ЖЕНЩИНЫ ПОКАЗЫВАЮТ СВОЮ СЛАБОСТЬ ДАЛЕКО НЕ КАЖДОМУ МУЖЧИНЕ…
**
Не мог оторвать от неё глаз, и к глазам захотели присоединиться остальные части тела Читать дальше >>
Труд, как жестокий вид наказанья,
Еве с Адамом послал грозный бог,
В поте, в устатке, вплоть до скончанья…
Но одного он предвидеть не мог:
Выдумал кто-то, ещё до царизма,
(Правда, сначала не для работяг)
Пенсию, как форму паразитизма,
Лучшее из существующих благ.
Кругом сплошная темнота – цеха, поля, заводы,
А впереди, вот красота, скорее мчитесь, годы!
Летите, месяцы и дни, как можно незаметней,
Ведь я душою, без брехни, шестидесятилетний!
Как рукою пенсия снимет божий сглаз,
Горечь, боль, депрессия прекратятся враз.
Как солдаты дембеля пенсию хочу,
В максимальном темпе я к пенсии лечу!
Может действительность и не красива,
К чёрту тоску, меланхолию, стресс,
Главное – планы, мечты, перспективы,
Мысли о будущем полном чудес.
Не предъявляю властям и отчизне
Требований льгот, подачек и благ,
Средства для праздной, зажиточной жизни
Мне предоставят они так и так.
Мой труд тяжёл, но я не зол, жду пенсии как рая,
Пью в выходные димедрол, ход жизни ускоряя.
Рабочих смен безликий ряд, начальника – паскуду,
Как только стукнет шестьдесят, навеки позабуду.
В пенсию – смаковницу с головой нырну,
Заведу любовницу, даже не одну.
Буду за границею каждый год бывать,
Но пока лишь сниться мне эта благодать.
Полный к понтам и к проблемам протеста,
Ложа на хлопоты и на дела,
Сну отвожу я ведущее место,
Жизнь в результате летит как стрела.
Двадцать один год до светлой минуты,
Перекантую его как нибудь,
И заживу безалаберно, круто,
Плечи расправив, вздохнув в полну грудь!
Не берегут друзья себя; пьют, курят, колобродят,
И, под собою сук рубя, не нет здоровье сводят.
Попробуй глупым объясни, что кончатся их силы
И вместо пенсии они отправятся в могилы.
Если б с ними вместе я лопал каждый день,
Стал бы точно к пенсии как трухлявый пень.
И с супругой – стервою нет резона жить,
Ведь систему нервную не восстановить!
Денег излишки ( а трачу я мало)
Перевожу в накопительный фонд,
Чтобы под старость на всё мне хватало,
Хоть на салон красоты, хоть на «Форд».
Не потребляю ни фруктов, ни мяса,
Не обновляю совсем гардероб,
А впереди удовольствия масса
И самый дорогостоящий гроб!
От жизни всё возьму себе красиво и со вкусом,
Предамся пьянству и гульбе, разврату и искусам,
Займусь куреньем табака, учетверю жилплощадь,
Но это после, а пока – рабочая я лошадь.
Щедро и безропотно государство мне
То, что заработано, выплатит втройне.
Как мечтал в младенчестве, лягу помирать,
Объ**** отечество, лет в сто двадцать пять!
Может быть это мечты идиота,
Но развлекаться сегодня я – пас,
Несовместимы балдёж и работа,
Отдых и труд – абсолютный контраст,
Как кислота с каустической содой
Нейтрализуют друг друга они
И потому не слежу я за модой
И не участник мышиной возни.
Дерьмо хоть с мёдом, хоть с вином, хоть с рябчиком ирландским,
Всегда останется дерьмом, не пивом, не шампанским,
Так испоганит, извратит твоё существованье,
Как рак, как сифилис, как СПИД работа без призванья!
Труд любой специфики мне как в горло нож,
Нет призванья в психике – где его возьмёшь?
Молча или с песнею, в стужу иль в грозу,
Доберусь до пенсии, раком доползу!
Через ночь ходя в наряд
Вместо дедушки,
Ты не радуйся, солдат
Письмам девушки.
Для того вам письма шлют,
Чёрный день беля,
Чтоб запрячь, одеть хомут
После дембеля!
Я, мол, девственность блюду,
Непорочная!
Ой, не чуешь ты беду,
Служба срочная,
На нуле права твои,
Раз в мундир одет,
Вот на этом она и
Спекулирует.
Превращать друзей в мужей –
В баб характере,
Как в доверие к твоей
Влезла матери!
Каждый день торчит в избе,
Вечно есть дела,
На присягу с ней к тебе
Вместе ездила.
А два года пролетят
В страшной скорости,
Сколько вырастет девчат
В вашей области!
Но закончены твои
Похождения,
Станешь ты главой семьи
К сожалению!
За свободу дембеля
Тост провозгласят,
Ну а ты лишь с корабля
И уже женат.
На супругу спину гнуть
Будешь как пчела,
И попробуй увильнуть,
Ведь она ждала.
Так что срочно с нею рви,
А не то – беда,
Обязаловка в любви –
Хуже некуда!
Прежде чем семью создать,
Если в силе ум,
Нужно с сотней переспать
Баб, как минимум.
Слышу крик солдатских мам:
- Что ты делаешь?
Ты же б*ядство пацанам
Проповедуешь!
В уголовной ты среде
Должен чалиться,
Оторвём тебе муде,
Старый пьяница!
Нет рассудка у бабья,
Здравой логики,
От того-то их мужья –
Алкоголики,
Очень редко шестьдесят
Празднуют они,
Так что береги, солдат,
Холостые дни!
Седина мне в усы, бес в ребро, вилы в бок,
В неоткрытой наукой реали
Неизвестный религиям Истинный Бог
Полон горечи, скорби, печали.
Роясь в кучах противоречивых идей,
Приходил то в злорадство, то в ярость:
- Вот уже сто веков я смотрю на людей,
На безумие их поражаясь!
Эти закомплексованность, страх, мазохизм!
Эти ужасов фильмов сюжеты!
Вечно ищут кумиров с набором харизм
И себя же приносят им в жертвы.
Нет бы жить без насилий, конфликтов, врагов
В гармоничности, в мире, в удобстве,
Навыдумывали всевозможных богов,
Анекдотов о мироустройстве.
И, что очень забавно, религий клубок
Пусть на первый взгляд разнообразен,
Но по сказкам людей каждый, якобы, бог
Также как и они несуразен,
С селезёнкой, с желудком, двурук и двуног,
Неврастеник, порою подонок,
Ну какой это к чёртовой матери бог?
Он, скорей, троглодита потомок!
Не понять маргинальному стаду овец,
Как бы это оно не хотело,
Что не может физически мира Творец
Ни обличья иметь и ни тела,
Что Я не где-то там, а повсюду, кругом,
Без видений и нимба сиянья
И живу вообще в измеренье другом,
Не доступном людскому сознанью.
Бить поклоны, поститься, волосья не стричь,
Относиться к неверным свирепо,
Для угоды того, что умом не постичь,
Не полезно, а просто нелепо!
Погружает народ в мракобесие, в грязь
Чародеев и пасторов стая,
То шаманя, в медвежие шкуры рядясь,
То соборы-дворцы воздвигая.
И задумал наш Бог осчастливить людей,
Сделать сказкой их жизнь одним махом,
Так как был всемогущественней и добрей
И Христа, и Перуна с Аллахом.
Заклинанье прочёл и ночною порой
От инфарктов, тромбозов, инсультов
Без молитв и мучений ушли в мир иной
Все земные служители культов.
Превратились к утру в морги монастыри,
Без причастий и без панихиды,
Мирно без хореографов спят дикари
И не славят Аллаха шахиды.
Возвестила счастливую эру заря,
Заглушая к покойникам жалость,
Ни муллы, ни епископа, ни звонаря
На планете Земля не осталось.
Ни призывов с хулителем веры к вражде,
Ни нужды в ритуальных закланьях,
Кое кто находил утешенье в труде,
Большинство – в непристойных деяньях.
Чем теперь отмечать Рамадан, Рождество?
Как быть с обетованным Тем Светом?
Лишь одни атеисты ( а их – большинство)
Даже не вспоминали об этом.
Не скажу, что они жили не во грехе,
Но уж точно не в слишком преступном,
У того кто не скот нет нужды в пастухе,
Да и в боге уму не доступном.
У религий и мафий негласный девиз –
Делать ставку на умственно слабых,
Впрочем Истинный Бог тоже был атеист,
Только в больших гораздо масштабах.
Но отыщет всегда, двинув в рыло судьбе,
Грязь свинья и собака ошейник,
Вновь небесных кумиров придумал себе
Очень скоро людской муравейник.
Вновь спасителей храмы, теракты в метро,
Благодатных огней показуха,
Как обычно ничем обернулось добро,
И на Бога бывает проруха.
* * *
Упало золото
В дерьмо,
Дерьмом не стало
Всё равно.
* * *
Кому-то досталась красавица,
Кому-то досталась фефёла.
Ясно, что все открасавятся,
Ясно, что все зафефелятся.
Бери, что дается, радуйся,
Не разевай орало.
Какая тебе разница,
Нервы бы не трепала.
* * *
Лодошкой мёд
Не ешь, углан.
Тебе на это
Палец дан.
* * *
Сидение от дождя промокло,
Зато тонированы окна.
* * *
Крокодил бы
Съел слона,
Но виной
Величина.
* * *
Планета наша так мала,
А языков! — порядочно;
Чтоб путать мысли и дела —
И одного достаточно.
* * *
Крем и нуга
Приелась,
Селёдки
Захотелось.
* * *
Не изобрёл пороха,
Сто пар утюхал штиблет;
И получал по уху,
Аж уносило в кювет.
Скоро своё отдебошил,
Опыт был неизгладим.
Многим досталось больше.
Надо сочувствовать им.
* * *
Уверять ты вправе:
Не колёса правят.
* * *
Все, по существу,
Холопы –
Ватники и
Супер топы.
* * *
Не нравится блюдо –
Дёргай отсюда.
* * *
Да, хватает здесь
Панов,
По очистке
КарманОв.
Вот были же времена, тогда ещё заводы строили.
Я и поехал на одну из таких строек маркшейдером, с самого начала, как говорится с нуля.
Село рядом, так небольшенькое, деревня прямо захудалая.
Но церковка уцелела, не снесли, руки наверное не дошли. Наряженная такая церковка, с батюшкой совсем не старым и попадьёю,совсем молодой..
Распределили нас по селу жить, кого где, расквартировали значится, по местным жителям, по одному, по два человека, домишки все маленькие.
Меня поселили к бабушке Матрёне, хорошая была старушка царство небесное. Ей тогда уже лет восемьдесят было, а уж сколь с той поры пролетело вспомнить страшно, да точно годов пятьдесят, юбилей прямо.
Клуб в том селе был,хоть и небольшой, но каждый день работал.
Кино по выходным привозили, не всегда правда, когда забывали привезти, так мы фильм Чапаев смотрели. У них якобы своя лента была,одна единственная,
а вот танцы, хоть каждый день.
Радиола в клубе большая стояла «Ригонда» кажется.
Пластинки всякие,около неё лежали, уж и не помню две или три, ставь и танцуй, коли желание есть.
А желаний в ту пору. прямо через край было. Молодёжь, не простая молодёжь с верою в светлое будущее. Если бы мне тогда показали чего мы добьёмся,так я бы сразу повесился не пережил бы этакое,без веры бы, смысла жить не было.
Уж и не помню почему, но в деревне той, женщин было в два раза больше чем мужиков, а тут мы приехали все молодые, задорные, грамотные, городские.
Буквально на третий день было ясно, что ночи почему то стали совсем короткие, на работе все позевали, видно было, что совсем не высыпались.
Вот и мне приглянусь девица, прямо кровь с молоком, доселе как вспомню её колени, так дрожь по телу, чертовски хороша, доярка передовая.
Так ещё и на баяне наяривала, только давай.
Не сказать, что очень молодая, но фигуристая, всё при себе,затоваренная.
Так вот мы с нею и притаптывали их сеновал,
чтобы сена на зиму побольше вместилось.
Как возьмёмся с вечера, так до самых петухов и притаптываем.
Ближе к выходным, мы тогда по месяцу работали.
Месяц работаем, месяц дома. Почувствовал я что дела мои плохи.
Сначала стало в лёгкую почёсываться, а после бани, совсем сил не стало от чесотки. Тут то я и выловил у себя в паху пару шестивёсельных, да шустренькие такие, живенькие.
Рублю дрова в бабкином дворе, а сам думаю и как же с таким добром я до дому поеду. Бабка Матрёна то моя и говорит мне, да загадочно так.
Я гляжу ты Степаныч (это она меня так уважительно называла, хотя я ей во внуки годился) оклиматизировался, вон как почёсываешься,
уж не до молодки какой добрался, ночами то дома не бываешь.
Так видно наградила она тебя.
Как наградила? А у самого зуд, хоть топором чеши.
Убью суку, от обиды проговорил я. А бабка моя и говорит мне.
Не скандаль, не ругайся. То "прыгунцы", а они у нас, почти у каждой бабы.
А как же быть то мне, ведь домой скоро ехать, а я с этаким добром.
Да не печалься, проблема то, не ахти какая.
Ты сходи на машинный двор, да бидончик солярки принеси, а я уж тебя вылечу. Дала мне бидончик, притащил я солярки.
Ближе к отъезду уложила меня бабка на кровать, клеёнку под меня постелила, руки и ноги к койке привязала.
Трусы с меня снимает, а меня мысли мучают и что же удумала старая.
Про солярку то я и забыл совсем, думал, она ей по хозяйству понадобилась.
Сняла трусы с меня, окунула тряпку в солярку и приложила к лобку,
только оконечность сверху оставила, якобы дышать.
Через пять минут я был готов на стену лезть.
Как они бедные всполошились там от солярки, ужас.
Лежал так часа три, бабка мне нет, нет да тряпку с соляркой меняла.
Под конец уснул выбившись из сил.
Проснулся, гляжу, а баб Матрёна мой лобок ножницами стрижёт.
Наутро, так как рукой сняло, только кожа потом как от загара лупилась.
А ты говоришь болезни,на каждую болезнь своя старуха, вон как лечились, закончил своё повествование Степаныч, и не спеша двинулся к дому.