Один моряк
Да под коньяк,
Любил кальян…
Но вышло так,
Что он –увы!
На данном жизненном пути
Никак не мог его найти
Среди травы.
Он жить не мог, как раньше жил,
Он всю её разворошил,
Пугая пчел,
Даже стишок в сети сложил,
Как он искал и ворожил…
Но не нашел.
А в голове разлад, сумбур,
Он взял травы этой курнул,
Себе во зло…
Но вдруг увидел он Мельбурн,
Планету, кажется, Сатурн…
Да-а-а… Повезло
Пускай давно за пятьдесят,
к облезлостям из головёшки...
Под сбой мозгов ли, годы мстят,
с мыслишкой...- не пора ли, ножки,
вдаль протянуть?..- Познав удел,
заката, через откровение...,
чтоб боле рыпаться не смел,
твой жмур... Прости ж, ты, умиление,
за то, что мерно созерцать,
горазд ещё, среди живущих...
А с тем, себя же воспевать,
покамест..., под масштаб грядущих,
как загребущих, задарма! -
Где, видно, близ твоя могила...
За то, что, очи, кутерьма,
сама, без спроса, не закрыла!
Где ты, как дед, на склоне лет,
куражишься ( Пусть песня спета! )...
Но зришь на школьный силуэт...-
А тот, подобием скелета,
тебя же придавить готов,
на фоне, из воспоминаний,
с набором из седых голов...
и лысых...- К жажде ожиданий,
чего-то нового, в судьбе
( понятно, общей... ), в нюх массовке...
Но вот скулишь, скрипя в ходьбе...
А уж, порой, в младой тусовке,
«цветёшь», заезженным конём...
Или зачуханной кобылой...
Где дух былой...- Едва ль огнём!..
А дом родной, почти постылой,
улыбкой встретит, как Кащей,
в монументальности Эпохи...,
к прогнившим стенам, в такт мощей,
едва расслышав классов вздохи...
да скорбь, застывшую в глазах...,
и чей-то возглас ( В злом моменте! )...,
в давно прореженных зубах
( Что, у иных, в ассортименте! )...
Было зябкое утро прохладного лета. Солнце вставало из-за туч. В очередной раз взглянув на него – красное-прекрасное, я скинул с балкона окурок, запахнул цвета хаки махровый халат и призадумался: «И почему это Солнце встает? У него же нет ног... По идее-то оно должно бы... всплывать. О-о-о! Всплытие – к сути поближе!.. Однако ж... Светило же не водоплавающее, чтобы всплывать... Гм... А воздухоплавание же через дирижабли там иль воздушные шарики как процесс существует? Ага – существует. А Солнце же в воздухе? В воздухе – однозначно. Значит, всплывать ему воздухоплавательно законно и неоспоримо?!.. Опять же... В каком оно воздухе-то(?), если оно вне земной атмосферы. С каких это щей в космосе воздух?! Кто и откуда его туда накачал?!..»
Добредя с солнечными мыслями до спальни, я улегся в кровать параллельно жене. Хотя... Не совсем параллельно, потому как на тот момент супруга конфигурально изображала не прямую, а повернутую ко мне оттопыренной задницей геометрически ломаную кривую.
– Ты-ы-ы, жучара, сломил мой королевский кактус? Да не отпирайся. Кроме тебя некому, – оборвав храп и посопев, сонным голосом предъявила претензию Аллка.
– Заблуждаешься. Васька сломил, – перевел стрелки я на кота, твердо полагая, что ему (на отличку от меня) даже за убийство фанатично обожаемого Аллкой королевского кактуса полная амнистия.
– Васька чего, дура-ак что ли(?!), чтобы кидаться на колючки, – прозвучал контраргумент.
– А кто его знает? Может, и дурак. Чай, у психиатра не проверялся, – пробубнил я, проклиная себя за вчерашнюю блажь поплясать на спор голым в присяду... на своем подоконнике при окне нараспашку... под «Калинку-малинку» на оглушительную громкость!..
Не дожидаясь, когда Аллка окончательно проснется и в полной мере оценит нанесенный ее квартирной флоре ущерб, я поднялся с кряхтением, запахнул халат, на морской узел зафиксировал поясом его полы и уныло побрел по направлению к кухне, маясь поранеными кактусом ягодицами и гениталиями... По пути в халатном кармане нащупался выигрыш с вчерашнего пари – новехонькая пятисотрублевка, полученная от знакомого мне со времен моего сопливого детства некогда капитана рыболовецкого траулера дяди Феди Лаптева – ныне пенсионера, на постоянку торчащего с морским биноклем на балконе соседней с нами двенадцатиэтажки...
– Жу-ук! Жуча-а-ара!! Жуча-а-а-а-ара-а!!! – покажись, не слабже пожарного автомобиля вопила явно несущаяся со мной на сближение Аллка.
– Тише, детей разбудишь, – пролепетал я, роняя на пол намазанный маслицем хлебушек. И тут же до дикой боли сдавило всего – от пят до макушки!.. И, подломившись в коленях, я рухнул навзничь в беспамятство!..
Очнулся кверху пузом на полу посередь кухни. Вокруг сновали Аллка и Машенька с Ванечкой. И никто меня даже и не замечал. Терзаемое ломотой тело было будто натуго втиснуто в какую-то скорлупу, мозг варил еле-еле, а где-то в глубинах подсознания набухало дурно-ое-предурно-о-ое-е(!!!) предчувствие вели-и-ико-ой(!!!) беды-ы!..
Первым обратил на меня внимание кот. Нависнув над моим лицом своей почему-то неимоверно гигантской мордой, Васька принялся, как мне покажись, хищно принюхиваться...
– Мам, гляди! Васька жука нашел! Да какого красивящего! – вытаращилась на нас с котом цветущая от радости Машенька, – Надо б папу позвать!
– Нету папы, – бросив на меня брезгливый взгляд, проворчала Аллка, – Слинял куда-то жучара. Тоже мне биолог-зоолог. Уж разменял четвертый десяток, а в голове всё тараканы. Вышвырну вот, блин, на помойку всех его вяленых жучков-паучков!.. Он мой королевский кактус от корней отломи-ил! А короле-евски-ие-е(!!!) ка-актус-сы без корне-ей не прижива-аю-ются-я! – зарыдала супруга и опрометью выскочила в коридор.
– Жалко, конечно, кактус, – склоняясь надо мной, взгрустнула Машенька.
– Да наплюй ты на этот кактус, – тоже склоняясь, но, в отличие от сестры, с восхищенной физиономией, посоветовал Ванечка, – Ты только погляди, какой кру-упный жуча-ара-а! Экземпля-я-яр-р! Мамой клянусь, такой породы в папиной коллекции нет! А давай его...
На сих словах Васька вдруг так долбанул меня лапой, что я на манер хоккейной шайбы стремительно заскользил по линолеуму, отрикошетив от плинтуса к мебельному гарнитуру, а уж от того под холодильник!.. Вот именно там – в полумраке цоколя низкотемпературного агрегата – я и, страдая от боли, к велича-айшему-у(!!!) у-у-ужасу-у осознал, кто-о я тако-ов!..
Удалив Ваську из кухни, меня пыжились извлечь из-под холодильника мухобойкой и шашлычным шампуром, меня пытались высосать оттуда и пылесосом! Последнее, надо отметить, было для моей легкоранимой психики недюжинно травмоопасно!..
Я метался по кухне во имя спасения: убегал, скользя лапками по линолеуму; пытался расправить крылья и улететь... Но всё тщетно! Уйти от облавы так и не удалось!.. В конце концов я, контуженый на взлете запущенным Иванушкой аллкиным тапком, был пленен!..
Я томился на дне стеклянной банки-поллитровки меж кручинящимися за кухонным столом супругой и тещей.
– Дети вот для него поймали, – кивая на меня, пробормотала Аллка, – Ищут булавку, чтобы наколоть в коллекцию. Хотят сделать к папкиному приходу сюрприз. А он – жуча-а-ара-а! Мо-ой ка-а-акту-ус угро-о-оби-ил! Не-е-екому-у кро-оме него-о-о! Оди-ин ж с Ва-аською бы-ыл до-о-ома-а вчера-а-а! – расхныкалась супруга.
– Сюрприз, говоришь, хотят папочке сделать? – проворчала Марья Петровна, – Сейчас я тебе тако-о-ой сюрпри-и-изище-е(!!!) покажу-у! Соседский Коленька специально для меня только что из Ютуба перекачал! Гляди вот про своего козла-а!
Узрев на дисплее тещиного смартфона высококачественно и крупнопланово заснятого на видео снаружи нашего дома себя, под «Калинку-малинку» залихватски наплясывающего в присядку нагишом на подоконнике рядышком с королевским кактусом, я под аллкин душераздирающий вопль «Козе-е-ел-л!!!» повторно за то бешеное утро выпал из сознания!..
Очнулся стоящим в бурьяне у какого-то ветхого забора. Вздохнул с облегчением; но, опустив взгляд, узрел мохна-атые ножки с копы-ы-ытцами-и!!!
– Кеша-Кеша! Кешка! – донесся из-за забора ласковый старушечий голосок, – Куды ж ты, варнак, запропастился-то?!
– Чует шельмец, что пришла его очередь на шашлычок, вот и спрятался, – рассудил где-то рядом какой-то мужик, – Оне ж – козлы-то – ушлые как человеки.
С диким ужасом осознав, что речь обо мне, я ретиво встал на дыбы, машинально боднул рогами забор и без промедления сорвался с места, со всех четырех ног бешеным галопом поскакав к опушке ближайшего леса!..
Я так люблю спать,
Что даже во сне вижу кровать.
***
Лучший в мире иконостас,
Полосатенький матрас
***
Комаров не сташен рой,
Во сне укроюсь бородой.
***
Ничто так не бодрит в 10 утра,
Как голос начальника: - Как дела?
Ты чувствуешь, что ешь много еды?
И не сбываются твои детские мечты?
Расстроился, стало тебя очень много?
Весил 50 кг, а теперь целая тонна?
Есть способ стать снова собой:
Встать с дивана и дать еде бой.
Новинка: чудо-пластырь "Стройняшка".
Налепил на рот - и стал фито-няшка.
Есть пластырь для раскрытия 3-го глаза:
Налепил на лоб - и дал стране Джаза.
А чтобы помогло на 100 процентов,
К кровати привязывают таких пациентов.
***
Хочешь стать просветленным и ночью светиться?
Пой со Мной "Я любовь, Я свет", и Чудо случится))
Чтобы революционеры не разочаровывались в своих идеалах, их до этого расстреливали, и тем самым спасали если не их тело, то хотя бы их душу...
Тех, кто не пил, записывали во "враги народа", пускай теперь закусывают тюремной баландой, раз по-человечески закусывать не хотят...
Партия, у которой нет конкурентов, подобна уголовной банде, удачно замочившей всех своих конкурентов...
Есть много профессий, но нет такой профессии: быть лучше всех, даже если у тебя в кармане партбилеты всех цветов и оттенков...
Любая идеология, это всегда отбор худших, а куда им ещё податься, как ни в современные инквизиторы, тем более что ещё та, Святая Инквизиция, формально давно уже упразднена?..
Схоластика большевиков без всеобщего насилия и массовых убийств, как и все остальные схоластики, она не прожила бы и дня. Вот почему ей всегда так были важны её Варфоломеевские ночи 37-го и всех остальных семидесяти годов...
Оболванивать можно только болванов, но сначала их надо болванами воспитать. И здесь без идеологов ну никак нельзя, которые через весь этот благостный болван-процесс сами прошли, и теперь готовы для своего народа быть коллективными Сусаниными, благо что вокруг всегда – одни враги...
Хороший идеолог бредит каждый раз по-разному. Но как их теперь столько хороших найти, когда денег даже на плохих и то не хватает?..
Любые Геббельсы, даже самые яркие и талантливые из них, в конечном счёте, тоже могут осточертеть, потому как они - всё равно Геббельсы. А что же тогда обо всех наших замогильно-серых Сусловых говорить?..
Ложь должна быть красива, тем более, если эта ложь – Пропаганда, самая лживая и самая гнусная ложь из всех возможных!..
Цыганский табор, это та же самая партийная организация, где есть свой Генеральный Цыган, и всегда послушный ему и такой же безропотный народ...
Смеяться над своим Вождём, это значит смеяться и над собой тоже: а вдруг тебе тоже когда-то повезёт, и смеяться будут уже над тобой...
Вождь так возлюбил свой народ, что лютой ненавистью возненавидел все другие народы. Но свой народ ему за это морду не набил, хотя и надо бы, ведь теперь воевать со всеми остальными народами приходится ему...
Чем больше тюрем, тем меньше у тебя идейных конкурентов, во всяком случае, вне их стен, которые как губка впитывают в себя каждого, кто хотя бы в самой нереальной перспективе может твоим конкурентом стать...
Когда Партия, это «ум, честь и совесть нашей эпохи», значит партия есть, а всего остального нет, всё в партия ушло и сгинуло там за ненадобностью…
Ну, а что – морг? Нормальное бюджетное учреждение, между прочим. Обязан присутствовать в каждом культурном городе. И в нашем городке он был, куда ж без него. Народ-то мрет, понимаешь, и довольно регулярно. Не научился пока обходиться без этого. А куда девать свежепреставившихся? По первости сюда, в морг, ясное дело. А дальше – как пойдет: кого в мать-сыру-землю, кого в геенну огненную, а кого и попридержать еще маленько в холодильничке на период следственных действий, да. Вот и стояло это мрачноватое приземистое заведение на тихой боковой улочке по имени Зеленая, идущей параллельно главной магистрали городка. Стояло оно на бугорке, да так, что пешеходный тротуар отделяла от территории морга крутая стенка метра в три высотой, сложенная из гранитных блоков. Обычно вдоль морга народец-то не шибко погуливал, местные знали про специфику заведения и остерегались шататься мимо него без крайней надобности. Ну, суеверные были или что, не знаю.
А только однажды поступил в морг свежий, извините, труп. Со станции. Какого-то пьянчужку забубенного электричка сбила на путях. Насмерть. И руку еще умудрилась ему оттяпать в довесок ко всем прочим удовольствиям. Прибыл он под вечер, смеркаться уже стало. Уложили его местные санитары Авдей да Геша на цинковый стол, чтобы, значит, ждал он там врача-патологоанатома для вскрытия. И руку его отдельную рядом пристроили, для порядку. А у Геши в этот день, как назло, случились именины. И друг Авдей ему проставился поллитрой коньяка молдавского «Белый аист». Настоящий друг, короче. И поскольку дело шло уже к концу смены, решили санитары-кореша не откладывать предстоящее удовольствие в долгий ящик и раздавили пузырек в два притопа, три прихлопа. Дело-то знакомое, чего рассусоливать! Да. А врач Захар Ефимыч чего-то задерживался, что-то его в Горздраве замытарили на совещаниях или где. И, главное, трупов больше не везут. И заскучали как-то Авдей с Гешкой на безрыбье. А пацаны молодые еще оба, студенты местного медучилища. А в морге, значит, подрабатывали, как водится. И говорит тут именинник:
- Слушай, Авдей, скучно мне что-то. Как будто не именины у нас, а поминки. Давай, повеселимся в честь праздничка?
- Ну давай, - тот ему. – А как?
- Есть классная идея! – потирает ладони Гешка. – Мы руку у этого жмура одолжим на время – думаю, он будет не в обиде. Привяжем за палец к катушке с суровой ниткой, которой пузы после вскрытия зашиваем. И подкинем на тротуар перед какой-нибудь симпатичной бабешкой. Да так, чтоб она от руки назад побежала. А мы тут за нитку тянем – и рука за бабешкой поскачет по тротуару. А для пущего эффекту банку консервную привяжем к локтю. Да еще поухаем из-за забора. Вот потеха-то будет, прикинь!
Так и сделали. Проложили суровую нитку из двора морга через ворота вдоль стеночки каменной. Авдей притаился наверху, на стеночке, за липой, с рукой в обнимку - в засаде, то есть. В ожидании подходящей жертвы. А Геша, как автор идеи, устроился за воротами, держа свой конец нитки в руках. И только они все наладили, как им несказанно повезло: в тусклом свете фонарей со стороны станции на Зеленой улице появилась одинокая девичья фигурка с сумкой на плече. Видно, пришла очередная электричка из губернии, и народец начал растекаться с вокзала по городским адресам. Ну, и занесло каким-то ветром эту девчонку именно на нашу улицу. Вот, значит идет она, идет, вся такая красивая, восемнадцатилетняя или около того. Мечтает, возможно, о чем-то возвышенном, девичьем. Минует ворота морга и следует дальше в направлении притаившегося Авдея. А Гешка тому уже и знак условный успел дать, типа, будь готов, пионер! И как только девчонка поравнялась с Авдеем, тот – хрясть! И выкинул на тротуар руку. Аккурат в паре метров от девицы.
Девица, само собой, сначала навела резкость на сюрприз, а после как завизжит! Да как ломанется назад – в полном соответствии с коварным планом наших шутников. Гешка тут же давай тянуть нитку. Рука запрыгала, поскакала по тротуару, банка зазвякала, пацаны за оградой завыли замогильными голосами. Девчонка в ужасе оглядывается, на бегу спотыкается, падает. Рука по инерции прямо-таки на нее и наехала! Тут девица, откровенно говоря, описалась от страха. Да и кто бы на ее месте это не сделал! Я таких, пардон, не встречал.
Но вот она нашла в себе силы стряхнуть мерзкую трупную руку со своего красивого женского тела, вскочила на ноги и кинулась в поисках спасения в ближайший освещенный фонарем двор. А это как раз и был двор нашего морга. Заскакивает, значит, она во двор и видит за деревом у ворот именинника с ниткой в руках, уже не сдерживающего ликования и просто-таки ломающегося пополам от смеха. Тут до жертвы розыгрыша доходит, наконец, суровая правда жизни, явившая ей свое мурло.
И девчонка производит следующие манипуляции. Подскакивает к шутнику, выхватывает из кармана баллончик с перечным газом, который носила с собой для самообороны от хулиганов и насильников, и с расстояния в полметра запускает толстенную струю жгучего средства в табло имениннику. Конечно, струи свежего перечного газа в упор и так-то было бы достаточно. Но так уж распорядилась судьба, что Геша был еще и аллергиком на всякое такое, знаете ли. И тут он сразу – брык на землю, схватился руками за лицо, за горло, пену пустил и ногами засучил в предсмертной, типа, агонии. Ну, девчонка, знамо дело, перепугалась этого еще пуще, подтянула свои мокрые леггенсы и дала за ворота такого стрекача, что только ее и видели. Когда Авдей прискакал к дружку, тот уже синеть начал от анафилактического шока. Страшное дело, в общем. Не было жмуров в последние часы в морге – так вот он, свежий кандидат объявился.
Хорошо, Авдей был в курсе недуга дружка своего, да и третий курс медучилища – это вам не воробей накашлял. Сбегал он в аптечку морговскую, притащил шприц с супрастином и вколол имениннику лошадиную дозу в ягодичную область. Помогло, знаете ли. Через пяток минут Гешка оклемался. Сел. Покрутил башкой, продышался, прокашлялся. Блеванул пару раз от избытка чувств, не без того. И увидел рядом своего спасителя со злополучной труповой рукой наперевес.
Встал он, покачиваясь, отобрал у дружка руку да ка-ак шваркнет его этой рукой по роже! Прямо ладонью труповой, прямо как бы пощечину ему или даже оплеуху отвесил. Тот, удивленный такой:
- За что, друг? Я ж тебя от смерти спас!
- А за то, что ты дурь мою не остановил вовремя. А еще друг, называется!
Вот такая вот симпатичная жизненная история. А вы говорите «морг»!
Одни книги пишут, другие их читают, а вот о своём страждущем народе в это время не думает никто...
Каждая подлинная книга написана как бы тобой, если бы ты сам был писателем...
Все книги надо всяко запретить, ведь чтобы безошибочно определить, какие книги правильные, а какие неправильные, их для начала надо все прочесть. А времени на эти глупости у нас нет, надо идти вперёд и вперёд, пока санитары нас не остановили и не вернули назад…
Писатель, который всегда помнит, для кого он пишет, по-другому писать уже не может, читательская любовь вяжет его перо по рукам и ногам...
Хорошие книги открывают тебе, что где-то есть совсем другая, хорошая жизнь. А вот ты, щелкопёр продажный, свою хорошую жизнь так и не написал...
Человек, не знавший слова я,
поспешал за жизнью спозаранку.
Схватывал как вертится Земля,
за неё подкручивал баранку,
помогал пичужке строить дом,
солнцу помогал бороться с тенью.
И похоже - дело было в том,
чтобы как-то чувствовать со всеми.
Человек, забывший слово я,
сделал это не на ровном месте :
много лет, взывая и молясь,
иссыхал как рыба на насесте.
Но нашёл любимую - и вот -
понял где заняться главным делом.
Всё, что шилось задом наперёд,
стало вдруг осмысленным и целым.
До того, не слыша слова мы,
он учил его, забившись в угол.
Не найдя отваги - брал взаймы,
вновь страдал, артачился и думал.
Но тянуло в царство вольных глав,
и любить - чтоб стиснуть и отдаться.
Душу под задачи подлатав,
научился с ней соединяться.
В муках обучавшейся душой -
складываем нежные картинки.
Мир отнюдь не адово-большой,
если мы уже не половинки.
Не жмотить пожитков из сумы,
отзвонить дружку-стихопитеку...
человек, познавший сердцем МЫ,
сделался счастливым человеком.
Маруся Про узнавшего слово
Пародия: Ключик к счастью
Для чего родился он на свет?
Кто подкинул обществу подлянку?
Получить никто не мог ответ.
Он же шёл на подвиг спозаранку:
Дом пичуге строить помогал,
Кошку обучал мышиной ловле,
Сеть рыбачью в реку опростал –
Получил за то от них оглоблей.
Бит не раз за список добрых дел,
Но однажды, мыслями томимый,
Он как будто чуточку прозрел -
Боль уютней разделить с другими.
- Полно в одиночку иссыхать
Как петух безмозглый на насесте!
Дал наказ он свахе подыскать
Срочно подходящую невесту.
И нашли одну, страшней чумы.
Он сперва хотел забиться в угол,
Но потом, отваги взяв взаймы,
Убегать от девы передумал.
Хоть тянуло «в царство вольных глав»,
Лучше стиснуть зубы и отдаться.
«Душу под задачи подлатав,
научился с ней соединяться.»
Мир всплакнул, картинку увидав,
Не было умильней пасторали:
Не чудил безмозглый голиаф,
Все теперь его не узнавали.
Скажете, что парню повезло.
Соглашусь я с этим лишь отчасти:
В споре страшное всегда заглушит зло -
В этой мысли, может, ключик к счастью?
Пришёл Чапай со всей дивизией к Ганноверу
(немецкий город, впрочем, это похеру,
Здесь мог быть Мюнхен, Лейпциг, Ингольштадт -
Любой другой германский вариант).
Гарцует Вася на коне своём с нахрапом,
Встречаем хлебом-шнапсом старою арабкой.
Он с каравая отломил огромный шмат,
Арабка же напомнила про шнапс.
Махнул он шнапс, ломоть давай жевать
И вопросил арабку: - Ну-кось, мать!
Ты командиру красному ответь:
А белые в Ганновере ли есть?
Ему в ответ из-под хиджаба женщина:
- Все белые удрали, обесчещены!
Одни арабы здесь остались тока!
Из Сирии мы. С Ближнего Востока.
85 лет прошло со времени той трагической даты, унесшей жизни миллионов простых украинцев. Для множества людей, кого лично или чьи семьи затронули события 1933 года, эта рана кровоточит и поныне, для других это не более чем досадная веха истории, которую нужно поскорее забыть.
О голодоморе я узнал лет в шестнадцать еще при советской власти от своей матери, рассказавшей о страшном опыте нашего рода. Ее мать, моя бабушка, вместе с детьми жили тогда на Полтавщине в селе Висичи. И вот в один явно не прекрасный день 33-го в хату бабушки заявилась группа молодчиков, которая стала изымать все находившиеся в доме продукты. Не постеснялись даже забрать мешочки с зерном, оставленным на семена. Бабушка падала в ноги: "Люди добрi, що ж ви робите?! У мене дiточки, чим я їх буду годувати?" Бесполезно! Выбрав съестное в доме, представители власти с подручными перебрались во двор, где с помощью прутьев протыкали землю в поисках спрятанных продуктов. Ничего больше не найдя, активисты удалились. И такая картина была типичной для других хозяйств не только этого, но и других сел на Украине. Зиму, как рассказывала мать, люди с горем пополам перебились, а весной начали пухнуть. Умирали целыми семьями, похорон в обычном понимании этого слова не было, просто сбрасывали в яму, едва прикопав. Чтобы выжить, люди ели лебеду, все, что только было возможно, по мере сил помогала родным и мать, которая тогда жила в Днепропетровске (в городах голода не было). Помню, закончила мать свой рассказ словами: "Дивись, сину, нiкому про це не розказуй, бо приїдуть заберуть і згинеш нi за що!" Кстати, слово "голодомор" в то время не было в ходу, мать называла те страшные события "искусственный голод".
Аналогичные рассказы тогда же при советской власти я слышал от других односельчан матери, потом об этом стали говорить открыто. И сколько бы мне ни рассказывали о голоде, царившем в то время в Поволжье, Казахстане, на Северном Кавказе, я знаю, что в Украине был именно голодомор. Жуткий, бесчеловечный, которому нет оправдания и поныне. И который полностью лежит на совести советской власти, кровавого тирана Сталина.
По традиции, заведенной в последние годы, в этот день в домах Украины на подоконники ставят зажженные свечи. Кто-то это сделает, кто-то нет. Но пусть каждый хотя бы на минуту вспомнит о страшной катастрофе украинского народа, посочувствует мучениям, пережитым жертвами голода, а заодно даст оценку тем, кто это преступление совершил.