Ну, вот и первый снег. Как малое дитя,
Что в санках егозит по неженке-позёмке,
С улыбкой дурачка, ликуя и пыхтя,
Таскаю, как щенка, «Олимпус» на тесёмке.
Мой умница и друг, соавтор, виртуоз,
Безропотен и тих, как женщины востока.
Снежинками форсят тычинки алых роз,
А мы уж тут как тут с орлиным третьим оком.
Бродяга, первый снег! В башке весёлый хмель,
И осень, как всегда, наврёт в конце квартала,
Что выполнено в срок, признав сосну и ель
Повинными во всех грядущих карнавалах.
Разверзлись небеса, сжимается простор,
И кругом голова от зонтичного нимба,
Пока белым-бело, ни «съёмка!», ни «мотор!»,
Успеть представить мир совсем другим. Каким бы…
Шубу хотела. В истерике билась.
Ах, прошлогодняя вышла из моды!
Даже депрессия как-то случилась.
Тихо дичал я и ел бутерброды. (Наталья Григорьева)
Кризис. Пойди проживи-ка без денег! -
Мы экономим в семье каждый рубль...
Не пошикуешь... Едим лишь пельмени...
Баба моя стала требовать шубу...
Я к ней с букетом. - "Не нужен твой веник"-
Мне говорит, сделав бантиком губы, -
"Я для тебя наварила пельменей, -
Ты в благодарность купить должен шубу".
Не приносил я в дом больше растений -
Незачем, если цветы ей не любы.
После работы жевал я пельмени,
Слушая бредни супруги про шубу.
Мне эта шуба, признаюсь, до фени -
НАШИ опять проиграли на кубок.
Телек смотрю и давясь ем пельмени, -
Ясно должно быть - мне не до покупок.
Мне демонстрируя приступ мигрени
Жинка сказала, что я очень грубый.
Нет бы рюмашку налить под пельмени -
Я затушил бы "горящие трубы".
Баба вставала, порой, на колени,
Снова и снова твердила про шубу.
Невозмутимо съедал я пельмени
И ей стихи декламировал с тумбы.
Как бы себя вёл Серёжа Есенин,
Если б Дункан заикнулась о шубе? -
Он бы ей шарфик купил, съел пельмени,
Да и торчал бы в каком-нибудь клубе.
Тушь по лицу и помаду, и тени
Жинка размажет и требует шубу.
Верен себе - поглощаю пельмени,
Но опасаюсь - свихнётся голуба.
Я объяснял ей - на шубу нет денег,
С шубой положим на полку мы зубы.
Хоть и воротит уже от пельменей,
Всё же пельмени дешевле, чем шуба.
Портит жена каждый день настроенье,
Мне заявляя - без шубы "даст дуба".
Снилась мне ночью кастрюля пельменей,
Та, почему-то завёрнута в шубу...
Это почти что уже наважденье,
Просто впадаю, практически, в ступор -
Стало казаться, что мясо пельменей
Тоже одето не в тесто, а в шубы...
Сердце не камень - супругу мне жалко,
Женские слёзы свернуть могут глыбы.
Шубу купил, стал жену звать русалкой,
Всё-таки мех-то на шубе той рыбий...
Погиб поэт. Стрелял паршиво.
Был близорук, недальновиден.
Забыл лорнет. Упал с обрыва
И тем противника обидел.
Противник чешущейся правой
Пальнул с размаху в секунданта,
Тот недодумал: «Девять ставок.
Непло…» – и рухнул в лужу бантом.
Вернулся лекарь от поэта.
Глядит – час от часу не легче –
Стрелявший капнул на штиблеты.
А у него больная печень,
А у него больные почки,
Чахотка, жаба, инфлюэнца,
К тому же очень скверный почерк,
И муж сестры немецкий герцог.
А вдруг война? Припомнят мигом,
Собак навешают дворовых,
Пойдут наветы да интриги.
«Впредь буду пользовать здоровых.»
Сказал и тут же поскользнулся,
Да головой – по саквояжу.
Стрелок лениво обернулся
И был слегка обескуражен.
Пошарил взглядом по поляне,
Ища второго секунданта,
Нашёл у первого в кармане
Всю сумму, что на дуэлянтов
Друзья поставили по дружбе,
Чтоб этот день отметить водкой.
«Напьюсь один.» И в той же луже
Утоп от приступа чахотки.
Кто виноват? Что делать? В смысле:
Где деньги, да и был ли мальчик?
Нашли тут одного за Вислой, –
Мычит и тычет средний пальчик.
Репортаж о творческом вечере Натальи Дроздовой «Ни Жезл, Ни Зебра…Просто наша Жизнь», который прошёл 6 декабря 2009 года в Выставочном центре Сант-Петербургского Союза художников (Санкт-Петербург, Большая Морская, д.38, 3 этаж, большой зал).
На фоне холстов, современных полотен
(Портреты висели - лихИ, неплохИ)
Шёл вечер на лиро-торжественной ноте:
Стихи представляла маэстро Хи-хи.
Всё было в иронии: чёрное с белым,
Стихи для философов, множество тем…
Владимир Чернов так прочувственно спел нам!
Был зрительный зал взят Наташею в плен.
Пропели романс о страданиях Блока,
Решили с Парижем: не едем в Париж…
В стихах полосатая есть подоплёка -
У нас тут своих предостаточно крыш!
Всегда юморИть – хоть по чёрному чёрным,
Иль белым – по белому – всё «вэри гуддд!»:
Включи в «философское» юмор учёных –
Эротику и в одностишье найдут!
Стихи – словно фитнесс, зарядка для зала:
Ирония, юмор – всё в вечер один…
Хи-хи в миг Художников Центр повязала:
Стихи впечатляют на фоне картин!
* - провести творческий вечер в Союзе Художников – это здорово!
Поздравляю Наташу Дроздову!
** - и я там был и сфотографировал – см. фото вверху «Выступает
Наталья Дроздова. Хи-хи!»
На праздник, будто на конфету,
С блестяще-красочной обёрткой,
Взираем радостно и эту
Минуту ждём. Конечно водкой
Уста мы смочим вожделенно,
Вольёмся радостно в процесс.
Год Новый встретим непременно
С обёрткой в блёстках или без Читать дальше >>
Тонул в хрустальном звоне я
Бокалов полных в этот вечер.
Вас освещали тускло свечи.
Зачем сгубили Вы меня?
Желал узнать Вас много ближе,
Но Вы молчали мне в ответ
И не смутились, право, нет
Когда обнял рукой бесстыжей
Ваш стан, дыханье затая.
Какая грудь? Какие ноги?
Вы снисходительны, не строги.
Я Ваш на веки, Вы моя.
Лобзал запястья, плечи, шею,
На ушко, что-то Вам шептал.
Вином мой полнился бокал.
Поймал любви, я думал, Фею.
Тонул в хрустальном звоне я
Бокалов полных вместе с Вами.
Огонь угас в любовном храме,
Нет страсти прежней без огня.
Во мне задатки филантропа*,
Прошу прощенья, во хмелю.
А впрочем, что я ей мелю,
Надутой кукле из секс-шопа?...
*Филантро́п (от греч. φιλέω, «любить» и греч. ἄνθρωπος, «человек»)
Шах одной страны восточной
От державных дел устал –
Скучен стал владыке прочный
Распорядок поурочный
И гарем немилым стал.
Жаждой перемен пылая,
Он велит седлать коня,
Доезжачих собирает,
Гончих и борзых скликает,
На охоту торопя.
Гнала по холмам пологим
Свита дюжих молодцов
И оленей быстроногих,
И газелей круторогих,
И клыкастых кабанов…
Вот, стремясь настигнуть серну,
Шах от всадников ушёл,
Заплутал неимоверно,
Опечалился чрезмерно,
Но! На хижину набрёл…
А в невзрачном том жилище,
Ветхом, крытом камышом,
Жил пустынник, дéрвиш нищий,
Гостю предложил он пищу,
Сладким угостил вином.
Чашу первую напитка
Шах , отведав, похвалил:
«Как бы жизнь была безлика,
Если б в рай эту калитку
Виноград нам не дарил!»
Разлилось тепло по венам,
Шах, освоившись, сказал:
«Что ж, спасибо этим стенам,
Но хозяин их, наверно,
Вряд ли путника узнал…
Знай же, дервиш хлебосольный,
Что послал тебе аллах
Человека из пристойных,
Я придворный из достойных,
В ком души не чает шах!»
А старик уже, с поклоном,
Наливает по-второй…
Шах испил, и новым тоном,
Не простым себя придворным
Объявляет наш герой:
«Знаешь, я не просто воин,
Трон хранящий день за днём,
Всех наград я удостоен,
Шахства стерегу устои -
Я ведь - главный визирь в нём!»
И до дна, единым махом,
Третью чашу осушив,
Гость открылся пред монахом,
И назвал себя он шахом…
Тут старик проговорил:
«Нам вино даёт усладу,
Силу, резвость придаёт.
Но его бояться надо –
Если выпьешь многовато,
То на пользу не пойдёт.
Мне велит святой обычай
Гостя щедро накормить.
Ты ж - не стань врагом приличий,
Хвастуном, греха добычей,
Кушай, но довольно пить!
Пьёшь по-первой – ты придворный,
Визирем - вторую пьёшь,
После третьей - шах ты гордый,
Если выпьешь по-четвертой,
Кем себя ты назовёшь?
Назовёшь себя всевышним?»
И старик убрал кувшин.
Тут далёкий топот быстрый
Собеседникам стал слышным,
Вместе с говором людским.
Долго ль, коротко скакали -
Невредимого вполне
Слуги шаха отыскали…
Тот сказал: «Теперь едва ли,
Ты дерзнёшь не верить мне…»
Отвечал монах негромко:
«Верю, что и говорить…
Правда, верю с оговоркой:
Пусть ты шах! Но по-четвёртой
Собирался всё же пить…»
•••
Прочь умчалась свита шумно,
Топот смолк и лай собак…
День сменился ночью лунной,
А старик высокоумно
Бормотал под нос вот так:
«Трижды выпил я с бахвалом –
Шаха наяву узрел…
Может быть, ишак я старый,
Зря ЧЕТВЁРТУЮ пиалу
Наливать не захотел?»...
••••
Как нам предки завещали,
Истину в вине искали
Их наследники веками…
Но всегда не в том бокале…
Я хочу забыться и заснуть.
Не навеки, а на две недели,
Не под дубом можно - где-нибудь,
Можно чтобы голоса не пели
О любви и прочем неземном.
Мне не надо песен и бесплатно.
Я хочу, забывшись мирным сном,
Пропустить салюты и салаты,
А проснуться в следущем году,
Он не хуже будет и не лучше,
Только я, как дятел, не пойду,
На подарки изводить получку.
И визиты ближних заодно
Пропущу, и что дороже денег -
Не увижу в сотый раз кино
Про каприз судьбы и банный веник.
Поручив все радости родне,
Буду видеть сны про тёплый климат…
Но достанут даже и во сне,
Если сдохну – и тогда подымут.
Я вам признаюсь, не лукавя, прямо –
Футболом с детства тронутый слегка,
Болею за московское Динамо,
А в Еврокубках плюс за ЦСКА.
Пока Динамо дурака валяет,
Армейцы, как всегда под гул трибун,
В отличие от наших разгильдяев,
Во вторник брали приступом Стамбул.
Проблемы у меня возникли с визой,
А то рванул бы к туркам, был настрой,
Но не срослось. Включаю телевизор,
Чтоб насладиться этою игрой.
Весь первый тайм (и что тут приукрасишь?) –
Решение тактических задач,
А на исходе Смодиш, тьфу ту, Красич
В штрафной турецкой получает мяч.
Я замер в предвкушении удара,
Я от волненья стал как будто пьян –
Ну, вот сейчас, потомкам янычаров
Отмстим за унижения славян.
Припомним им стояние под Плевной,
Бои за Измаил и Бухарест,
И отдых неустроенный и нервный,
И под Кемером сделанный арест.
Сжал кулаки тогда я, что есть мочи,
Я Бога попросил – пусть он забьёт
И сделаю всё то, что ты захочешь –
Сор утром брошу в мусоропровод,
Полы помою, честно – для разгрузки,
Не стану без нужды спрягать глагол…
И бог услышал, он всегда за русских.
Ударил Красич… Боже, Боже… Го-о-ол!!!
Но я сжимал до судорог ладони
И ждал конца, взволнованный борьбой…
И был вознаграждён – забил Алдонин.
И бог с ним – с голом, что забил Бобо.
12.12.2009
Это было в деревне, в подмосковной глубинке,
Где скрипучи телеги и ажурна ветла.
Дед играл на гармошке вальс-фантазию Глинки,
И, внимая гармошке, Ряба яйца несла.
Было все очень просто, было все очень мило:
Золотое яичко прикатилося в дом.
Долго бил его дедка, после бабушка била,
После мышка бежала и задела хвостом…
И яйцо разбивалось, разбивалось грозово,
До рассвета слезами заливалась семья…
Это было в деревне, где трава бирюзова,
Где фантазия Глинки (и немножко моя).
На лесной опушке ёлочка росла
(может быть - берёза, может быть - сосна).
Мимо шёл по лесу выпивший мужик
(может быть - охотник, может быть - лесник).
Деревце под корень топором срубил
(может просто вырвал, может быть спилил).
Наряжала ёлку вся его семья
(может быть - подруга, может быть - друзья).
Вечером подарки каждому принёс
(может Санта Клаус, может Дед Мороз).
Шпроты и шампусик, водка с огурцом
(может с винегретом, может – с холодцом).
После третьей рюмки – встали в хоровод
(затянули песню «Новый поворот»)
Стали петь, обнявшись - кто не сильно пьян
(может под гитару, может под баян)
Бьют часы двенадцать, празднует народ
(можно напиваться, здравствуй Новый год!)
А уснули утром, рухнув невпопад,
(Кто в кровать чужую, кто лицом в салат)