"Помнишь, мама моя, как девчонку чужую
Я привел тебе в дочки, тебя не спросив?" Н.Доризо «Помнишь, мама»
Уговорил таки свою cтарушку-мать
На выходной ко мне не приезжать,
Но мама, вся в тревоге за сынка,
Явилася экспромтом, без звонка.
Я ж дорогую проститутку заказал...
Большой жопень... Бесстыжие глаза.
И пережил в натуре прям авто-да-фе,
Когда из лифта вышли сразу обе две.
И дальше всё пошло как в модной пестне:
- Знакомьтесь, мамочка, а вот моя невеста!
... Увы, никто ни разу в биографии моей
Альбом мой ни листал - за стока косарей!
… Но проститутка девой честной оказалась,
Потом ко мне совсем бесплатно примотала-с.
Мы с нею провели чудесный день вдвоём.
А под неё всё время я подкладывал альбом.
Вот так она приходит старость злая:
И вроде б сохранилась та же цель...
Тогда по-гусарски я прыгал в постель,
Нынче ж по-пластунски подползаю.
… Подполз, залез, пендюрю и кончаю...
А дама, сцуко, ничего не замечает.
Ну прям тебе Мария - Божья Матерь!
- А ты,- грит,- для меня как лёгкий катер.
Я, поражённый на туше, в ответ: - Ага! Уже!
С тобой, родная, я плыву как на гребной баржЕ...
… Зато теперь,- сомненья прочь!- я знаю очень точно:
Соитие Зачатие со мною абсолютно беспорочно.
В Сочельник, в постную неделю.
В ночь накануне Рождества.
Во время таинств волшебства,
Гадали люди, от безделья.
Да не с какой-то тайной целью,
А больше так – из озорства.
Пока так люди отдыхали,
В парилках жарких пили квас.
А после бани, освежась,
Еду готовили, гадали,
Они и не предполагали -
В хлеву скотина собралась.
Взял слово толстый жирный боров,
На кучу сена взгромоздясь.
На рог опасливо косясь,
Стоявшей рядом с ним коровы -
Жующей жвачку бестолково,
Башкою к стойлу прислонясь.
«Я долго говорить не буду.
Нет поводов сейчас шутить.
А надо сообща решить,
И чем быстрее мы обсудим,
Тем нам самим же лучше будет.
Куда отсюда нам валить.
Вы слышите, как закипает,
Вода в кастрюлях и котлах?
Ножи сжимаются в руках.
Погибель наша подступает.
Сейчас на кухне там решают,
Кому из нас быть на столах.
Не будут же к примеру резать,
Лишь ногу мне на холодец?
Вот и наступит мне конец,
И ведь при нынешнем прогрессе,
Вместо того чтоб взять протезы –
Ножом в бочину, и «капец»…
Отдельно у гуся печёнку,
Не будут брать на фуа-гра.
Башку отрубят «на ура».
А после как дитя в пелёнку,
Но в целлофановую плёнку,
А в брюхо яблок пол ведра.
И ты корова здесь не смейся.
Пока нужна, тебя простят.
Вот тёлку с годик подрастят…
Сейчас на молоко надейся,
А после хоть слезой залейся -
Сдадут на мясокомбинат.
Наутро лучше нет с похмелья,
Чем свежий суп из петушка.
К нему поджарить потрошка…»
На мордах ужас неподдельный,
Мычали нечленораздельно,
Но в страхе слушали пока…
«Вы как хотите, я – увольте.
Здесь оставаться не могу.
А лучше в ночь уйду в тайгу.
Ну, кто со мною добровольцы?
На мордах что за недовольство?
Не на погибель ведь веду.
Слыхал я от одной кукушки,
Что здесь летает каждый день,
И треплет всем кому не лень,
Что место есть, где на опушке,
Живёт Якут в лесной избушке,
А с ним собака, и олень.
Нас жрать ему, какой резон?
Я это точно заявляю.
Ведь зверя по лесам стреляя,
Там мясо добывает он.
И в общем-то в любой сезон,
Поесть ему всегда хватает.
Вот им бы счастье привалило,
Если мы жить бы к ним пришли.
И по хозяйству помогли.
Их кукареканьем будили,
Корову по утрам доили,
А куры, яйца бы несли.
А я бы мог единолично,
Хозяйством этим управлять.
И вас, придурков наставлять,
Учить себя вести прилично.
По совести, экономично,
Наш корм на всех распределять».
И кот сказал довольно грустно:
«Наутро будут все пинать,
В амбар сошлют, мышей искать,
За бочкой с кислою капустой.
Уйду! Чтоб всем им было пусто!
Ведь там не май, и не «плюс пять»
И ночью двинулся в поход,
Подальше от родного дома,
Смутьяном – боровом ведомый,
Поднявший бунт, домашний скот -
Корова, птицы, старый кот,
К местам глухим и незнакомым.
Наутро, выйдя из избушки,
Якут едва не поседел.
Когда сквозь сумрак разглядел,
Кота с коровой на опушке,
Чуть дальше, на свиной макушке,
Петух скукожившись сидел.
Моргая красными глазами,
Уже в избушке и в тепле,
Рассказ о зверствах на селе
Наперебой повествовали,
Пуская сопли со слезами.
Якут их слушал и жалел.
«Вот тоже мне, нашли здесь Ноя.
Где я устрою вам ковчег?
Кругом тайга, да белый снег.
Здесь нету места для постоя,
Ну, ладно, как-нибудь пристрою,
Ведь я ж не зверь, а человек».
Ладошкой по коленке хлопнул,
В затылке пальцем почесал.
Командным голосом сказал,
Свинью слегка по рылу шлёпнув:
«Пошли, кто есть трудоспособный!»
И хлев им строить пошагал.
Поверьте мне,
друзья,
что с недавних пор
Я смело пью
лишь то,
что слабее кваса.
…В кафе
за столик сел,
заказал «кагор»,
Но понял вдруг -
вино
вожделеет мяса. (с)
Желудок взвыл
от рези
тупых когтей.
В глазах
мельканье лиц
и жена Алёнка.
Вместились
в пять минут
миллион смертей!
…С тех пор
зарёкся я
покупать «палёнку».
О, как цветёт! Какие ароматы!
Как сладок запах. Как красив бутон!
Да, за неё не жалко пол-зарплаты!
И половину большую, при том!
Да, за неё готов в огонь и в воду.
Я одурел! Я без ума! Без сна!
Я за неё на тяжкую работу -
И от зари до самого поздна!
Я за неё без времени, без места.
Я потерял часам и суткам счет!
Она красива, просто как невеста -
Коррупция, которая Цветёт!
Мне всегда противно было,
И никак не мог понять,
Как так можно некрасиво,
Гордость людям продавать?
Рассуждая о рекламе,
Все "талдычат" про одно,
При деньгах, забыв о сраме,
Тут же падают на дно.
Вечно женщины скрывали,
Возраст свой, и сколько лет.
А в рекламе объявляет,
Что своих зубов уж нет.
О запорах сообщают,
Про понос нам "хрень" несут,
Менструацией стращают,
Да прокладками трясут.
Сообщает по-гусарски,
Нам счастливый идиот,
Что его хрен без лекарства,
Сдох, и больше не встаёт.
Этот, с болью ссыт ночами,
И «трындит» по всей стране.
Ты воспользуйся врачами,
А не лей здесь сопли мне.
Тут один подходит в парке,
Говорит: «Я режиссёр».
И налив стакан «Кизлярки»,
Начинает разговор.
Пол стакана опрокинул,
И платочком рот утёр.
Я к себе рюкзак придвинул,
Чтобы он чего не спёр.
«Вам, хочу тебя поздравить,
Выпал шанс, на склоне лет,
Чуть, существенно поправить,
Пенсионный Ваш бюджет.
Хоть на вид ты и «ледащий»,
Подойдешь под антураж.
Больно рожей подходящий,
Для рекламы Вы типаж.
За сто двадцать тысяч в месяц,
Вот аванс – «полста» пока,
Вам в рекламе надо сняться,
В роли чукчи-чудака.
Кости грызть, да улыбаться,
Будто бес залез в него.
Там и делать – то не надо,
Вам особо ничего.
По пять тысяч, в день мы в среднем,
Обязуемся платить.
Только зуб один передний,
Вам придётся удалить.
Вот и к пенсии прибавка –
Там «двенадцать", здесь плюс «пять».
Я сбиваясь, волновался.
Снова начинал считать.
Соглашусь…, а что «по трезвой»,
Я родным потом скажу?
И соседям по подъезду,
Как в глаза я погляжу?
Будут тыкать после в спину:
«Вон придурок наш идёт».
И смотреть, как на скотину,
Мол, продался, идиот.
Сам себе я "проповедал":
«Ну чего ещё смотреть?
Я же принципов не предал?
Просто в чуме посидеть.
Взгляд на жизнь не поменяю,
Против власти не попру,
Никого не убиваю,
Кости только погрызу…»
Чтоб друзья не попрекнули,
И не вышла суета,
Я скажу, что обманули,
С гонораром Якута.
Я родным, в знак примиренья,
Двух оленей им забью.
А соседу в День рожденья,
Шкуру волка подарю.
Гордость гордостью, однако,
Но коль речи про «деньгу»,
Нам все принципы "до сраки",
Отказаться не могу.
«Ну, давай, пока ты трезвый».
И ударив по рукам,
Он щипцами стукнул резво,
По истершимся зубам.
Вот случай, как для анекдота -
Когда-то куриц я держал.
И по утрам перед работой,
На завтрак и с большой охотой,
Яйцо сырое выпивал.
Хоть опыта и было мало,
За ними небольшой уход.
Штук пять яиц нам в день хватало,
Так что ещё и оставалось,
Хоть оставляй их на развод.
И кто-то, на гулянке «жахнув»,
Мне рассказал про тонкости -
Мол, если курица кудахчет,
То по приметам это значит -
Готовится яйцо снести.
Решив проветриться немного,
Я на крыльцо пошёл курить.
Сел на скамейку у порога,
Понюхав воздуха ночного,
Уже собрался уходить.
И слышу вдруг, что было силы,
В сарае курица орёт.
И тут меня как осенило -
Она ведь помощи просила,
Видать сейчас яйцо снесёт.
Мне раньше в книгах попадалось,
Что щупают в деревне кур.
Одним лишь только осложнялось,
Что там никак не объяснялось,
Всех тонкостей сих процедур.
И я в потёмках, среди ночи,
Пошёл в сарай ей помогать.
Из благородства, между прочим,
(Она ж орёт там что есть мочи),
Пощупать и яйцо достать.
Вошёл, глазами чуть полупав,
Увидел – белая сидит.
И я припомнив курощупов,
Потискал, и яйцо нащупав,
Давай на задницу давить.
Оно зараза не выходит,
Дурниной курица орёт.
Уже совсем на крик исходит,
Смотрю - сосед Валерка входит,
И во весь голос дико ржёт.
И вот когда я из сарая,
Наружу с нею выходил,
То только тут соображаю,
Что в темноте, не разбирая,
Я грудь давил что было сил.
В углу сидела вся нахохлясь.
Как я её не задавил?
В моём аж горле пересохло.
Ну как она там не подохла,
Пока её я мял, крутил?
И больше щупать кур не брался,
Чтоб избежать средь них потерь.
Валерка долго издевался,
Что так в ту ночь не состоялся,
Я как куриный акушер.
05.07.2017
Актёр Барецкий: Я признать непрочь,
Что экоактивистка Грета – моя дочь.
Нарушен мой покой и мой уют –
Слыхал: ей премию от Нобеля суют.
Как шведский там ни отзовётся метроном,
Я автоматом становлюсь опекуном.
Да мне плевать на экологию и Грету –
Грядущей премией душа моя согрета.
А для меня важней тусовка, пьянка и попса.
Ты, Гретушка, уважь приобретённого отца.
А как же это всё так счастливо случилось,
Что ты у нас с твоей маманей получилась?
... 17 лет тому в блаженном граде Ленинграде
Сошёлся я с одною валютной шведской ****ью.
Рожать тебя она в лихой России побоялась,
На корабле круизном в Швецию подалась.
Меня она звала с собой к себе как бу*,
Мне ж было пох на вашу с ней судьбу –
Я же не ждал от вас такого поворота,
Тут новость подошла – я отворил ворота.
Так что вертайся, Гретхен в ныне Петербург,
Чтоб изменить твою нелепую судьбу.
Я тут нормальное тебе образованье дам,
Получим премию – и экологию к херам.
------
* boo - близкий друг
Мужик явился в сауну с подружкою своей.
К нему пристал сотрудник как репей:
- Неважно, кто вы там – любовники, друзья...
Но в заведенье наше со своим нельзя.
И наш закон ни капельки не странн -
Своё бухло вы ж не несёте в ресторан!
------
• Закон суров, но это закон (лат.)
Тридцать лет назад решился -
Первый раз купил ружьё.
Помню как я с ним «носился»,
Любовался и гордился,
Что оружие своё.
Всё искал удобный случай,
Как покупку обновить.
Ну а чтоб стреляло лучше,
Надо было и «обмыть».
«Обмывали» его долго,
Лили водку по стволам.
И пошла гулять двустволка,
Успевая только щёлкать,
По друзьям и по рукам.
Собрались «специалисты»,
И сплошные «знатоки».
Объясняли как тут чистить,
И чем смазывать бойки.
Я отцовскую двустволку,
Только в детстве и держал.
Но признаюсь, что при этом,
С автомата, пистолета,
Я немало пострелял.
Потому и их советы,
Меж ушей не пропускал,
Наливал, но и при этом,
То что мог запоминал.
Только знали мы с женою,
(От знакомых я скрывал)
Как «крещенье боевое»,
В одно утро роковое
Я с двустволкой принимал.
Рядом с городом Томмотом
Есть красивая гора,
Плюс ко всем её красотам,
Там брусники «до хера».
Вот собравшись за брусникой,
Натянул свой камуфляж.
Тут жена давай хихикать,
А ведь я не ради шика,
Взял ружьё и патронташ.
Где им с женским-то умишком
Всё предвидеть и понять?
Чем тебя при встрече с мишкой,
Палкой буду защищать?
Только начал нагибаться,
И ведёрко набирать,
Вдруг какой-то рёв раздался,
Я подумав – показался,
Стал колени распрямлять.
За любимой наблюдаю,
А она себе знай рвёт,
Ни хрена не замечая,
Кто за сопкой там ревёт.
Я чуть-чуть спустился ниже,
Руку к уху приложил.
Слышу, рёв стал тоже ближе.
Я от всяческих мыслишек,
Чуть в штаны не наложил.
Наблюдая за женою,
Слышит, вижу по глазам.
Крикнул я: «Бегом! За мною!»
И рванул вниз по кустам.
Рёв всё ближе нарастает,
Видно гад нас достаёт.
Я несусь, переживаю -
Как там, где моя родная?
Оглянусь – не отстаёт.
Как я в беге умудрился,
Сосны с ходу обходить?
Так бы в дребезги разбился,
Не успев затормозить.
По кустам и о деревья,
Звонко брякало ведро.
Мы неслись с ней, как олени,
И приклад, разбив колени,
Бился больно о бедро.
Кто б увидел – удивился,
Как мы мчались через лес,
Он бы мною восхитился:
«Хорошо бежит, подлец!»
На дорогу выбегаем,
Отдышавшись кое-как,
Пот глаза мне застилает,
Только здесь и понимаю,
Что я конченый дурак…
На душе совсем хреново,
И не знаю что сказать,
А жена давай по новой,
Надо мною хохотать.
Дело в том, что у дороги,
У РайПо свинарник есть.
Свиньи здесь, как носороги,
Процветают слава богу,
Поросят не перечесть.
И оттуда раздаётся
Визг свиней – идёт забой.
Крик их в сопку отдаётся,
По тайге, само-собой…
Вот и принял это эхо,
Я в лесу за мишкин рёв.
И супруге на потеху,
Вспоминал и сам со смехом,
Как летел промеж холмов.
Не трепать про это дело,
Обусловились мы с ней.
Но когда «поддеть» хотела,
То звала «грозой свиней».
Про ружьё потом уж вспомнил,
Если честно вам сказать.
Дома патронташ пополнил,
Ведь патроны, не припомню,
Где успел я растерять.
А ружьишко, без сомненья,
Помогло там очень мне -
Увеличивая скорость,
Сильно било по спине,
***
СОЛОМОН ЯГОДКИН:
Мыло уводит нас в мир чистоты, и тем самым намертво привязывает к себе, пока у тебя в доме не смоется последний кусок этого щелочного диктатора…
ЛЕНА ПЧЁЛКИНА:
О, это мыло, - на рифму "мило",
О, эта щёлочь, - на рифму "сволочь",
О, этот мир, - красивый, чистый,
Где рифмой, точно, "трубочисты"!..
Да канет грязь, сойдут потоки,
Как эти глупо-рифмо-строки...
***
СОЛОМОН ЯГОДКИН:
Время – лучший шампунь, отмывает от всего, сколько бы во всей этой грязи не жить…
ЛЕНА ПЧЁЛКИНА:
Вся наша жизнь - корабль плывущий...
Такое липнет на бока,
Что с этой массой, с этой гущей
Потонем мы. Наверняка,
Не разобраться в этой теме,
Сколь ни усердствуй. Дунь и плюнь!
Возможно, время, только время,
Есть очистительный шампунь.
***
СОЛОМОН ЯГОДКИН:
Во сне мы часто узнаём о себе такую правду, что и просыпаться не хочется. И поэтому с чистой совестью спим себе дальше…
ЛЕНА ПЧЁЛКИНА:
Чтоб не мучали кошмары,
Тебе правда не нужна,
Не ведись на тары-бары,
Что бубнит твоя жена:
Про попойку, про красотку,
Про бессовестную дочь...
Ты почисти совесть щёткой
И спокойно спи всю ночь.
***
СОЛОМОН ЯГОДКИН:
Ничего не умел, и с горя поплёлся руководить себе дальше всеми теми, кто сдуру ему под горячую руку подвернётся, благо что рука эта была как добрый сейнерский трал…
ЛЕНА ПЧЁЛКИНА:
Когда есть "волосатая рука",
Тебе по жизни торная дорога:
Ты можешь быть начальником "Главторга",
Директором быть можешь рудника...
Когда провалишься на сих работах сдуру,
Тебя пошлют заведовать культурой.
И потому печалиться не стоит,
Рука, известно, чью-то руку моет!
***
СОЛОМОН ЯГОДКИН:
Оставлять после себя грязь могут только грязные люди, в том числе даже самые чистые из них…
ЛЕНА ПЧЁЛКИНА:
Черные помыслы в белую тогу
Так принарядятся, - веришь, ей Богу.
Не распознаешь, увы, подлеца:
Мысли - грязны, но хорош он с лица.
Трудно увидеть в зашторенном мире
Чистые стены в нечистой квартире...
Можешь
водки выпить,
хоть целый литр!
Но
брой усы!
И бороду не носи!
Производителям
всякого рода
бритв!
Удар
по карману
не наноси!
Нет!
Не купили они меня.
Поездкой
в Венскую Оперу!
Но всё же подумал,
стишок сочиня ,
Присла ли б чего,
а чего мне по феру!
Не прозвучит
в мою честь салют,
Но этот монстр
и бород демон
Может послать...
И меня пошлют!
В Йоперный Театр!
А где он?
Я хочу тебе сказать,
Без тебя не нужно рая,
Ты имеешь право знать –
Ты душа моя родная.
Без тебя на Небе нет
Для меня луны и солнца,
Я бы обошёл весь свет –
К свету твоего оконца.
Я не знаю, как дышать,
Когда ты со мной не рядом,
И к ногам готов упасть
Лишь твоим... я звездопадом.
В конце июля, в воскресенье,
Без дела маясь от тоски,
И открывая двери в сени,
Пристроив зад свой на сиденье,
К крыльцу из крашеной доски,
В тени сидел Мужик смиренный.
Сидел, молчком. Сосредоточен.
О чём-то тихо тосковал.
И сам себя не понимал –
О чём душа его хлопочет?
И что бы он сейчас сожрал?
Чего его желудок хочет?
Бывает так, что сам не знаешь
Чего бы съел, или попил…
Как будто бес в тебя вступил.
Родным весь день надоедаешь,
И сам уж выбившись из сил,
Тоскуешь, ноешь и страдаешь.
Жена тихонько предлагает:
«Возьми вон косточку в борще.
А может, хочешь кислых щей,
Коли душа твоя желает»?
«Да не хочу костей вообще»! -
Мужик ей злобно отвечает.
Он нервно дёргает ногой,
Скрипит зубами негодуя.
Жена с усмешкой «в ус не дует»,
И в такт, качая головой,
Над тестом у стола колдует,
Слегка измазавшись мукой.
А мужика всё больше бесит,
И равнодушие жены,
Навоза куча у стены…
В мечтах он где-то чем-то грезит,
В глазах его отражены
Чудесные деликатесы.
«Ну так свари тогда пельмени.
Котлеты есть, копчёный сиг».
Мужик опять башкой поник.
Пошкрябав дырку на колене:
«Меня от них уже тошнит.
Пельмени мне твои «до Фени».
«А что, икры Вам первосортной?!
Или уху из осетра?!
Все нервы вымотал с утра!
Сидишь нудишь, воротишь морду.
То – не хочу, это – мура…
Иди-ка миленький ты к чёрту!
Раз ты у нас такой ранимый,
Вот наложу тебе дерьма,
В сортире полны закрома,
В большую чашку, мой любимый!
Чтоб до краёв была полна,
Гурман ты мой неистощимый».
И после этих слов шипящих,
Вдруг Мужика хватил столбняк.
Пытался он и так и сяк
Найти ответ ей подходящий.
Потом поник вдруг и обмяк,
И тёр глаза рукой дрожащей.
Почистил, почесав макушку,
Одно вареное яйцо.
С непроницаемым лицом,
Вкрутую посолив горбушку,
Мужик уселся на крыльцо,
Прихлёбывая чай из кружки.
Бывает так - с таким цинизмом,
Умеют жёны «приземлять».
Им сложно «тонкое» понять,
Ну, никакого романтизма.
Домохозяйки…, что с них взять,
С простым кастрюльным реализмом.