- Послушай, Онри, какой-то странный день сегодня, тебе не кажется? Всё время мысли в голове копошатся непонятные. Вот! Я думаю, здесь нам будет удобнее всего. Как ты считаешь?- Шарль не дожидаясь ответа от своего спутника, опустил корзину с хлебом, сыром и вином в двух шагах от воды тихой Сены и стал усаживаться рядом, причмокивая в предвкушении завтрака.
-Уж и не знаю, что ответить тебе, старина насчет дня, однако ночь для меня и вправду была странной.
Онри присел напротив Шарля и поёжился, словно его знобило от холода.
-Ты что трясёшься? – удивленно взглянув на приятеля, спросил Шарль, - Утро такое тёплое и солнечное, что, в пору, стянуть с себя камзол, а ты дрожишь как заяц. По всему видно, выпил ты, вчерашним вечером, больше чем следовало бы, коли тебя, так лихорадит.
- Да нет же,- отмахнулся Онри,- Хоть ты и прав в смысле большого количества хмельного, да только колотит меня совсем не поэтому,- отмахнулся Онри, - он повернулся лицом к Нотр Дам де Пари, внимательно вглядываясь в верхние галереи, затем снова поёжился, перекрестился и тревожными глазами уставился на Шарля, - Приснилось мне, друг мой, будто одна из химер, что сидят на Соборе, расправила вдруг крылья и полетела. Взлетела, значит, она, летит, крылами чёрными машет и кричит, кричит протяжно, жутко кричит. И в крике в этом столько отчаяния, столько боли, что передать не могу. Пригляделся я и вижу, как взмахнёт она крыльями, так с них словно дождь из крови на город льётся. И где бы ни пролетала она, всё внизу кровью окропляет. Носится над городом, мечется и вот уже все крыши, и мостовые залиты алым цветом и Сена бурлит бурой водой. Люди из домов выбегают, кричат, а крови всё больше и больше, и вот уже по колено в ней парижане, ещё немного и по пояс они в крови. Кто плывёт, кто на каштаны взбирается, а её всё больше. Тонут люди, дети кричат. А она потоками несётся, и дома наполовину затоплены. Люди на крышах стенают, скользят, вниз срываются. Но вот всё затихло. Нет Парижа. На его месте море кровавое. И только химера кружит над ним и хохочет. Ужасен хохот её и нет в нём ничего, кроме презрения. Такой вот сон, друг мой Шарль. Не знаю, что и думать.
- А ты не думай. Гони прочь от себя всю чертовщину эту. Лучше выпей доброго вина, оно облегчит голову, и ядрёный сыр прочистит глотку. Что до сна твоего, так это всего лишь сон. Химера, кровь – чепуха, - усмехнулся Шарль и посмотрел в сторону Собора. – Куда им деться, химерам этим. Они же неживые, - не очень уверенно произнёс он, и сам поёжился. – Тьфу, на тебя, дурака, - разозлился он на друга, перекрестился и, вытащив из корзины бутыль, взялся его откупоривать.
- Пожалуй ты прав, старина, - виновато улыбнулся Онри, - это всего на всего сон. Зальём его весёлым вином, закусим хлебом и сыром, и пусть убирается ко всем чертям, прости меня Господи.
- И – то верно, - согласился приятель, - я вот вчера шатался по Елисейской заставе, много чего наслушался. Узнал, например, что на южной сторонке Пале – Рояль, куда все мы обычно отправляемся на поиски грудастых девок и разных других приключений, коими так кишит это место, по нынешним временам можно послушать новых вольнодумцев. Я сходил из интереса. Они такое болтают, скажу я тебе, что дух захватывает. Десяток лет назад за такое запросто колесовали бы. Впрочем, тебе то известно, что в эту часть детища герцога Орлеанского не суётся даже полиция короля. Вот уж славный вертеп для бандитов, проституток и возмутителей порядка. Говорят, что больше всех умничает адвокат Демулен. Знаешь, кафе «Фой»? Целые толпы народа собираются там, что бы послушать его разглагольствования и призывы к бунту. Он там такое о короле говорил, что мне казалось вот – вот нас всех схватят и отправят под топор. В общем, я оттуда убежал, от греха подальше.
- А как его зовут? – пережёвывая хлеб, спросил Онри.
- Демулена, что ли?
- Ну, да.
- Не знаю точно, по - моему Камиль. Сейчас многие говорят о Максимилиане Робеспьере.
- А кто он такой?
- Тоже адвокат, говорят он из Арасе. Якобинец.
- Слушай, - усмехнулся Онри, - что все вольнодумцы – адвокаты, что ли?
- А кто их знает. Такая голодуха по стране прошла, вот их и поразвелось повсюду. Народ защищают, безбожники.
- Я тебе так скажу, старина Шарль, они орут, бунтуют, а хлеб – то всё дорожает, и налоги от их болтовни тоже меньше не становятся, а как раз наоборот.
- Это точно, Онри. Ныне всё неспокойно. Уже не знаешь чего и ждать. А мы и не будем ждать. Вот, в нашей корзине хлеб и сыр, а рядом вино. Значит, мы сейчас будем сыты, а после следующих двух – трёх глотков будем и веселы. По – моему
я прав, старина Онри.
- По – моему ты прав наверняка, старина Шарло.
Через час, находясь в прекрасном расположении духа, опорожнив на две трети трёхлитровый бутыль вина, друзья, сидя в обнимку, горланили непристойные куплеты, и от души хохотали, после исполнения каждого из них.
« КАК У ПРАЧКИ, У СЮЗАННЫ,
МОРДА ВРОДЕ ОБЕЗЬЯНЫ!
ВЫПЬЕШЬ КВАРТУ «СОВИНЬЁ»,
НЕТ ПРЕКРАСНЕЕ ЕЁ!!!»
- Кхе – кхе, - вдруг послышалось позади приятелей.
Шарль и Онри вздрогнули от неожиданного раздавшегося голоса за их спинами. Повернувшись к незнакомцу, они поняли, что рядом с ними бедный актёришка.
- Это ещё что за чучело? - хмыкнул Шарль.
- Доброго веселья, господа! Не угостят ли славные парижане бедного, но талантливейшего из актёров глотком виноградного нектара, в обмен на пару интереснейших историй, которые я готов разыграть немедленно, обещая подлинное исскуство лицедейства.
- Ещё бы ты попросил у нас вина, за просто так, - ответил Шарль, - Посмотри, Онри, ну у кого ещё может быть такая нахальная физиономия и оборванный вид, как не у провинциального актёришки.
- Да ладно, - ответил Онри, - давай нальём ему вина и дадим хлеба. Мне, например, не жалко.
- Мсье, у вас доброе сердце, – благодарно закивал лицедей.
Шарль посмотрел на незваного гостя усевшегося рядом с корзиной, с недоверием. Не то что бы ему было жалко поделиться, нет. Просто не нравился ему этот тип. Но в просьбе он, всё же, решил не отказывать.
- Утоли жажду, - ответил он бродяге, - однако не наглей и знай меру.
- О, как вы добры господа, истинные христиане, истинные. Да воздастся вам по щедрости вашей, - с поклоном поблагодарил актёр и с жадностью отпил несколько больших глотков вина. Он прикрыл глаза, наслаждаясь проникновением пьяной влаги в кровь и, слегка покачиваясь взад – вперёд, не размыкая уст, затянул какой – то грустный мотив.
Друзья переглянулись между собой. Онри в недоумении пожал плечами.
- Слышишь, эй, горемыка, ты чего разнылся тут, тоску нагоняешь, разве это ты обещал нам за наше к тебе милосердие? – спросил Шарль.
- Подожди, не мешай мне, глупый мужлан, я вхожу в образ, - на секунду прервавшись, ответил лицедей, и снова принялся завывать.
- Что?! – вскричал Шарль, - Так – то ты, оборванец, отвечаешь на добро людское, - он собрался, было уже отвесить тумака зарвавшемуся попрошайке, но тот вдруг вскочил на ноги, сорвал со своей головы шляпу, бросил её в реку и повернулся к Шарлю и Онри.
- Хлеб, пущенный по воде!! – воскликнул он, вскинув руки к н***, - величайшее из волшебств, величайшая из наград, величайшая милость, дарованная Богом человечеству. Или ветер?! – бродяга схватил рукой полу своего порванного плаща, расправив его в парус, и закружился вокруг себя самого, - Но посеявший ветер, пожнёт бурю, и она сметёт сеятеля с лица земли, раздавив его, словно букашку неразумную, возомнившую себя повелителем стихии. О!!! Как рыдает сердце, переполненное жалостью к любимому творению Твоему, Господь, к человеку. Посмотри, Всевышний, я не лгу. Все мы - дети Твои. Человечество! Оно ли венец Твоей Славы? Нет, Всемогущий! Этого не может быть! Обрати Свой взор сюда, к Парижу. Для чего Ты дал этим людям Францию? Зачем даровал им солнечные виноградники и ласковое, тёплое море, зачем наделил гениями, возведшими к н*** прекраснейшие произведения архитектуры? Один мудрец сказал, что это великий отбор зёрен от плевел. Но не чудовищно ли этакое действо для промысла Всевышнего? Что может образумить людской род? Войны, голодный мор, чума, потопы… Надолго ли такие наказания усмиряют массу тварей человеческих, вечно алчущих плотских удовольствий, крови и власти. И сегодня Париж, как гнойник, набух заразой. Ещё немного, и он прорвётся, заливая адской смесью гноя и крови всю Францию. Прогуливающийся рядом с Сан – Дени мсье Жан – Поль Марат. Сегодня ты ещё врач, а очень скоро один из вождей якобинцев, ратующий за интересы бедноты, а позднее призывающий к убийствам и грабежам. Какая гармония, не правда ли? Врач – убийца, страдающий кожными язвами и спасающийся от мук в тёплой ванне. Именно в ней Шарлота Корде обвенчает тебя со смертью, с помощью кинжала. Огромная тень крыльев летящего чудовища скользит по Сене, улицам и площадям города. По одной из этих площадей, по Гревской, вышагивает Робеспьер Максимилиан – Мари – Изидор. Неподкупный. Сколько голов, принадлежащих твоим вчерашним соратникам и друзьям, будет отделено от туловищ по твоим же приказам, до того времени, когда сам не расстанешься со своей собственной. Пьер Монтревиль и Морис де Салли, Филибер Деломар и Жан Гужон, кому теперь будут нужны ваши дарования? Теоретиков пропорций классических форм затмит другая школа – школа разрушений. Идеалом пропорций станет гильотина - неподражаемый шедевр мыслителей французской революции. Сансон! Великий парижский палач, будет восхищён адской красавицей, которой предстоит обезглавить короля Людовика XVI и его супругу Марию – Антуанетту, и ещё тысячи и тысячи людей, добравшись, наконец, до своих создателей, тем самым, примирив непримиримых. Свобода! Вы до последнего камня разрушите Бастилию, но свободы так и не получите. Свобода! Юношеская утопия всех великих тиранов. Свобода! Мы завоюем её для вас, чего бы вам это ни стоило! Брависсимо! Возрадуйтесь! Начинается великое шествие к свободе, врата которой завораживают скошенным лезвием наверху. Оно уже несётся вниз! Ещё мгновение! Шарообразный генератор мыслей, с прикусанным языком, летит в корзину мадам Тюссо, остальной мусор – в общую яму! Наконец – то свобода наступила! Ура! Мы всё же вывели формулу Свободы! Это супчик, сваренный из человечества, в его собственном соку с кровью! Ну, всё, мне пора. Пока, благодетели, - актёр посмотрел на ошалевших приятелей, оскалился в отвратительной улыбке, напоследок показал им длиннющий, высунутый язык и, отвернувшись, пошёл в сторону Собора Парижской Богоматери.
Онри продолжал молча сидеть на земле, и лишь смешно шевелил губами.
Шарль громко сглотнул слюну, схватил бутыль, и отхлебнул из него вина.
- Эй, ты! – крикнул он вдогонку лицедею, - а как же вторая история, ты же обещал?! А ну, стой, вот я тебе сейчас задам!
Актёр остановился, и повернулся к проходящему, низкорослому офицеру в чине капитана.
- Месьё Шарль, не теряйте голову. Вот вам вторая история, - указал он пальцем на офицера. Военный остановился, и недружелюбно посмотрел на актёра.
- В чём дело, оборванец?! – строго спросил он.
- О, миллион извинений, Ваше императорское Величество, Наполеон Бонапарт. Моё почтение, - актёр согнулся в глубоком поклоне. – Мои наилучшие пожелания вашей суженой, Император.
- Что за чушь ты несёшь, какой суженой? – разозлился капитан.
- Святой Елене, Ваше Величество, - захохотал актёр, - Святой Елене.
Лицедей сделал несколько шагов в сторону Сены, и легко оттолкнувшись от земли, взмыл в небо.
- Это она, она! – заорал во всё горло Онри, указывая на бедного актёра, превратившегося в химеру, которая сделала прощальный круг над Онри, Шарлем и Наполеоном, и полетела в сторон у галереи Нотр Дам де Пари.
Невозможно знать, что думал Шарль 20 флореаля 1793 года, когда, связанный ремнями по рукам и ногам, с деревянным обручем на шее, лежал он на эшафоте, глядя на косой нож гильотины. О чём рассуждал Онри, будучи в чине генерала, когда сопровождал своего императора в изгнание? И уж конечно трудно представить себе, какие мысли посещали императора на острове Святой Елены. И всё же, мне кажется, что каждый из них вспомнил химеру, в образе актёра – оборотня. Впрочем, возможно всё это им только привиделось… |