Моему деду, фронтовику Кузьминых Андрею Лаврентьевичу,
и всем ветеранам Великой Отечественной войны посвящается.
Признаюсь честно, без кокетства,
На свой оглядываясь путь,
Что помню многое из детства,
Но вот в деталях лишь чуть-чуть.
Как раз одним из самых ярких
Воспоминаний детских лет
И стала дедова сарайка,
В которой тот держал мопед.
Зачем он только сдался деду,
Я до сих пор не догоню,
Ведь, как положено мопеду,
Ломался десять раз на дню.
Но дед упорно и ударно
Чинил свой «мощный» драндулет...
Такой он был, мой легендарный
И удивительнейший дед!
Что мне, однако, не мешало
В ответ на слишком строгий вид
Приопускать своё забрало,
Алкая горький хмель обид.
Бывало чуточку вспылит дед —
Тот час насуплюсь, дурачок,
А сам всё жду, когда он кликнет:
— Эй, подсоби-ка мне, внучок!
Уж так механиком заправским
Себя хотелось ощутить,
Что даже зов лишённый ласки
Не мог умерить пыл и прыть.
И перестав мгновенно дуться,
В порыве мчался я святом...
А дед:
— Надень-ка шланг на штуцер
И зафиксируй хомутом.
О, да — сомнительной опорой
Была, когда не влазил шланг,
Та кисть у деда, на которой
Недоставало двух фаланг.
Увечье это, что в ремонте
Служить подспорьем не могло,
Он получил в войну, на фронте,
Где прочим меньше повезло.
Сегодня с точностью уже вам
Я констатировать могу —
Дед ранен был в бою под Ржевом,
Сражён шрапнелью на бегу.
Сначала сутки в медсанбате
Усердно утку орошал,
Потом три месяца в палате
Медикаментами дышал.
(Хирурги Рендель и Лукерчик оперируют раненых 881 сп 158 сд. 1942 г.) Пройдя неполный курс леченья,
Как мне рассказывала мать,
Просил врачей, чтоб в заключенье
Вписали: «Годен воевать»...
Но апеллировать к начмеду,
Что бить подушкой о скалу...
И стал мой дед ковать Победу
С бригадой тракторной в тылу.
(Реальная фотография. Дед в самом центре) Пусть не в шинели, а в фуфайке,
Но встретил праздничный рассвет...
И вот сидим мы с ним в сарайке,
И ремонтируем мопед.
Я знаю, он не любит трёпа,
Особо под руку когда...
Молчу, как совесть эфиопа,
В себе убившего раба.
Но чуть отвлёкся от мопеда,
Стал что-то шарить в стороне,
Я тут как тут:
— Послушай, деда,
А страшно было на войне?
И призадумался «вояка»,
Припоминая что-то, знать...
Потом сказал:
— Бывало всяко...
И страшно было, что скрывать.
Но даже в жуткой рукопашной,
Где жизнь подвешена на нить,
Я шёл вперёд, чтобы не страшно
Тебе на свете было жить!
......
И так запомнились мне эти
Проникновенные слова,
Что я поклялся быть в ответе
За то, чтоб подлая молва
Не опорочила с годами
Имён поборников добра!
Чтоб все гордились мы дедами,
Лишь добавляя пра, пра, пра...
Я ж, своего дождавшись часа,
Скажу — не хуже был иных
Мой славный дед — сержант запаса
Андрей Лаврентьич Кузьминых!
ЧУТЬ ЗА ТРИДЦАТЬ Если вы в душе блондинка,
И к тому же симпатичны,
И при этом вам за тридцать,
Так, чуть-чуть. Едва-едва.
Вы легки, как паутинка,
Сексуальны, романтичны…
О заклад готов я биться –
Вам примерно сорок два.
О БЛОНДИНКЕ ЗА РУЛЕМ В любое время, вечером и днем
Всегда прекрасна дама за рулём.
А вдруг блондинка - это просто что-то!..
Но лишь когда стоит, или на фото.
СОСТОЯНИЕ ДУШИ Глупа брюнетка? - Ты не обессудь,
И удивляться, друг мой, не спеши.
Не цвет волос определяет суть,
"Блондинка" - состояние души!
Привычный мир, представленный не в целости –
Источник непривычной многогранности:
Кого-то вдохновляет странность прелести,
Кого-то разрушает прелесть странности.
Мы не летали вниз башкою с веточки,
Но гибкий ум, травмированный книгами,
И так смекал, что вожаки и светочи
Почти без исключения – с задвигами…
Творцу излишне ввязываться в диспуты,
Светя в глаза ораторам распаренным:
Он не считает сам себя единственным
Безвредным бесполезным ископаемым.
Вот и блуждает мысль, как муха в хоботе –
Вникает в суть… Но как-то слабо верится,
Что Толкиена выдумали хоббиты,
А он потом присвоил пальму первенства.
И я в мороз и зной бреду распахнутый,
Дорогою, чьё кредо – непроторенность,
И то, что я почти не прибабахнутый –
Не странность духа, а его особенность.
Не отрицая временного фактора,
Я истово, назло канонам имиджа,
Совру, когда из зала крикнут «Автора!»,
Что он – распят. Причём, по слухам – ими же.
Я не знаю сколько проживу
(почки, импотенция, страна),
Но сегодня, глядя на Неву,
Я решил долги вернуть сполна.
Вот и всё – закончился Стасюн,
Не успев Компоту прочитать
Те стихи про грёбанный писюн,
Что мозги тащил мои в кровать.
Бес устал меж рёбер верещать,
Седина у лысины в друзьях…
Ставь, Танюха, синюю печать –
Нет, уж, сил сражаться в секс-боях!
******
22 июня,
в самую длинную ночь,
Мне надевают оковы
(Просит Танюха и дочь).
Я упирался недолго:
Скоро одиннадцать лет,
Но у виска одностволка -
Тут мне, уж, выбора нет.
Вас же прошу, как поэтов,
Сделать «контрольный» стишок -
«Дать» приглашенье об этом
В восемь коротеньких строк.
Денег не ждите, не будет –
Выжали все до копья,
Но Хохмодром не забудет,
Как провожали меня…. :(
Родные мои, поэты и, особенно, поэтессы – жду ваши варианты весёлого приглашения в стихах, в восемь строк, до конца этой недели…В субботу сажусь вырезать приглашения из зелёной бумаги. Стиль свадьбы: зелёно-белый с легким налётом стёба.
Текст высылать, если не хотите выкладывать здесь, на эл.почту.
Прошло сто лет со дня отмены мата
В России, результаты подытожь-
От вас, сударыня, так пахнет неприятно,-
На Красной площади сказал бомжихе бомж.
***
В две тыщи сто тринадцатом году
Конечно будет все намного лучше,
Уж не пошлют тебя ни в ж**у ни в п**ду
Скорей всего, куда-нибудь поглубже.
***
Давно убрали матерный раздел
На Хохмодроме, в состояньи эпатажном
Я столько лет, обидно то, что не успел
Свой лучший мат придумать тридцатиэтажный.
Было мне, наверно, лет пятнадцать,
Брату деда - где-то шестьдесят,
О войне он вспоминал не часто,
И рассказы - будто невпопад.
Воевал он в сто пятидесятой
Идрицкой дивизии, чей стяг,
В мае сорок пятого солдаты
Первыми подняли на рейхстаг.
Ни в одной из фронтовых историй,
Тех немногих, что поведал мне.
Не было боев, страданий, крови.
Не война - а байки о войне.
"Город был в кольце, но не сдавался.
Гарнизон ждал помощи извне
И уже два месяца держался -
Немец стойкий на любой войне.
С самолетов немцам окруженным
Сбрасывали грузы по ночам.
Что-то доставалось гарнизону,
Остальное приземлялось к нам.
Мы расположились на опушке,
Ели кашу, я присел на пень,
Допивая крепкий чай из кружки.
Будничный военный зимний день.
Вдруг, выходят из кустов два немца,
"Шмайсеры", шинельки до колен,
И лопочут что-то : "Эссен, эссен..."
И к котлу идут. Сдаются в плен?
Осторожно сняли автоматы,
Аккуратно положили в снег.
Это уже были не солдаты.
Вытащили ложки... Грянул смех!
Просто цирк от этих недобитых...
Повар ржал, опершись на черпак.
Ротный усмехнулся: "Накормить их,
После разберемся, что и как."
Немцы молча съели хлеб и кашу,
Встали, отряхнулись. Смех затих.
Повар, подмигнув:"А знай, мол, наших".
Дал сухарик одному из них.
Те пошли, немного озираясь.
Вел уже не голод их, а страх.
"Шмайсеры" забрать и не старались.
Скрылись в тех же ивовых кустах.
"Пусть идут", - остановил нас ротный,
"Брать таких - и честь невелика.
А вот то, что гарнизон голодный,
Знаем мы теперь наверняка".
Через день добили окруженцев.
Было много пленных, грязных, злых.
Нет, не видел больше я тех немцев,
Может, их уж не было в живых..."
Вот, к чему он рассказал мне это?
Так послушать - и не воевал:
То сменял гранату на галеты,
То два дня в лесу коня искал.
Были "За отвагу" две медали,
Был и орден - "Красная Звезда",
А за что и где их деду дали -
Так и не узнал я никогда.
150 Идрицкая ордена Кутузова стрелковая дивизия, знамя которой является
Знаменем Победы, была создана на базе 151 стрелковой бригады, сформированной в 1942 г. в Кустанае. Я помню, как на День Победы в 60-70 годы к нам приезжали Кантария и Егоров, а когда Егоров погиб - Кантария еще раз или два приезжал один, а потом уж и он перестал .Вот это люди!!!
9 мая – День Победы!
8 и 9 мая – Дни памяти и примирения, посвященные памяти жертв Второй мировой войны.
22 июня – День памяти и скорби — день начала Великой Отечественной войны (1941 год)
2 сентября – День воинской славы — День окончания Второй мировой войны (1945 год)
Второе воскресенье сентября – День памяти жертв фашизма
Наследственная память, как ни странно,
До этого момента затаясь,
Опять разбередит на сердце рану,
Которой нет на сердце отродясь.
Госпоже Ямада Мидори,
устроительнице "Японского сада"
в Ботаническом саду Санкт-Петербурга
Замечательны японцы, каждый третий – самурай.
Говорят своим соседям, острова назад давай!
Правда, есть профессор Сейдза, в русском праве ветеран,
Островов ему не надо, он за дружбу наших стран.
До чего добры японцы, сами в нынешнем году
Сотни сакур посадили в Ботаническом саду!
Порешили камикадзе, как на вишню поглядим,
Забирайте ваши скалы, в умиленьи скажем им.
……………….
Захотелось пригласить мне госпожу Мидори-сан
Для решения проблемы в наш японский ресторан
Я скажу за чашкой чая, в прошлом памятном веку
Мы отдали пол-Европы ни за понюх табаку,
Треть от Азии впридачу, пол-Кавказа, хоть бы хны,
Я ль под сакурой не плачу, потеряв куски страны?
Так что ты прости, Ямада, что уперлись в острова,
За спиною Итурупа начинается Москва!
………………..
Впрочем, если кардинально за саке подумать нам,
Может где-то, в чем-то, как-то рассосется пополам?
Любить навзрыд, ловить адреналин,
Рвать жилы на футболе не вполсилы,
Вдыхать густой туман - весенний сплин,
Расслабив торс, потягивая пиво,
И правду-мать рубить как есть, с плеча,
Сплетая вязь из бусин слов красиво.
На скорости, с повадкой лихача,
Лететь сквозь жизнь, забыв сказать:«Спасибо.»
Забыв про то, что не было бы нас,
Ни будней, и ни праздников игривых,
Ни планов сытой жизни прозапас
……………….
Когда б деды от армии косили…
***
Всех-всех с праздником Великой Победы!
Прошедшим этот нелёгкий путь и выжившим – сердечное спасибо!
Вечная память тем, кто остался там…