Ухожу. Как волна, уношу за собой
Накопившийся сор бестолковых разборок,
Надоевший дремотно-тягучий покой
И потраву глобальных субботних уборок.
Ухожу навсегда. Словно долгая боль,
Отпущу осторожно, не жди рецидива,
Погружаю в забвенье проигранный бой,
Утекаю песком из ладоней красиво.
Ухожу как статист. Без оваций, цветов,
Ничего не возьму, не кольну даже взглядом.
Воспитай, как положено, наших котов,
Если спрашивать будут – соври: «где-то рядом»…
Не пойму – ну и что тут опять началось?
Ты молчишь?! Где стенанья и прочие звуки?
Те слова, что изрежут в морщинки чело,
Защищая от скорой и вечной разлуки?!
У-хо-жу! И не делай лицо «что, опять?»
Да, не в первый! И – дай тебе бог – не в последний!
Что не так? Вариантов могу накидать:
Раздолбай ты! Тюфяк! Никакой… собеседник!!!
………………
Всё, отбой! Испугался? Сиди, отдыхай,
Не сутулься понуро – мужик ведь, не тряпка…
Не припомнишь, что дальше в программке там, зай?
Успокойся,
я знаю:
салатик и шляпка.
Из ничего настоящая женщина может сделать три вещи:
скандал, салат и шляпку) Коко Шанель
На чем же держится рубаха?
Согнутых плеч сухая кость…
Цветущей жизни тихий гость,
Свидетель собственного краха.
Передвигаясь осторожно,
Травинки он не повредит,
И в голубую даль глядит,
Глазами с небом чем-то схожими.
Он породнился с серым камнем,
Замшелым пнем, сухой листвой,
Качая белой головой,
Давно он стал прощаться с нами.
Судьбы изношенная нить,
От ветхости грозит разлезться,
И узел немощного сердца
Конец с началом силится скрепить.
В гостиной у горящего камина
среди картин, часов и гобеленов
стояла сумасшедшая Мальвина,
кремируя полено за поленом.
Хотелось убивать и быть убитой,
раз не случилось вечно быть любимой;
то ненависть душила, то обида…
А тени, как в театре пантомимы
плясали джигу на бездушных стенах -
свидетелях ночного холокоста…
Всё было до обыденного просто,
безумно и смешно одновременно -
Мальвина навсегда прощалась с прошлым
и целовала каждое полено,
собой напоминавшее о нём,
чтоб после окрестить его огнём
в камине под старинными часами…
Те проливали горькую смолу
и, превращаясь в пепел и золу,
из пламени смотрели на неё
печальными сосновыми глазами.
Из советской действительности
(Современная былина)
Во одном селе, в небольшом селе,
Под названием да, Всесвятское,
Жил да был мясник - удалой купец,
Величали его Иван Павлович.
Был грозой села, был нуждой села,
Поклонялись ему, да все людочки,
С портфелем ходил, важный вид носил,
Взгляд невидящий по людям водил.
Ой, да с утречка, с позараночку,
Восходил купец в свою лавочку,
На столы он клал мясо живности,
Мясо постное, мясо жирное.
И бежал к нему весь да люд честной,
Становился он в очередочку,
И бросал купец во сумы людски
И костлявые, и мясны куски.
Ан, не дай да Бог, кому грешному,
Молвить поперек Иван Павлычу,
Багровел он враз, пучил бельмочки,
Непокорного бранным словом нес.
Люди плакавши – поклонялися,
Зазывали купца до своих хором,
На столы несли все, что Бог послал,
На златых блюдах, в дорогих кубах.
Ой, ты гой еси жизнь сладкая,
У купца того, да у гладкого,
Просто, горе в том, добры людочки,
Что рабы свого вы желудочка!
Не чужды ласки тигры и медведи,
Собаке слово доброе – бальзам.
Хочу сказать, что ты хороший, Федя,
И очень добрый – судя по глазам.
Талантлив ты, в том нет сомнений, Федор.
Пусть будет вечным творческий твой путь,
Будь Музой вдохновлен, здоров и бодр.
Ко мне неравнодушным, Федя, будь.
Ведь в Хохмодроме нет никнейма слаще,
Ведь кекс вкусней, чем хлеба каравай.
Читай меня иных поэтов чаще,
И плюсовать при том не забывай.
Ты в отзывах не жги меня крапивой,
А лей елей и дифирамбы пой.
Ведь я из-за тебя снял код, Червивый,
Купил червивки и ушел в запой.
Коль долго хочешь жить и быть здоровым,
Молись тогда, целуя образа,
Чтобы жене моей, как жизнь суровой,
Случайно не попасться на глаза.
Вот если б кто меня про грех спросил,
То я б ему сказал, предельно честно,
Что в тяжкие пускаться – нету сил,
А в лёгкие – уже неинтересно!
Спорщику
Поэт! Не будь бездушен, как чума!
Подумай, прежде чем озвучить слово:
Тупая шутка острого ума
Обиднее, чем острая – тупого!
О мужском
Считаю, что при должном оснащении
Легко принять участье в извращении,
И вообще, с достойною оснасткою
Любую будню можно сделать сказкою!
Недолёт
Как ни легко сгорает фейерверк,
Омыв прощальным бликом купола,
Ещё быстрее гаснет человек,
Подбитый на хорошие дела!
Город – гиря.
Все на дачах, а я – издеваюсь над лирою,
Вместо прудика разум купается в вымысле:
Я всю зиму мечтал, что на лето мигрирую,
А в сезон обнаружил, что крылья не выросли…
«Месье», «мадам» − живым укором
Нам это слышалось подчас,
Ведь говорится незнакомым
«Мужчина», «женщина» у нас.
Здесь ни поэзии, ни шарма,
А только признак половой…
И я когда-то сокрушался
О форме нашенской такой.
И лишь когда младых, ретивых
Годов моих простыл и след,
И стало близкой перспективой
Полупрезрительное «дед»,
Уже не ведая сомнений,
Я полюбить всем сердцем рад
Привычных наших обращений
Неповторимый аромат.
Вдруг скажут мне: «Мужчина, легче,
Вы не один стоите здесь…»
И рассужу, расправив плечи:
«Нет, в этом слове что-то есть!»