НА ВСЕХ НЕ УГОДИШЬ
Я мудрость отношений постигал:
Любуясь статью миленьких фигурок:
К одной пристанешь, а тебе: - Нахал!
Не пристаёшь, вдогонку: - Вот, придурок.
ТЕРРОРИСТКА
Жена пронюхала про Верочку и Нинку,
Трещит по швам наш образцовый брак:
Грозит, что перекрасится в блондинку…
Потом живи с блондинкой, как дурак.
АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЕ
Я отважен, бывал и смел,
Добиваясь намеченной цели,
Много женщин я в жизни имел,
И они меня тоже имели.
К ТЕБЕ
Держаться буду, сколько хватит силы,
Да лучше я слюною подавлюсь,
Но больше, чтобы ты не посулила,
Я на тебе ни разу не женюсь.
О РЕВНОСТИ
-У тебя, появилась другая?
Бесконечно скандалит жена моя,
-Да не злись ты, - я ей отвечаю,
Не другая, такая же самая.
О ВРЕДЕ АЛКОГОЛЯ
Не пью я водку на троих,
Не потому, что вырос слабым,
А для того чтоб каждый миг,
Был посвящён ходьбе по бабам.
Я- гений! Музы фаворит!
Творю под ником корнеплода.
Жаль не подвластен мне иврит,
Я б для еврейского народа
Стал Моисея поважней,
И довершил бы стенку плача
Лишь строчку написав на ней..!
Что мне Парнас? Моя задача
Олимп талантом покорить,
И Зевса соблазнить супругу!
Буряк я, вашу мать едрить,
Сам Пушкин мне по праву руку!
Кто он такой?! А я- Буряк!!!
Да без меня борща не сваришь,
И не накопит сала хряк..!
Мне сам Господь дружок-товарищ!
Есть народы, что смиренны;
Их дела смешны и бренны...
Здесь, в России - навека!
Лепим мы снеговика!
***
Бюджет растёт, народ в экстазе,
А рубль - спокойствие само:
Россия выползет из грязи,
Россия вылезет из грязи,
Россия выпрыгнет из грязи!
...Иначе как скакнуть в дерьмо?
Подтолкнул меня лукавый,
Сам от смеха корчится, —
В очередь толкнул за славой
Славы очень хочется.
Жду, пожду, но все впустую —
Очередь как вкопана,
Но пока что не тоскую,
Каблуком не топаю.
У прилавка — куча мата,
Все толкутся в мыле,
Кто-то захотел по блату,
Удовлетворили:
Напинали башмаком,
Кто хотел без блата
(Если боссу незнаком
Такова и плата).
Мы похожи на людей,
Ежели не лаем;
Лай — удел очередей,
Ясно понимаем.
Надоело, ухожу
Из кипящей лавы,
И в тенечке посижу
Как-нибудь без славы.
* * *
В кабинет забрался жук.
На столе проделал круг.
Телефоны оглядел,
На графине посидел.
В кресло плюхнулся с разбега,
На него напала нега,
В сон ушёл
под сладкий вздох…
И засох.
* * *
Мадригалы и куплеты,
И занюханный сонет.
Самолучшие поэты –
Те, которых с нами нет.
Померли они давно,
Не едят, не пьют вино.
* * *
Кто башку пустую носит –
Под всезнающего косит.
* * *
На земле – житейской хате,
Сколько не дуди в дуду,
И воды на всех не хватит,
Что там булькать про еду.
* * *
Муравейник – сердцу радость!
Теснотище – о-ля-ля!
Нет, бессмертия не надо, -
Всех не выдержит земля.
* * *
Жизнь длинна? Ну, не скажи!
Слишком скоротечна.
Вот бы двести лет прожить…
Лично мне, конечно.
* * *
Короли, цари и ханы
Тоже улетят в трубу.
Император без охраны –
Это человек в гробу.
"Я отдыхаю… Солнце… Моря ласка…
Расхристанность и тела и души…
И, вдруг, "она" – видением из сказки,
Цветком, который ярок и душист…"
Р. Уман
Я отдыхал. Мне солнцем море ласки
В расхристанность души, хоть небо крась…
И вдруг, «она» - видением из сказки,
Цветком душистым, близко так прошлась.
И села на скамейку, что напротив,
И на коленках книжицу раскрыв,
Она, читая, улыбнулась вроде,
А я подумал: «Нет, не детектив.
И не роман. И не учебник скучный.
Не сборник мадригалов. Что тогда?
А может труд её собственноручный.
Нет, вряд ли, она слишком молода».
А книжка её больше забирала,
Её улыбки превращались в смех,
Мне любопытство в сердце, словно жало
Кольнуло, хоть я знал, что это грех.
Да, любопытство грех, но эту малость
Я сам себе прощаю, как порыв,
И вот когда она расхохоталась,
Лицо себе той книжкою прикрыв,
Я удовлетворил своё желанье,
И любопытства сумрачный накал,
Я на обложке прочитал названье,
Но право, лучше бы я не читал.
Мне эта тема на душе коростой.
Такой был день, прошёл ни то - ни сё.
А книжка называлась очень просто:
«Пародии на Умана», и всё…
Степь широкая, река, и сидят два мужика.
Две дубины, и топор, вышел между ними спор
Рядом тракт лежит большой и товар плывёт рекой.
И сидят те мужики и решают у реки.
Нападём, товар возьмём, как бояре заживём.
Нет, а может быть трудом, мы с тобою всё возьмём.
Вот, к примеру, Робинзон, посадил зернинку он.
Два три года, урожай, размолол и каравай.
А у нас-то степь сполна, нарожает нам зерна.
Взял зернинку посадил, целый колос получил.
Бизнес чистый и какой, где найти ещё другой.
Посидели мужики, и решили что с руки,
Распахали все поля, отплатила им земля
Уродила урожай, вот так бизнес, просто рай.
Только что-то их товар, не даёт никак навар.
То налоги, то кредит, нет цены, товар лежит.
Мимо мчалася арба, а в арбе деляги, два.
-Не печальтесь, ваш товар, нам же маленький навар.
Вот Вам на житьё, бытьё, остальное в баржу всё.
Погрузили урожай, весь товар в далёкий край.
Вот приблизилась зима, а расплаты ни хрена.
И пришёл им вдруг ответ, что товара вовсе нет.
Утонул весь урожай, тут весна опять сажай.
Засадили вновь поля, и откликнулась земля.
Небывалый урожай, нету сил, а убирай.
Смолотили, убрались, от долгов избавились.
Вновь в хранилище лежит, покупатель не спешит.
Тут весна, земля зовёт, сеять не на что пролёт.
И опять течёт река, и сидят два мужика.
Две дубины и топор, и негромкий разговор.
Шызлонг Стульевич Матрасов был человек аккуратный, хотя и из аристократической семьи.
Маму-дворянку, Двойрой звали, папу же, статского советника,
только по имени отчеству- Стульчак Федотыч.
Дома называли его «Шизя», а друзья немудрёно- «Диваныч», за мягкий характер и покладистость.
Жена его Клава, Клавесина Сергеевна, всегда ставила его детям в пример.
Она прилично пела и играла, но потом погрязла в домашнем хозяйстве и детях,
коих у них было четверо, (пример нонешним).
Родители души не чаяли в старшем Шурике. Шурупчик ты наш соображучий, гладя по головке, приговаривала мать.
Дочка Леночка, названная по композитору Леонковалло из оперы «Паяцы»,
тоже пошла в неё.
Среднего сына назвали в честь маршала Будённого- Будя.
В честь Ворошилова чего-то не захотелось, не звучало как-то.
Была бы дочка, назвали бы
Варя - в честь крейсера Варяг, а тут всё-таки мальчик, как–никак.
Ещё был вариант
Вася - Власть Советская, да не знали, надолго ли, и вариант отпал.
Хотели также
Леша - Ленинград - Шатура, но воздержались, вдруг смоет!
Единственно, долго спорили, как назвать младшенькую:
ЗОся -в честь 30 летия Советской Якутии или
ИРА-типа Интернационал, Революция, А - так и не придумали,
пока в Ирландии не появилась.
Шура, когда вырос, постригся в монахи и взял имя Евпраксий -
то есть, Единый Всемогущий Праведный Который СильныЙ !
А у среднего жизнь не сложилась: он рано женился, на дочери шефа - Авроре,
но того сняли за халатность и растрату и на пушечный выстрел сказали не подпускать к финансам.
Из всех больше повезло Зосе - её сосватал приезжий полковник танковых войск Иван Ботинкин.
В полку, понятное дело, он для всех был Батя!
И ведь за ней приударял комсорг школы Алексей Золотухин. В школе его дразнили: «золотушный»*,
который потом стал владельцем банка.
Да, жизнь, как тут угадаешь?!
*реальная кликуха директора одного из ведущих банков.
Привожу неполный список имён, не прошедших вообще:
Евфимий- Ему Воскурим Фимиам;
Света- Советская Армия;
Эмилия- Энтузиазм масс и Изобилие;
Костя- Какого ..Каменного Гостя;
Дура- Даёшь Ударную работу;
Поц- Пролетарии Объединяйтесь Целенаправленно;
Рёва- Революция в Опасности;
Воля- Вожди и Учителя;
Ната- нет НАТО или Наивная Тётка;.
Таня - Танковая броня;
Настя - Нальём Согласно Традициям.
Анаколу́ф (от др.-греч. ἀνάκολουθον —«непоследовательный», «неподходящий») — риторическая фигура, состоящая в неправильном грамматическом согласовании слов в предложении, допущенная по недосмотру или как стилистический приём для придания стилистической характерности речи какого-либо персонажа
* * * * * * *
Своею личной, собственной ногой
Я всмятку растоптал былые чувства –
Для вас дороже, чем меня, искусство,
Вы плюнули в душевный мой покой.
Мой сладкий сон будили в семь часов,
«Налёт шмеля» Чуковского включая,
И накладая сахар в чашку чая,
ЦитировАли Ильфов и Петров.
А в выходные волоком в музей
Тащился с вами – впитывать культуру,
Читал, скрипя душой, литературу,
МыслЯми весь в пивной, вокруг друзей.
А ночью глядя, заставляли петь
Романсы вам про шаль и про калитку
И не кончали эту злую пытку,
Хотя ворчали, что топтал медведь
Мохнатой лапой ух моих пространство.
Когда ж, охрипнув, падал я в кровать,
Вам, выражаясь, «Гамлета» читать.
Вы заставляли с подлым постоянством
И я читал про ентого страдальца,
И думал – что б ты делал, датский хрен,
Когда б тебя мадам поймала в плен,
Как Айболит подопытного зайца…
Но я, как древнегрецкие рабы,
Восстал мятежным телом против гнёта –
Зачем меня считать, как идиота
И ковырять внутри моей судьбы?!
Низы не хочут более верхов!
Пробил мой час! И я сказал – «Довольно!»,
Но вы меня рукой побили больно,
А ртом сказали много всяких слов.
И обещали мне для наказанья
Прогулку в Третьяковский галерей –
Чтоб вдоль цивилизованных людей
Я погулял, напрасное созданье,
Немножко повращался с пользой делу,
Вдохнул собой культурный кислород,
Потом читать Серванта – «Тонкий Кот»,
А вечером – в театр, смотреть «Отелу»…
…Своею личной, собственной ногой
Я всмятку растоптал былые чувства…
В обмен на вас я полюбил искусство,
И Чехов Лев - любимый мой герой…
* * *
Много наших там и тут –
Целые артели:
Если русские идут,
То дойдут до цели.
* * *
Всякий без родины бомж и калека:
Нечего в сердце хранить и беречь.
Родина русского человека –
Всюду, где слышится русская речь.
* * *
Нам плыть повелевают в общей лодке,
Не зная про попутную возню.
В автобусе, где люди как селёдки,
Сплочённость превращается в грызню.
* * *
Что каждый выбрал, сам он то не проклинает,
Пусть даже сущий смех лежит в его лотке:
Лентяй о потолке намного больше знает,
Чем труженик о резвом молотке.
* * *
Не оставят с усмешкой нас в дураках:
Где к успеху чеканится шаг – мы там.
Я согласен быть пешкой в чужих руках –
Чемпиона мира по шахматам.
* * *
Пусть даже гром небесный трахнет –
Народу он не повредит:
Здесь русский дух, еврейством пахнет,
И эта смесь в груди сидит.
* * *
Оставим недоверие и злость,
А вместо них возьмём любовь и смелость:
Хотелось бы, чтоб пелось и моглось,
Жилось и всё хорошее имелось.
* * *
Время избранных чувств настаёт,
И позорит уже дармовщина:
К некрасивой загар пристаёт,
А к красивой – ещё и мужчина.
* * *
В борьбе бесстыдства и стыда
Рассеет тьму волшебный свет:
Из двух ответов «Нет!» и «Да!»
Возможен вариант «Да нет!»
* * *
Соловеют наши глазки,
Словно дверь, душа открыта.
Мы живём, как в русской сказке:
У разбитого корыта.
* * *
С веками мы стали мудрее,
Здоровыми в мире больном:
Во всём виноваты евреи,
А русские – лишь в остальном.
Когда женились, секс у нас с женой был чудным,
Мы Камасутру изучили от и до.
И пусть была жизнь не простой и даже трудной,
Но пару раз возил жену рожать в роддом!
Шли годы. Дети подрастали незаметно.
Я своей Тоне никогда не изменял,
Но постепенно, расскажу вам по секрету,
Секс между нами очень-очень редким стал.
Не жеребец, конечно, я двадцатилетний,
Да только железы работают пока.
И я не прочь порою темной ночкой летней
Размять рукою жадной женские бока.
Но каждый раз теперь мне Тоня отвечает:
"Так голова болит, что просто нету сил!"
Вот и сегодня возбудился я за чаем
И про здоровье головы её спросил.
"Колюсик, вроде не болит..."- смутилась Тоня.
Но мои слюни в предкушеньи не текли:
Раз не болит башка, то мне известно точно,
Что это месячные Тонькины пришли...