Средь аномалий всевозможных
Есть эксклюзивная одна.
И мне поверите ль, безбожно
Покоя не дает она.
Ведь это правда аномально,
Когда здоровую кобылу
Всего лишь каплей моментально,
Как пулей, наповал убило.
А нам еще твердили в школе
Про этот ужас никотинный.
И я грустил, чего же боле,
Что век недолог лошадинный.
Не всё, однако, в жизни гладко.
И наплевав на правду эту,
Моя знакомая лошадка
Взяла однажды сигарету.
И опровергнув все приметы,
Познавши кайф от никотина,
Как выпьет - курит, сволочь эта!
И всё жива еще, скотина.
Разгорается заря, всполохи костра,
что несёт им новый день с раннего утра?
Снова слёзы, муки, боль, жалобные крики!
Может Алиби? Скорей новые улИки!
Где-то булькает смола, острый запах серы,
здесь собрали всех кто жил нЕкогда без веры,
веры в силу доброты, в чистоту морали,
в то, на что за той "чертой" все они плевали,
наставляет здесь Господь своих грешных чад,
потому что Высший Суд безусловно - АД!
Иван-царевич пустил стрелу и влупил за ней по весенней улице...
-Ты в кого целился?! Обалдуй столичный!
Огромная зелёная лягуха вытащила из задницы неизвестно откуда прилетевший «подарок» и сделала из него «бублик». Иван, открывший в испуге рот, быстро залёг в крапиве.
-Пошто стрелы портишь, погань болотная! Чай казённые, - обиженно вякнул он из укрытия.
-Я те покажу – погань болотную! Я те щас, оболтусу, и другие пообломаю! – пообещала, выбираясь на берег, квакуха...
... Царь Иван что-то стряпал в печи, когда в горницу вошла пышнотелая Василиса Премудрая. Она сбросила соболиную шубу и критическим взором окинула мужа.
-Умылся бы чтоль, ради Сварожича. Воскресенье ведь... – безнадёжно вздохнула супруга с интересом заглядывая в булькающий горшок. Иван выронил ухват, испуганно глянул на Василису, потом в медный таз, затем поплевал на ладони и вытер у глаз засонюхи.
Царица хлебнула из жбана хлебного квасу и с удовольствием отрыгнула.
-Совсем ты, Ваня, опустился. Пфуй! – брезгливо поморщилась Премудрая. – В одной «шапке Мономаха», почитай, лет тридцать уже у печи торчишь!
Царь Иван взмахнул руками и выбежал из горницы. Через мгновение он стоял перед женой в новой шёлковой рубахе и бархатной самаркандской тюбетейке.
-Ого! – изумилась царица.
Иван топнул ногами и упёр руки в боки. Мол, знай наших!
-Молодца! Ведь можешь, когда захочешь! – лебедем поплыла к царю Василиса.
-Эх, Ваше Величество! Много ли мужику для полного счастья надо?!
Царёвы ланиты заалели и он робко обнял жену.
Василиса плотоядно прищурилась и ответила ему нежным ударом кулака по костлявой спине.
-А ты ещё ничего! Аппетитный ты ещё у меня, Ванюша! – сглатывая слюну, томно прошептала супруга. – Прямо волчий аппетит возбуждаешь...
С середины горницы царица метко прыгнула за огромный дубовый стол и оглушительно забарабанила деревянным черпаком.
-Щей подавай!!! Стрелок чёртов!
Суровым взглядом сверлишь спину,
Вещая нежным голоском:
«Налили? Выпей половину».
Застрял обиды в горле ком.
Что мне упрёки? Пью до дна.
Благоволит тому погода.
Пусть будет в дырках вся спина –
Сегодня праздник у народа!
С рожденья и до сих времён,
(Не отрицаю),
Я созерцаю свой пупок,
Я созерцаю.
Пупка сиянье с каждым днём
Всё ближе, ближе!
Я фокусируюсь на нём
И что пониже.
Гормонов агрессивный рой
Срывает крышу.
Весь мир – хоть в стенку головой.
Его не слышу.
Мультяшным ёжиком реал
В тумане тает.
А в нём алмазною горой
Пуп вырастает.
Он – эпицентр Бытия!
Его Истоки!
По телу из сплетения
Исходят токи.
Аккумулятор, эталон,
АЭС и печка.
Брат, друг, любовница, семья,
Во мраке свечка.
Ад! Рай! Высь неба! Мрака дно!
…Но беспокоит:
А может, цыклиться на нём
Совсем не стОит?
Остынет, топливо сожрав,
АЭС реактор,
И превратится НЛО
В колхозный трактор.
Ковшом упершись в борозду,
(Не сдвинешь ломом!)
У всех застынет на виду
Металлоломом.
он отвесил мне поклон
я же бил ему челом
он мне должное воздал
я вознес ему похвал
он мне вторил глядя в рот
я цитировал его
он осанной я псалмом
обо мне он я о нем
он в угоду я в дуду
он ушел и я уйду
Стоял ноябрь, одетый в наст..
Стояла парочка в подъезде.
Стоял у парня «уд» в надежде
(В одежде, в смысле, не в Надежде)
На то, что вдруг Надежда даст.
Но не хотела дама там,
Хоть оба , антр ну, хотели
(“Хотеть» – здесь в смысле «тела в теле»),
Но ей хотелось бы в «хотеле»,
И где-нибудь у Нотр-Дам.
А он, желанием томим
(Измучась, в смысле), не стихая,
Всё утомлял её стихами,
Которые читал томами,
Её не видя пантомим.
И нет конца его стихам,
Хотя конец-то был в наличьи
(Здесь - в смысле «уд» , простой, обычный )…
(Я тут, конечно, неприличен
Для бесконечно милых дам..)
А вечер требовал конца
(В том смысле, что кончался вечер,
И в смысле , что «погасли свечи») .
И грустным был конец у встречи.
( Таким же был и у чтеца…)
Опал поэт в её глазах..
И у поэта всё опало..
Надежда (женщина) пропала,
Потухла радуга опала..
Всё - тухло( в смысле, дело – швах).
И он пошёл, неся свой крест
(Ну, в смысле «уд»), в туманны дали..
В обиде, что ему не дали
Награды (в смысле - не медали),
Один, как «уд» (ну, в смысле – перст)..
P.s.
А если скажете : - «И ЧО?»
(Пошто, мол, автор, лист марали
Без выводов и без морали?
Ваш опус, в целом, не мура ли?)
Отвечу : -«В этой «пасторали»
Кидал я понт, как пант маралий.»
(Ну, в смысле –« «УД» ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО!!!»)
Случилось это давным-давно, в незапамятные времена, когда человеком на земле и не пахло, а жили одни лишь динозавры с иегуадонами, да летающие ящеры на Змеев Горынычей похожие.
Попробовал как-то главный динозавр-тиразавр обгоревшего от молнии иегуадона, и так ему это жаркое понравилось, что решил он большее сырое мясо не есть!
Ходит по планете бродит. Нос по ветру держит. Как где чего загорится - он первый там. Но всё напрасно; нигде жареным не пахнет...
И вот, однажды, надоело ему таким простым быть, и решил он хитрым стать. А что такое кровожадный, да ещё и хитрый? Это же - стопроцентный террорист!
В общем, прикинул этот террорист-одиночка, откуда молнии падают, и кто ещё в небесах летает, и взял он в заложники семью одного ящера-птеродактиля: маму и с ней трое яиц! А когда их муж-отец с охоты в гнездо спикировал, то тут же ультиматум и получил: или ты мне огонь-молнию добудешь, или вдовцом станешь.
Делать нечего. Пригорюнился папа-ящер, взмыл опять в небо, и к Богу огня просить подался.
Очень удивился Бог-отец, увидав у себя в саду папу-ящера. А беду его, выслушав, кумекать начал, как горю помочь, как огнём горемыку снабдить, чтобы тот его по дороге домой затушить не смог.
«Если хвост ему посильней зажечь, может и донесёт, но без хвоста останется, семью больше кормить не сможет. Если крылья подпалить – убьётся, блин, раньше времени; тоже не дело. Если к лапам по факелу привязать, то ангелы охраны за вражий самолёт примут, и, как пить дать, ещё в чертогах собьют... Что делать?» - думает.
Одно остаётся - внутрь, болезному, огонь засунуть!
Заставил он тут папу-ящера песка наесться и бензином неразведёным запить. И получилось у папы внутри, что-то среднее между желудком и кирпичом огнеупорным. А глотку ему Создатель медью пролудил, а меж зубов серные камешки вставил.
«Ты, - говорит, - птеридактиль, перед тем как огонь создавать, зубами поскрежещи, а потом отрыгивай помаленьку, всё у тебя и получится».
Потом они немного поупражнялись, и после трёх сожжённых дотла садовых скамеек отпустил его Бог восвояси.
А взад, восвояси пробираясь, папа-ящер охотиться по привычке начал, и столько всякой крылатой мелкоты позаглатывал, что еле-еле до гнезда дотащился.
- Ну, принёс огонь, ты, змей позорный? - террорист уже тут как тут, в лапах освежёванного иегуадона держит, на папу-ящера снизу вверх нагло смотрит.
Как увидал птеродактиль столько пищи, так оченнно ему дурственно стало. Полезла из него вся крылатая мелочь вон, и отрыгнул он её, в динозавра тирана, со страшной силой...
В общем, только когти стоять и остались!
А кто это видел, тот, в невероятный трепет пришёл.
И не стало «птеридактилю» с того дня равных на планете, и выбрали его все звери своим царём, и нарёкся он Змей Полынычем.
От слова «полыхать», значит!
Чтобы страсть не остывала в браке,
В спальне у соседа моего
На стене Собчак и Канделаки,
В стильных позах, и без ничего.
А жена как-будто и не против:
Он - примерный муж, а не кобель,
Но ему для вдохновленья плоти
Требуется стройная модель!
Да, она фигурой - не Мадонна,
Но и он - давненько не пацан!
Ей, как прототипы для разгона,
Помогают кролик и Тарзан!
Он, преображаясь, пузо втянет,
А она - разгладит целлюлит,
И друг другу каждый тем предстанет,
Кем воображение велит!
Ну а я - в детали не вникаю,
Кто и для чего там на стене:
Я тайком к соседке проникаю
С фоткой Аполлона в портмоне.
Не сторонник методов ПрокрУста,
Что увижу - то и признаю,
И вношу в застывшее искусство
Новый взгляд, и свежую струю.
Но бывает, что в разгар минета
В голову влезает сивый бред:
А чему - в чиновных кабинетах -
Лидера способствует портрет?
Мы при демократах осмелели,
И в момент отсутствия ума
Через мозг проходят параллели,
Свойства...деликатного весьма!
Ясен пень, душа - не калькулятор:
Ей для приведения в ажур
Нужен виртуальный стимулятор,
А сказать точнее - симулятор,
Светозарный, словно абажур!
Плюс и минус - плюсом станут в сумме!
Сколько над людьми не зубоскаль,
Им известно: в доме, или в Думе,
Чей портрет - того и вертикаль!
И, лишившись сил от возмущенья,
Желчный, как медуза на песке,
Я кладу прибор на извращенья,
Что творятся в нашем бардаке!
Но соседка, подложив подушки,
Подаёт мне ручкой томный знак -
И как будто не было усушки!
Все мы - фигуранты групповушки,
Лишь неясно - кто, кого и как...
- Я так виноват, так виноват!!! – чародей побитой собачонкой смотрел на Гриню и наябывал шиш-кебаб.
«Ага, ***, - думал пацан, - щас зарыдаю».
После тюремной камеры юноша опасался коварного кудесника. Он и сейчас свалил бы подальше отсюда, если бы не халявный ужин в ресторане.
- Простишь ли ты меня, о Гриня!? – добрый волшебник пустил слезу и высморкался. В белоснежную сорочку официанта.
Официант и Гриня вытаращили глаза. Гарсон уже открыл было рот, чтобы поднять кипеж… Но старик сказал только:
- Забудь!
И гарсон деловито ушуршал куда то. На его униформе горделиво выделялась сопля, не прибавляя, впрочем, аппетита посетителям. Гриня удивленно проводил взглядом халдея и вернулся к теме разговора:
- И Вы считаете, что накормив меня в этом жалком кабаке, загладите свою вину?
- Не такой уж он и жалкий! Правда, киса? – шлепнул волшебник по заду проходящую мимо девушку. Красотка замахнулась, чтобы дать нахалу пощечину, но старик шепнул: «Забудь!», и девушка застыла с поднятой рукой. Некоторое время она удивленно пялилась на свою ладонь, а потом пошла дальше.
- Как у Вас это получается?! – наконец не выдержал Гриня.
- О, брат, я двадцать лет изучал гипноз! Постоянно упражнялся, недосыпал, недо****… - старик лукаво подмигнул юноше. - Да шучу! Я же волшебник. Одно заклинание, и так сможет каждый.
Немного поразмышляв, Гриня поднял на чародея глаза:
- Значит, говорите, совесть из-за меня мучает?
- Ой, мучает, касатик! Так мучает, что спасу нет! – дурашливо загнусил дед.
- Тогда сделайте со мной это свое волшебство! – решительно сказал чувак. – И мы в расчете!
- Ну, что ж! – кудесник внезапно выпрямился на стуле и уперся в собеседника волчьим взглядом. – А не передумаешь!?
- Нет! – отрезал пацан.
- Ладно, сиди спокойно…
Чародей внезапно въ**** Грине подзатыльник и опрокинул суп ему на брюки.
- Колдовство? – понимающе спросил юноша.
- Да не, прикалываюсь. Ну, начнем, пожалуй.
Волшебник принялся бормотать под нос всякую чухню, периодически крутясь вокруг своей оси вместе со стулом. Наконец он выдохнул:
- Всё!
- Всё?! - Гриня выскочил из-за стола и опрометью бросился из ресторана. Кучи идей роились в голове, и он спешил их реализовать. На выходе юноша случайно толкнул плечом здорового амбала.
- Ах, ты… - здоровяк ловко ухватил пацана за свитер и занес руку для удара.
- Забудь! – пискнул в панике Григорий. Амбал разжал руку, непонимающе посмотрел на него и пошел своей дорогой.
Гриня секунду помедлил, потом догнал обидчика и трижды пнул ему под жопу, повторяя: «Забудь! Забудь! Забудь!» Видевший все это швейцар чуть не подавился сигаретой. Гордый парнишка пошел домой.
У подъезда традиционно расположились, попивая пивко, местные переростки. Они передавали полторашку по кругу, слушая «Оргазм Нострадамуса». Судя по музыке, Нострадамус кончал в страшных судорогах. Непонятно было, зачем он вообще ****ся.
Гриня давно точил зуб на молодняк. Они аццки шумели по ночам и не давали толком посмотреть порнографические сны. На робкие замечания пацаны посылали всех на*** и обещали порвать очко на британский флаг. Гриня не знал, лучше это или хуже, чем флаг какой-нибудь другой страны, но догадывался, что приятного будет мало. Вспомнив все это, он спокойно подошел к обидчикам, взял у одного из них бутылку и помочился туда. Отдав емкость ошарашенным тинейджерам, он сказал заветное «Забудьте!» и скрылся в подъезде. Подростки мирно продолжили распитие.
С этих пор у парня началась другая жизнь. Он исподтишка от***чил всех самых сильных пацанов своего района, но они этого не помнили. Больше того, юноша даже силком трахал их телок, но все об этом забыли. Гриня походя материл ментов на улице, а у одного даже с****ил дубинку. Если у него кончались деньги, ловкач шел в ближайший малолюдный магазин, покупал что-нибудь, и расплачивался крупной купюрой. Когда кассир сдавал сдачу, Гриня говорил «Забудь!» и получал ее снова.
А как он издевался над подъездным быдлом! Чувак разливал их пиво, провоцировал драки, сажая подружку одного на колени другого. Их магнитофон он вообще разбил на***.
И Грине за это ничего не было! Потому что у всех начисто отшибало память!
Спустя месяц забуревший Григорий ****овал домой, в рассуждении, чем бы еще подговнить местной гопоте. Подростки сидели у подъезда подозрительно спокойно, не слышно было ни мата, ни музыки. Гриня решил сегодня в качестве поощрения не марать об них руки, как вдруг получил удар в лобешник.
- ****и его ребята! – крикнул Швепс, центровой в этой компании, и вся кодла навалилась на жертву.
- Это тебе за пиво, это за магнитофон! - приговаривали пацаны, посылая в табло недецкие удары.
- Забудьте! Забудьте! – пищал Гриня, но все было тщетно. Наконец он вырвался из кучи-малы и рванул к волшебнику предъявлять рекламации.
Пробежав три квартала, парень вихрем взлетел на шестой этаж и начал неистово долбиться в дверь. Примерно через вечность в проеме появился чародей.
- Па… Па…
- Я не твой папа, - флегматично заметил старик. – У меня вообще не может быть детей. Я в юности себе волш****ю палочку отморозил.
- Па… Пачему они вспомнили?!! – смог наконец взвизгнуть Гриня.
Дед почесал плешь:
- Вот ведь, ***! А я тебе разве не сказал? Еще думаю, надо его о чем-то предупредить! Извини, брат, виноват! Мой косяк! Заклинание-то действует только месяц. Через тридцать дней память к потерпевшим возвращается!
Гриня съехал по стене на пол и зарыдал:
- Сука! Мне же теперь ****ец!
Волшебник мерзко захихикал:
- Да ладно, делов - то! Что ты разнюнился, как баба?!
- Слышь, старый! Ты традиционной ориентации? – поднял Гриня залитое слезами лицо.
- Конечно!
- Забудь!
Весной этого года на одной из московских строек случилось несчастье.
Дистрофичный курилка, штукатур Шмелёв, подавился табачным дымом, закашлялся, шлёпнулся с лесов на землю и, громко согрев пуком воздух, умирнул на руках прораба Медведева.
- Да, Шмель, не повезло тебе сегодня, - пыхтел восьмипудовый Медведев, целя свой «полароид» в трупик погибшего, - докурился... ойе-ойе, ове-ове...
Было начало обеда и кроме него, да синеголового ученика Вовы, да дремавшего в кабине своего грузовика Штокмана, этот полёт Шмеля никто не видел.
- Так, ребята. Кто-то должен сходить к шмелёвой жинке, типа известить, значит, - важно пробулькал шеф. – Я не могу, жду врача и милицию.
– Я тоже не могу, - затряс окольцованными ушами ученик Вова. - Я не знаю, где она живёт, да и вообще я не местный.
– А мне срочно на другую стройку надо, - и вовсе отказался шофёр.
Наступившую паузу нарушил появившийся из-за грузовика, кучерявый гастарбайтер Мамед.
- Эй, Махмуд, - обрадовался прораб, - а ну давай сюда. Сходи-ка дружок к госпоже Шмелёвой и скажи, что у неё больше нет мужа. А если она не поверит, покажи ей эти фото. Ферштейн?
– Абгемахт, бос. Кайне зорге! - исчезая за мусорной кучей, крикнул Мамед по-немецки...
Через час он снова стоял перед шефом, держа в руках… два ящика пива.
- Ты где был, придурок, взвизгнул прораб, - я же тебя не в магазин посылал, а к жинке Шмеля!
- Подожди шеф, не кричи. Был я у ней, - не испугался Мамед.
- А пиво откуда?
- От женщины.
- Чё?!.
- Слушай сюда, начальник.
Я позвонил. Открыли. Спрашиваю:
- Вдова Шмель?
- Нет.
- А спорим на два ящика пива!!!!!!
Победив в одной игре, провели вторую
Резко вверх взметнув побед "спящую кривую"
В шоке был неделю мир, ночью - крик и свисты
Удивлялись, точно все... даже футболисты.