно не устраивали ни «скальпель», ни «зажим», он всё твердил своё «Куаля! Куаля давай!! Что руски савсэм нэ панимаш??» Бижан попробовал варьировать ударением надеясь встретить у нас большее понимание: «кУаля, куАля, куалЯ!!», но всё было тщетно. Дело преобретало серьёзный оборот. Бижан всё сильнее прогибался назад, чтобы удерживать тяжеленное колесо. «Куаля давай!! Куаля!!!» сверкая очами и скрепя зубами требовал бригадир. «Может Клавку ему привести» - робко предложил Толик Варгин. «Да ты что? Совсем уже! На кой она ему сейчас?»- зашипели мы на него. Дело в том, что в соседнем прокатном цехе крановщицей работала некая Клавдия – разбитная деваха средних лет, неведомо каким образом оказавшаяся в Рустави. Все работяги из наших цехов любили пошутить с ней, Клавдия за словом в карман не лезла, одним словом общение проходило довольно весело к обоюдному удовольствию. И вот именно в страстном желании немедленно повидаться с Клавдией– Куалей и заподозрил Толик нашего Бижана. Жора Прокофьев прыснул от смеха видимо представив себе романтическую сцену «Бижан, Клавдия и Колесо». Мы зашикали на него опасаясь, что Бижан заметит это. Но Бижану было не до Жоры и не до Клавдии. Его глаза вылезли из орбит и казалось смотрели на нас с укоризной и грустью. От грозного требования Куали не осталось и следа, и теперь он как-то ласково и шопотом произносил: «Куалия, куалия». Пот ручьями катился по его искривлённому гримасой лицу. От сильного прогиба назад кепка свалилась и его растрёпанные волосы торчали во все стороны. Саша Магаз поднял кепку и нахлабучил ему обратно на голову, но сделал это как то не ловко, кепка сьехала сильно назад оставив впереди лишь большой козырёк. Бижан удивительным образом стал напоминать Ленина на броневике, во время встречи на Финском вокзале. Только почему-то вместо апрельских тезисов в руках у него было трамвайное колесо. Он всё ниже и ниже прогибался назад, а губы упорно, как молитву шептали: «куаля, куаля давай». Глаза его стали покрываться плёнкой, взгляд стал угасать. Вдруг судорога прошла по всему его телу, он встрепенулся и истошно закричал: «Куаля! Балшой малаток давай!! Балшой малаток!!!»
Чёрт! Ну конечно же Большой молоток! КУВАЛДА!! И как это мы сразу не допетрили?! Саша Магаз в ту же секунду схватил кувалду валявшуюся у нас под ногами, выбил шплинт у колеса, не дававший посадить его обратно на ось и Бижан наконец избавился от ненавистного груза водрузив колесо обратно на место.
Спускали Бижана по лестнице с верху мы всей бригадой. Пару дней он не выходил на работу, а потом снова появился в цеху. С тех пор спесь с него сошла и он уже общался с нами на равных, без своих «закидонов». Правда пальцы его ещё несколько дней были скрючены, как будто он всё сжимал в них колесо. Ну а кличка его после этого была, как вы уже конечно догадались, - Куаля!
К счастью всё закончилось хорошо. Отношения с бригадиром наладились и он даже сам с улыбкой вспоминал происшедшее. Ну а практика продолжалась!
Бескрайнее лазурное небо, хрустально-чистый воздух, горячие хачапури, холодное цинандали, лето, Грузия! Что может быть лучше для полноценного отдыха? НИ-ЧЕ-ГО!!
Утром, скинув к чертям одеяло, почесал волосатую грудь,
Что за дрянь мне всю ночь не давала хоть на час полноценно уснуть?
Может это соседская кошка у которой отняли котят,
Или тихо рыдала гармошка на которой играть не хотят?
Может дождик стучал по карнизу, ворковали всю ночь сизари?
Шпиливилили сверху и снизу жён мужья "от зари до зари"?
Растолкал я засоню-супругу, расспросил про десятые сны
И поведал, как лучшему другу, всё про сплин окаянной Весны.
Мол, похоже Весна одичала... снова спать лёг, но только почил,
Под балконом опять... зажурчало, я взбешённый с дивана вскочил,
Распахнул с раздраженьем окошко и (не в силах сдержать матюки)
Лишь в сердцах матюкнулся немножко: - Блин... похоже подмокнут стихи!)))
Уже было далеко за полночь, а Соломонов всё никак не мог заснуть. Он аккуратно перевернулся на другой бок, стараясь не потревожить мирно сопевшую рядом Ольгу.
-И дёрнул же меня чёрт притащить эту старую газету в отдел! – с раздражением подумал Соломонов – ну кому это было нужно? Тоже мне, великий чемпион – продолжал корить себя Алексей – славы ему зхотелось. Ну вот и получай теперь!
Небольшая заметка в газете «Кадры Индустрии» двадцатилетней давности повествовала о том, что молодой, перспективный мастер выиграл личное первенство ДСО «Буревестник» по шахматам, показав отличный результат. Статья сопровождалась фотографией. На фотографии трудно было угадать в стройном, вихрастом пареньке с кубком лысеющего и поплывшего в своих формах старшего инженера отдела металлоконструкций Алексея Александровича Соломонова. Сотрудники отдела разглядывали газету и радостно похлопывали Соломонова по плечу: ну ты даёшь, чемпион! Чертёжница Лида Щеглова оценивающе оглядев его с ног до головы игриво повела плечами: -Алексей Александрыч, а вы оказывается у нас Победитель! Селистратов и Наумов – младшие научные сотрудники, сразу предложили «обмыть» это дело, нисколько не смущаясь давностью произошедшего события. А председатель Профкома Осипчук воспринял всё куда более серьёзно. Он отозвал Соломонова в сторону и понизив голос сказал: -Ты понимаешь что теперь будет?
-Что? Немного растерялся Соломонов
-Как что?! Ты дашь сеанс одновременной игры! А кто будет среди соперников ты надеюсь понимаешь?
-Ты хочешь сказать...?
-Вот именно!
Соломонов погрустнел. Он подумал, что как жаль, что до сих пор не изобрели машину времени, с помощью которой он бы смог вернуться в сегодняшнее утро. И тогда может быть эта дурацкая газета не попалась бы ему на глаза, и он не притащил бы её в отдел, и всё было бы как прежде: монотонно и предсказуемо!
-Но почему именно я? – попытался отвертеться Соломонов
-А кто у нас Мастер? Может я? Да это можно сказать счастливый случай для тебя! – продолжал увещевать Осипчук – когда ещё представится такая возможность? Да всё что требуется от тебя это проиграть Астахову! И всё! И ключи от квартиры у тебя в кармане!
По большому счёту председатель Профкома был прав. Алексей и сам понимал это. Насчёт ключей в кармане Осипчук конечно преувеличил, но страсть директора к шахматам была известна всему НИИ. Огромный, широкоплечий, с непослушной прядью седеющих волос, он с одинаковой гордостью насил на лацкане своих пиджаков депутатский значок и значок 1-го разряда по щахматам, любовно перецепляя его с пиджака на пиджак. Все знали, что лучший способ вызвать расположение Ильи Борисовича было спросить его мнение о грядущем матче на первенство мира. Тут он пускался в долгие рассуждения о шансах того или иного очередного вундеркинда, давал их сравнительные характеристики с великими мастерами прошлого, пытался предугадать их матчевую стратегию, дебютный репертуар, короче чуствовал себя как рыба в воде. Ну а если вы при этом ещё уловчались вспомнить одну-другую фамилию известных шахматистов, то вы уже зачислялись в лучшие друзья директора!
Но Соломонова никак не грела мысль о перспективе оказаться в лучших друзьях начальника, тем более, что по натуре он человек был тихий и незаметный. И лишь грустные, синие глаза Оли, которая уже какой год мечтает о своей, пусть маленькой, пусть крошечной, но СВОЕЙ квартире, не позволили Соломонову категорически отвергнуть «каварный» замысел Осипчука. Он тяжело вздохнул и тоже понизив голос выдавил из себя:
-Буду играть по позиции. Строго по позиции.
Перед глазами Соломонова всплыл образ его первого тренера из Дворца Пионеров. Шахтаров Энвер Саидович – был наставником от Бога. Он всего себя отдавал своим ученикам. Он учил их не только шахматам, но и самой жизни. Сколько раз в тяжёлых ситуациях Алексей, да и многие другие обращались к нему за помощью и он никому не отказывал. Саидыч был для них как отец родной, не имея своей семьи он готов был возиться с ними с утра до поздней ночи. Сам сильный мастер, он поставил крест на своей спортивной карьере, полностью посвятив себя наставничеству. Его любимым наставлением было: «Всегда играйте по позиции – и через паузу он добавлял – строго по позиции!» Он не уставал повторять это сотни раз, это было его кредом и это он пытался втолковать своим ученикам. Фраза эта у него звучала довольно забавно. Когда он добовлял после паузы «строго по позиции», он сердито сдвигал брови, зжимал губы и со своим восточным акцентом цедил: «ситырога па пазица!» Алексей хорошо его пародировал, и когда Шахтарова не бывало в классе по просьбе товарищей воспроизводил слова тренера, что вызывало гомерический хохот.
-Ну конечно по позиции! – радостно подхватил Осипчук, вернув Алексея из радужных воспоминаний в суровую действительность – Конечно по позиции. Но только позиции они ведь разные бывают, так? Ты же Мастер, не я. Вот ты и создай такую позицию, что бы и сдаться было не грех. Как говорится дело Мастера боиться! – и он рассмеялся вглядываясь в лицо Соломонова в надежде прочитать в нем одобрение своему плану.
Алексей Александрович в очередной раз перевернулся на другое плечо. Часы высвечивали 5:05 утра. «Час воров» по бабушке – подумал Соломонов и невольно улыбнулся вспомнив извечный спор бабушки с дедушкой по поводу «часа воров». Каждую ночь перед сном в летнее время дедушка устонавливал, рядом со своим диваном и выходом на балкон, стул на котором распологал пустые бутылки связанные между собой шпагатом. Они, как он полагал, должны были предотвратить незаметное проникновение воров в квартиру со стороны балкона. То что воры должны придти ни он, ни бабушка не сомневались и лишь расходились во мнении по поводу часа вторжения. Дедушка полагал, что «Час воров» наступает в час ночи, а бабушка, что под утро, в 5 часов. Насколько Алексей помнил, этот вопрос так и не нашёл конценсуса между ними. Он тихо присел на кровати, одел шлёпки и стараясь не разбудить Олю поплёлся в ванную. Надо было успеть до Сироткиных, а то семья у них большая и уж если начнут походы в туалет, то конца этому не будет.
***
Зал конференций НИИ, несмотря на субботнее утро, встретил Соломонова гулом растревоженного улия. В ожидании сеанса здесь собралось немало народа. В полном составе присутствовали сотрудники общего отдела во главе с самой Ириной Львовной. Все начальники отделов и их замы, активисты Профкома, в полном составе отдел металлоконструкций, копировальный отдел, где начальницей была жена самого Астахова- Лилия Сергеевна, а так же отдельные представители других отделов жаждующие зрелищ! А зрелище обещало быть захватывающим! Ну как же: сам Илья Борисыч будет играть, да не против кого папало а против настоящего Мастера! В подтверждении нелиповасти мастера Соломонова на стене висела увеличеная копия злосчастной статьи предусмотрительно отпринтованная Осипчуком. Народ жаждал крови! А кровь должна была пролиться в любом случае: в случае победы любимого шефа народ получал лишнее подтверждение незыблемости формулы: «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Ну а в случае победы выскочки-мастера последствия были настолько непредсказуемые, что уже одна мысль о таком исходе приятно щекотала нервы присутствующих.
Соломонов прошёл сквозь строй внезапно зативших с его появлением сослуживцев, словно гладиатор перед смертельной схваткой. Но если у гладиатора был шанс в надежде на то, что великий Цезарь смилостивится и пощадит поверженного бойца, то в данном случае в том куда повернёт палец Илья Борисыч сомневаться не приходилось. Он обошёл ряды расставленых Осипчуком 12-ти досок, поправив на некоторых из них неверное положение коней и слонов и с деланным равнодушием стал ожидать команды к началу действия. Соперники медленно рассаживались за столы. Среди них были знакомые ему Селистратов и Наумов, не теряющие надежды хоть теперь «обмыть» результат партий, всеобщая любимица копировальщица Настя, в непомерно короткой юбочке, начальник особого отдела пенсионер Островцев, который как всегда был при орденах словно сразу после игры у него важная встреча с участниками игры «Зарница», зам. начальника конструкторского отдела со странной фамилией Мокроступов, также откликающийся и на фамилию Калошин, и другие работники НИИ.
Игровой план на сегодняшний сеанс у Соломонова был прост. Как можно быстрее расправиться с рядовыми участниками сеанса, ну а затем сконцентрироваться на партии с Астаховым. При этом надо было постараться любыми силами не дать ему испортить позицию до безнадёжной и в удобный момент, согласно позиции, предложить ничью. Несмотря на все уговоры Осипчука проигрывать он наотрез отказался. И они сошлись на ничьей полагая, что и её будет достаточно для успешного решения квартирного вопроса.
Соломонов вздрогнул от звука гонга, не весть откуда раздобытого Осипчуком, извещавшем о начале сеанса. По началу всё шло по плану. Быстро проиграли Селистратов и Наумов, не испытывающие особой горечи по поводу поражений. Не намного дольше продержался и Островцев, который запутался в английском начале. Ещё несколько поражений и осталось два участника: Илья Борисыч и красавица Настя, которая удерживала позицию используя бесконечные подсказки мужской половины болельщиков. Но и это ей помогало не долго и вскоре Соломонов с извиняющимся видом произнёс тихое: «Вам мат Настя.» В любой другой ситуации он же конечно предложил ей ничью, но только не сегодня. Ведь ничью «заслуживал» лишь один участник сеанса и он никак не мог принизить её значение заключив мирное соглашение ещё с кем нибудь. Настя недовольно фыркнула и взмахнув юбочкой растворилась в толпе болельщиков плотно обступивших единственный игровой стол. Через некоторое время Соломонов с ужасом обнаружил, что несмотря на все его усилия позиция Астахова начинает безнадёжно портится. И это несмотря на то, что он специально разыграл без всяких премудростей, изученную вдоль и поперёк Испанскую партию. Видимо перворазрядник Астахов давно не тренировался в практической игре и задача Соломонова стала намного сложнее. Играть не «по позиции» он не мог! Это претило всей его жизненой философии. Это означало бы перечеркнуть всё что он делал в своей жизни, это было равносильно предательству. Перед его глазами поочерёдно вставали то образ Саидыча, с суровым видом шептавшего: «Ситырога па пазица!», то Оленьки с огромными синими глазами стоявшей в очереди в туалет за длиной вереницей Сироткиных. Соломонову стало дурно. Он облакотился рукой на стол, а внимательно следивший за ним Осипчук, который по его виду догодался, что что-то не так, быстро подвинул ему стул. Астахов сидел неподвижно охватив голову руками и вцепившись взглядом в доску. Его шахматных знаний оказалось достаточно, что бы понять весь драматизм его позиции.
Наконец от откинулся в кресле, услужливо принесённом ему Осипчуком из зала заседаний, и бодро спросил:
-Говорят ты в очереди на жильё стоишь?
-Стою – грустно подтвердил Соломонов и зачем-то уточнил: – уже шестой год.
-Ну стой, стой... – ухмыльнулся Илья Борисыч. Из за широкой спины директора подхихикивал Осипчук.
Соломонов сполз на стул. Образ Саидыча окончательно уступил место Оле, которая оттеснялась всё дальше от дверей туалета бесконечной лентой Сироткиных. Он заставил себя глянуть на позицию и с ужасом обнаружил, что напрашивается шах ладьёй по 8-ой горизонтали. Ход был строго по позиции и не сделать его он не мог. Дрожащей рукой пердвинув ладью Соломонов произнёс: Вам шах Илья Борисыч.
- Ну ты даёшь Соломонов! Ты ещё «мат» скажи! – развеселился Астахов и аудитория эхом отозвалась подобострастным смехом.
Перед глазами у мастера пошли феолетовые круги. «Вот только ещё в обморок грохнуться не хватоло» – подумал он пытаясь отыскать взглядом Осипчука ища хоть какой-то поддержки. Но профорг растворился в толпе зрителей и ждать поддержки было не откуда. Он глянул на часы, в дополнение ко всему флажок на директорских часах начал предательски подниматься. Он как завороженый смотрел на этот флажок словно приговорённый к смерти смотрит на нож гельятины. Соломонов просто физически ощущал как вот сейчас этот нож сорвётся в свой всёсокрушающий полёт. И всё! И конец всем надеждам. И никогда Оленька не уйдёт с этой очереди. А ну их всех! Хватит! Плевать на позиции! Ничья так ничья! Он облизнул пересохшие губы, сделал глубокий вздох. Сейчас. Надо сейчас, потом будет поздно! Потом упадёт флажок и все! Соломонов привстал, что бы произнести сокровенное «ничья»? Как вдруг его взгляд упёрся в широкую ладонь начальника протянутую ему в знак признания поражения.
-Ну что тут попишешь? Мастер он и есть мастер – рокотал Астахов – и болельщики радостно кивали ему. – Такому и проиграть не зазорно.
Соломонов всё ещё держал протянутую руку начальника и ничего не понимал. Он посмотрел на Осипчука, но и тот окончательно запутался и пытливо вглядывался в лицо Астахова пытаясь угадать дальнейший ход развития событий. К Соломонову потянулись руки сослуживцев спешащие поздравить его со знаменательной победой.
-Молодец Соломонов! – бодро похлопал его по плечу наконец определившийся Осипчук.
-Осипчук! Зайди ко мне со списком очередников. Чёрт знает что у тебя там творится! – бросил Астахов покидая зал конференций в окружении замов.
-Сиюминутно! – отозвался Осипчук и заговорщецки подмигнул Соломонову.
Долгая дорога домой на метро, троллейбусе и автобусе промелькнула для Соломонова как один миг. Всю дорогу он ехал с идиотской улыбкой привлекая внимание пассажиров, но он этого не замечал. «А какой он всё же милый человек – думал он о Астахове - и ведь как шахматы любит!»
-Ну как твой сеанс? – Оля с интересом смотрела на его улыбающееся лицо.
-Выиграл. Все двенадцать. – он продолжал глупо улыбаться.
-А я и не сомневалась, ведь ты у меня самый лучший. – она потянулась к нему и нежно обняла его за шею.
Соломонов уткнулся в её волосы излучающие такой знакомый и родной запах.
-Ну а играл конечно по позиции? – весело спросила Оля отодвинув его и взглянув ему в глаза.
И после паузы строго сдвинув брови они хором сказали: «ситырога па пазица»!
А цензурный покладистый ослик
По широким идёт авеню,
«Почему?» этот ослик не спросит,
И его «не туда» не заносит,
И у дам он объятий не просит,
Под «безумного» ослик не косит,
Шерсть имеет приятную проседь.
И удача приходит к нему.
А осёл нецензурный, рыгая,
Матерей вспоминает «И-а»,
Что поел, на друзей извергает,
Власть родную с от-т-тягом ругает,
И с моста в речку Хоньку сигает,
Там, рыбёшек пугая, нагадит,
Впрочем, также, как гадил и прадед,
Вот такие ословьи дела...
Так каким лучше быть – нецензурным?
Или нравопослушным ослом.
Не бросать всякий сор мимо урны,
Клясть Мальдивы и берег Лазурный,
Не кататься в метро «Ах, мне дурно!»
Тёток пользовать грязно и бурно,
Поиграть на кларнете бравурно?
Нет, осёл, ты не станешь послом...