Я думаю, Сервантес не в обиде,
И требовать не будет гонорара,
А также сатисфакций неразумных,
Коль назову героя - Дон Кихот.
Его давно уже признали страстным
Заступником несчастных (малость странным),
Таких и в двадцать первом есть немало,
Кихот наш, он же Дон, - один из них.
В плащ завернувшись бзиков и сомнений,
Расчёсывая давние болячки
Сердечной смуты, зло-непроходящей:
Кто в чьих-то шашнях что-то разберёт?
Он проявил славянскую смекалку
Плюс хитроумность доблестных идальго:
Нытьем, вестимо, делу не поможешь,
Но можно горло перегрызть себе!..
А потому, – в доспехи облачившись
И тазик на башку воодруживши,
Он оседлал свою худую клячу:
- На мельницу, дружочек Росинант!
На мельницу! Про мыльницу забывши,
А также про плоды цивилизаций -
Кальсоны и рубаху с подогревом.
(Потом вернулся и добро забрал…)
Наш славный рыцарь полночью осенней,
Когда с гнилых болот так тянет серой
И прочими отходами «военки» -
Там, в преисподней, вот такой же смрад!..
Добрался, наконец, до вожделенной
Той мельницы, где правит Дульсинея,
(Но в целях нашей речи облегченья,
Её мы просто Дусей назовём)
Что было между ними – дань романсам!
Случился – губернатор Санчо Пансо,
Который был помощником у Дона,
По кличке «Поросеночек Санёк»,
Его однажды Дон назвал «гондоном».
Санёк вдруг разобиделся на друга,
Как говорится, сделал финт ушами,
Теперь имеет остров и бабло.
И вот сошлись осенней хмурой ночью
Два старых друга, только разлучённых,
Под парусами мельницы «У Дуси»,
Где у неё был миленький кабак.
О том, о сём, о прошлом - перетёрли,
Санёк хвалился правильным правленьем,
Он вспоминал советы Дон Кихота,
Но, делал, боже мой, наоборот.
А Дульсинея, то бишь, наша Дуся,
Им подавала пиво и закуски,
И щёчки рдели, и сияла блузкой...
Кого же наша Дуся предпочтёт?
Худого, изможденного идальго
Иль толстенького пухленького Санчо,
Богатенького, словно Буратино,
Который ветрячок ей преподнёс?
Увы, но шансов нет у Дон Кихота.
Приятней Дусе быть на содержанье
И яблочком по блюдечку кататься,
Чем в жены к худородному идти.
Таков конец истории печальной,
Печальней, чем «Ромео и Джульетта».
Наш Дон Кихот, не взвидя бела света,
Копье схватил и ветрячок разнёс.
А свита губернатора Санёчка,
Не долго думая, его окоротила
И отнесла в ближайшее болото...
И сгинул наш защитник Дон Кихот!
,,,,,,
Когда поэт решает донкихотить,
Он, пикировкой занимаясь в рифму,
На львов свирепых и на рукокрылых
Бросаясь в одиночестве своём,
Уставившись в глухую бесконечность
В заманчивой пучине алкоголя,
Но всё же - прочь из смрадного болота...
Я в это верю. Даже поручусь!
Одни книги пишут, другие их читают, а вот о своём страждущем народе в это время не думает никто...
Каждая подлинная книга написана как бы тобой, если бы ты сам был писателем...
Все книги надо всяко запретить, ведь чтобы безошибочно определить, какие книги правильные, а какие неправильные, их для начала надо все прочесть. А времени на эти глупости у нас нет, надо идти вперёд и вперёд, пока санитары нас не остановили и не вернули назад…
Писатель, который всегда помнит, для кого он пишет, по-другому писать уже не может, читательская любовь вяжет его перо по рукам и ногам...
Хорошие книги открывают тебе, что где-то есть совсем другая, хорошая жизнь. А вот ты, щелкопёр продажный, свою хорошую жизнь так и не написал...
«А в ночь перед заутреней, "Приучен комсомолом и судьбой
Охальник и бахвал, Застегивать бюстгальтер за собой."
Царевне целомудренной В.Вишневский
Он груди целовал.» "Грех думать - ты не из весталок, А.Вознесенский. «Мастера» Вошла со стулом..." Л.Пастернак
Во время очередного наезда из Сан-Франциско в Киев в 2013 году попал на 75-летний юбилей одноклассника Вовы Мыскина. Заодно с юбилеем он отмечал еще одно житейское событие, которое его и обрадовало, и огорчило.
Гости уже надрались до стадии, когда компания распалась на отдельные группки и парочки – смешанные или, как теперь говорят, гомогенные... Но не по модно-бомондному «голубому» делу, а в посконном смысле «Ты меня уважаешь?». Вова схватил меня за лацканы да потащил отметить и нашу встречу, и его радость со слезами на глазах. Отказаться я не мог: почти 60 лет тому назад он, пусть и невольно, спас меня от больших неприятностей. Ценой, можно сказать, своей последующей жизни. Однако всё по порядку.
... Середина 50-х. Культ личности Сталина еще не развенчан. Секса в стране нет. Потому решились на смешанное обучение в школах. И в рамках этого самого обучения мне, 9-класснику, «прикрепили» двоечницу Аллочку. Рыжую оторву в веснушках. И вовсе не дуру – просто Бог наделил ее таким бюстом, что «Учиться, учиться и учиться!» Ленин написал не для неё: уже к 16 годкам прикопила «основной капитал» для успеха в жизни. Нафик не нужным оказалось и моё шефство. Да и мне в облом: жутко занят - спорт, учеба и школьный джаз-бенд, где по туберкулезным рентгеновским снимкам («музон на ребрах») бацали «пародии-на-джаз».
... В борьбе с дефицитом времени я открыл немалый резерв – сами уроки в школе. И не меньше получаса каждого урока выполнял домашнее задание предыдущего. Как раз то время, что и сегодня впустую вылетает на всякие благоглупости, как-то: возврат на место глаз после переменки; отлов и изобличение сачков, откосивших от домашнего задания; озадачивание на дом..
На объяснение нового материала остаётся минут 10, да и то прерываемых истерическими воплями педагога ("Шуляковский, не вертись!" и т.д.) Не говоря уже о текущих разборках всяких полетов, например, жеванной промокашки из ручки-трубочки.
К концу уроков у меня оставалось последнее домашнее задание да небольшая доводка остальных. Так что менторство над Аллочкой свелось к простому задержанию подопечной после уроков, пока кончу дело и сложу портфель. Ушлая девица забирала его домой, переписывала готовое, а утром возвращала. Если не могла сама, приносили её родители.
... И, уже где-то на второй неделе «прикрепления», юность, ранняя весна и моя напускная неприступность сделали свое романтическое дело: Аллочке стало душно, и она попросила меня расстегнуть хотя бы несколько верхних пуговок. Нет, не подумайте – строгой школьной формы! А всего-ничего – «грации». Этот девайс изготовлялся для девушки в индпошиве, поскольку ее суперпышные сиси не укладывались ни в какие ширпотребовские бюстгальтеры самых богатырских размеров.
Каждый последующий день расстегушки увеличивались еще на пару пуговок, а через неделю, с резким потеплением погоды и повышением концентрации подобающих химических веществ в крови, означенный девайс был отложен в парту, а Аллочка, уже по нонешним понятиям, топлесс, дозволила гладить и целовать своё изобилие... Но очень пуритански, без синяков и не прикасаясь к призывно торчащим набухшим соскам!
В общем, дело шло к пуговкам, пардон, моей ширинки, но тут классной руководительнице Лидии Николаевне всбрендилось проверить, как идут наши занятия, и она вошла без стука. Увы, бедняга, усохшая в старом девичестве до того, что лопатки выпирали куда сильнее грудей, по-бабьи люто завидовала будущему аллочкину успеху у мужчин. А тут оказалось, что девица к этому самому успеху уже приступила. Я от стыда просто, по-мужски, трусливо рухнул под парту, явочным порядком препоручив Аллочке переговоры с классной. Она их и повела, даже не подумав прикрыться – ну, прям а ля «Свобода, Ведущая Народ на Баррикаду» Эжена Делакруа.
... Конечно, нынешнему поколению учителей, которых уже третьеклашки обучают безопасному сексу, это покажется смешным и наивным. Но середина 50-х - другие времена, другие песни. никаких тебе "Путан". Секса-то в стране не было! А о любви - только фильмы. Каков, к примеру, сюжет самой банальной современной американской лав-стори? Праально, кабриолеты с Ним и с Ней несутся по смежным полосам хайвея, а когда тормозят на красный, герои переглядываются, кто-то выдаёт известный пароль «I love you!» ("Я тебя люблю!") – другой, не чинясь, положенный отзыв: «Me too!» ("Я тоже!"). И все остальное время фильмы герои физически изнуряются в разных позах, а уже перед самыми финальными титрами знакомятся, вежливо добавляя «Nice to see fucking you!» ("Рад знакомству с вами!").
А вот советские movies были куда строже и печальней. Он и Она почти всю фильму социалистически соревновались в производстве важной народно-хозяйственной продукции, гневно осуждали происки империализма, страстно боролись за мир и лишь в конце Он Её робко чмокал в щёчку, она краснела и уже перед самыми финальными титрами определялась в своих чувствах и обнаруживала, что беременна. У нашего поколения из-за этих фильм сложилось убеждение, будто беременеют от поцелуев, и мы страшно удивлялись, когда залетали подруги (дней наших:суровых), ведь мы же, предохраняясь, их не целовали!?
... В общем, в той конкретно-исторической обстановке справедливо офонаревшая Лидия Николаевна взревела белугой:
- Что тут происходит?!?
Аллочка, спокойно, грудным контральто:
- Готовим уроки.
- А почему голая???
- Душно!
- А почему мне не душно!?!?!
Аллочка, можно сказать, с высоты своего бюста, эдак невозмутимо (бабьЁ!):
- А у нас с вами, Лидьниколавна, разные комплекции! Вы ваще должны замёрзнуть!
Классная из бледнолицей резко сделалась краснокожей и уже с боевым кличем гуронов (сиу, апачей?) рванула дверь – и к директрисе. Я вынырнул из-под парты. Помог Аллочке утрамбовать её изобилие по месту дислокации в грации, и мы, как ни в чем ни бывало, таки занялись уроками. Естесссно, сговорившись ни в чем не сознаваться, что и требовалось для доказательства сумасшествия классной. И уже как питюти, заранее округлив глаза, настроились на приём карательной экспедиции... А её нет и нет – и не надо! Аллочка ускакала домой с моим портфелем, я - по делам.
... Классную же в приёмной тормознула секретарша:
- Зойиванна очень заняты чрезвычайным совещанием с завучем, парторгом, профоргом и классной 10Б. Велели никого не пущать.
Лидия Николаевна принялась громко настаивать - важность её дела чрезвычайней любого! Директриса, высунувшись на шум, велела кратко и кротко изложить суть яростного беспокойства. Кипевшая возмущенным разумом классная поделилась своим жутким виде́нием, но директриса почему-то проявила полнейшую апатию к столь вопиющему нарушению учащимися-комсомольцами-спортсменами правил поведения и внутреннего распорядка школы. И даже попрекнула бдунью нравов:
- Ну что вы ко мне с такими мелочами? Вон у Дины Гайдамаки из 10-Б ЗАПУЩЕННАЯ БЕРЕМЕННОСТЬ от Вовы Мыскина из 9-А!!! А вы тут – лифчик сняла... Есть что показать – вот и сняла!
И веско добавила:
- Замуж вам, Лидия Николаевна, пора. Замуж!
... А вот тут самое время вернуться к событию, которое Вову и обрадовало, и огорчило более чем через полвека после упомянутых инцидентов: у него родилась (не запутаться бы в "пра"!): ПРАПРАвнучка Дина-V!
Красавица – в прапрабабушку Дину и прапрадеда Вову. И, видать, не только тёзка, но и продолжательница семейной традиции Дин I-IV – прилагать к аттестату зрелости хорошенькую дочку.
А почему же радость со слезами пополам? А потому, пьяно рыдал в мою жилетку Вова:
- ПРАПРАвнучка – это, старик, сам понимаешь, здорово! Но каково мне теперь СПАТЬ с прапрабабушкой? Ну, вот скажи, кто я теперь?
- Кто-кто,- отвечаю,- геронтофил* хренов!
И мы оба заплакали, выпив, кстати, за здоровье Дины-V. Дай-то ей Бог счастливой жизни!
------
* Геронтофилия - извращенная сексуальная тяга мужчин
к старушкам.
По мотивам стиха Донаты "Воскрешение поэта"
Жми сюда Пролог
CAX: +2 2018-10-30 Надеюсь, продолжение следует?))))
Очень надеюсь в этом на вашу помощь!)))
Donata, 2018-10-30 12:52:46
Всегда, так сказать, о да!)))
******
Как поэт с репутацией свинтуса
и уделом сидеть на мели,
опустился я с уровня плинтуса
в зону уровня ниже земли.
В обветшалости великолепия,
в окружении дат и имён -
обитаю в заброшенном склепе я -
не занятен, не свеж, не влюблён.
Казус, правда, смущает волнительный:
У могилок почивших мужей
силуэт, и довольно пленительный
в белых тапочках и неглиже,
Появляется в полночь. По талии
лента с бубном и ряд бубенцов.
Возбуждают её вакханалии
и меня и, боюсь, мертвецов.
Жаждут все, кто остыли, и — опаньки!-
даже те, кто истлел под землёй.
Только я наиболее тёпленький -
седни зелье откушал её.
На спирту! В заклинания ценные
вникнув так, чтобы вынесло мозг,
матерясь, как Ефремов со сцены, я
из гробницы наружу пополз.
Дева замерла. Бледная, в тапочках,
будто призрак немой срамоты.
- Ну-с, жива ли?
- Я в ауте... Мамочки!
И боюсь ошибиться, а ты?
- Как сказать...всё так зыбко на свете, и
относительно что ли... Как знать,
оживу, если дашь мне бессмертие,
чтоб тебя без конца познавать.
Подставляя телесные прелести,
ты рыдала в тревожной ночИ:
«Не могу я, на мне пояс верности
и давно потерялись ключи.»
- Этот пояс иной комплектации -
говорю как бывалый поэт -
гарантирует от мастурбации,
а от секса здорового — нет! -
Но не вслух, а её - в одеяния
облачив, отпустил я, угу,
потому что без добрых деяний я
дня прожить на земле не могу.
Кто считал, что горазд я на гадости,
что я порчу девиц по ночам, -
изреку, преисполненный святости:
Тот воистину, гад, одичал.
Хоть и полз к ней,- но в экстренном случае! -
я не змей. И поспорить готов:
Гады те ( и бурбоны дремучие!) -
кто глумится над верностью вдов.
))))
Все мы в жизни кончим плохо.
Всем наградой в жизни смерть.
Все мы в этой жизни лохи-
Родились, чтоб умереть.
======
+++
Достаток
------
Я живу давно в достатке.
Мне дано забот немало.
При моей житейской хватке,
Достало.
======
+++
Путинский Рай
------
"Денег нет вы там держитесь"-
В этом здравый есть момент.
К Райской жизни все стремитесь,
Пока Путин президент.
Рай нам дан для светлой жизни.
Будем Бога лицезреть.
Но у Кремлядей, зависни,
Можешь только умереть.
======
Выйдя к Тверской переулками
Перекурю на площади
У памятника Долгорукому
Юрию и его лошади
Застыл основатель надёжно и всё же
Рука нависает как палица
Он памятник скажут прохожие
Мало чем отличается
От Маяковского с Маяковки
От грустного Пушкина с Пушки и даже
Довольно таки долгорукий княже
Но я негодую
Как Паниковский
А вдруг от него сейчас по стариковски
Отвалится где то
Напишет газета
Ушибло поэта
Примчится карета
Привет Склифосовский тчк
"...играю в теннис... более шестидесяти изобретений..."
Конечно с Пушкиным я не пил...
Но как-то в десятом гейме,
Моя подача, что б я так жил,
А принимал Гейне.
Не гей! Я с ними, окстись, ни-ни!
Вот справка, вот подпись, врач...
А Гейне сказал:- Ну давай, гони!
Не тяни, подавай мяч!
Но я то чувствую- дело швах!
Сто тысяч куплетов - приз!
Но Гейне, как Яшин, на воротах!
А я, как Аршавин, вдрызг!
Ушли куплеты не пустоту!
Ракетки в шкафу висят...
Я сам куплетов изобрету
Где-то под шестьдесят.
Был дедушка Ленин почти неподсуден:
Гашиш не курил, говорили, на людях,
Не пил больше литра, опять же, за раз.
Домой не водил красно...мордых зараз.
Короче, везде положительный был:
Куда не положат, лежал и не ныл!
И Маркс на него даже не был в обиде:
Что пару идей скоммуниздят предвидел.
Кому интересно - идея, идеей,
Икру-то и раньше правители ели.
Хотел возмутиться однажды лишь он -
Когда собеседника вынесли вон.
Последнее но: к его просьбам глухи,
Сто лет донимают уже ходоки!
Подняться уйти, к сожаленью, не в силе.
Кому твиттернуть, чтобы похоронили?!
Боюсь только скажет привычный народ:
Жди снова столетье - семнадцатый год!
Глядите, довлеет проклятье и ныне.
Щас встанет, поздравит нас всех с Хэллоуином!
А с ним коммунистов могучая рать!
Для нечисти праздник, ядрёная мать!