Она танцевала на крыше,
На швабре летала верхом,
Ручные летучие мыши
Хватали из рук ее корм.
Ловила за хвост крокодила,
Рвала эдельвейсов букет…
Но где бы ее ни носило, -
На ней был всегда амулет. –
Качались три высохших сердца
На тоненьком шейном шнурке,
Как память о милых: Лоренцо
Был первым, синицей – в руке.
Вторым был – колдун, прорицатель,
Знаток врачевания ран…
А третьим был юный мечтатель,
Поэт и бродяга Венсан.
…Летать научил ее первый, -
Красиво, легко, - как во снах,
Когда обнаженные нервы
Не будят падения страх.
Второй, волшебству обучая
Под шелест старинных страниц,
Открыл ей, как можно играя
Понять и животных, и птиц.
А третий… вручил ей бесценный
В безумное «завтра» билет,
Сказав, что в бескрайней вселенной
Для них невозможного нет…
…Три сердца, как прошлого память:
Лоренцо сорвался с высот,
И образ Венсана стал таять, -
Прошел после гибели год…
Но совесть - мучитель суровый
Приходит ночами, как враг.
Смешны и замки, и засовы
Для призрака с именем – Маг… -
…От мести ревнивца сбегая
С красавцем Венсаном вдвоем,
Она колдовала нагая
Над тихим прозрачным ручьем, -
И с рёвом, живое сметая,
Пронесся бурлящий поток…
Маг умер. Но смерть – запятая,
А вовсе не грустный итог…
…Фантомы ночные витают
Над бедной ее головой,
Видений ряды проплывают:
Лоренцо, Венсан и живой, -
Как будто не ею убитый, -
Любовник, Учитель и Враг, -
Властитель, но только без свиты,
Без книги магической – Маг…
Кошмарами прошлое мстило
Семь долгих мучительных лет…
…Всего-то и надо ей было –
Любимый сорвать амулет…
……………….Шумовой Валентине Григорьевне и всем тем,
……………….чье детство прошло в блокадном Ленинграде
Метроном чеканит время в доме мерзлом и пустом.
Чтобы ожила «буржуйка», поднимайся из постели.
А растопка занимает до двенадцати листов -
Есть у мебели манера разгораться еле-еле.
Скоро мама будет дома, только будет ли обед?
Но огонь – твоя забота, подогрей хотя бы чаю.
«Робинзон» - подарок папин в День рождения тебе -
С каждой новою растопкой все тончает и тончает.
Переварены «буржуйкой» до последнего листа
И Толстой, и Маяковский, и «Поваренная книга» -
Очень вредное изданье для пустого живота,
А особенно картинка, где со сливками клубника!
Образуется большое из деталей небольших.
Растепляется печурка, ты мороз одолеваешь!
Перед тем, как жечь страницы, перечитываешь их,
Словно чай из чашки в чашку навесу переливаешь.
И в тебя перетекают Робин Гуд и Робинзон,
И Ассоль – твоя подружка, и мечты ее о Грее.
А зима сорок второго – это только страшный сон,
И одна твоя надежда - пережить его скорее!
Только сон упорно длится. Убывает неба свет.
Снег на улице кружится, бьется в синее окошко.
Догорает детский стульчик. Что-то мамы долго нет…
А на месте «Робинзона» - лишь картонная обложка.
Один математик сказал, что у них в Англии женщины всегда опаздывают, потому что не умеют вычитать из часов минуты.
Сегодня я и моя леди приглашены в гости к друзьям. Хозяин – мой бывший однокурсник, но его супруга – особа, утончённая самовоспитанием, настоящая Мадам Этикет (МЭ), то есть к рыбе подаётся только белое вино, а коньяк – к черному кофе.
И вот мою леди за два часа до назначенного времени визита охватывает обычная паника, ибо она такая нетребовательная Золушка, что надеть абсолютно нечего, ни то, ни сё не подходит в то время, как МЭ недавно побывала в Париже, весьма некстати.
Пока она переживает, я в своём кресле соображаю: из двух часов нужно отнять на чистую дорогу один час, ещё 30 минут – на челночные метания между двумя попутными цветочными ма-газинами, где по словам моей леди, выбор хризантем один хуже другого, вдобавок минут сорок на непредвиденную задержку, опоздаем не более получаса, сущие пустяки.
Исхожу из прошлого опыта, видного сквозь мутные стёкла времени. Правда, в любой крепости опыта найдется брешь. Как-то мы ехали к Московскому вокзалу с горящими путевками в Крым, на Литейном проспекте нашему такси перекрыла путь колонна юниоров, неторопливо шагающая под шумовые эффекты барабанов и горнов в честь 1-го июня, дня защиты детей. До отправления поезда оставалось две минуты, рассчитанные мной посредством вычитания. Когда процессия, наконец, прошла, я вырвался на перрон в глубокой запарке с двумя чемоданами и единственной надеждой, что поезд запаздывает ради нас. Перрон был неправдоподобно пуст.
И тут моя леди с улыбкой утренней зари призналась.
Окончательно убедившись в своей неспособности к вычитанию минут, она сообщила мне время отправления, вычтя из него целый час.
когда я пьян а пьян я редко
меня что хочешь вгонит в дрожь
осины огненая ветка
и грозный окрик трезвых рож
ползет по луже вздох осенний
зеленый чертик влез в стакан
ну почему меня не ценят
ведь я могу - сплясать канкан
сломать забор посеять беды
порвать на тряпки белый флаг
проехать на велосипеде
туда где просят разных благ
упасть в камин хоть нет камина
письмом в бутылке в море лечь
... а водка терпко пахнет тмином
и смотрит чертик из-за плеч
* * *
Скачем к счастью мы веками,
Отдохнув на склоне дней.
Эх, дороги с дураками!
Нет на свете вас родней.
* * *
Кругом одни контрасты – мир таков:
Молчащих мало, очень много шумных.
Глупеет умный в доме дураков –
Дурак ещё заметней в стане умных.
* * *
Разрушился древний Египет,
Как съеденный временем гриб.
Любая империя гибнет,
Как мощный «Титаник» погиб.
* * *
Добро бытует в человечестве
Со злом и скверной наравне.
Пророков нет в своём отечестве –
Они живут в чужой стране.
* * *
В страну любви не ломятся гурьбой –
В неё идут с душевной песней бардов.
В любви прекрасны только мы с тобой
Да ещё несколько каких-то миллиардов.
* * *
Что гнать нам за рубеж, не всё равно:
Учёных или рыжих брадобреев.
Россия экспортирует евреев
В Израиль и Америку давно.
* * *
Трудиться в пору голода судьбина
Заставит белоручек и принцесс.
Мозги должны вращаться, как турбина,
Чтоб быстро шёл мыслительный процесс.
* * *
Без «бабок» бедная бабуля,
В загуле бомж со стариком.
Правительство народ обуло
Так, что он ходит босиком.
* * *
Хотим мы жить без срама,
Волшебниками-магами.
Но мы идём не прямо,
А как-то всё зигзагами.
* * *
Покоя нет людям от всякой шпаны –
И что только делают муровцы?!
С меня тёмной ночью стащили штаны
И новые дали тимуровцы.
Нас недавно в гости пригласили -
Сослуживцу мужа - сорок пять.
Мы купили семь тигровых лилий,
Портмоне из кожи крокодильей,
Даже удалось не опоздать.
Пир горой, шампанское рекою,
Водка, джин, ликёры и коньяк.
Кто-то в оливье залез рукою,
Кто-то шарит под столом ногою,
Кто-то взял соседа за пиджак.
Перед чаем танцы объявляют.
Вдруг мадам в костюме голубом
К моему супругу подбегает
И на белый танец приглашает,
Оттерев меня крутым бедром.
Улыбнулась я в ответ на это
И скандал не стала учинять -
Вышла в холл, чтоб у её берета
(Тоже, кстати, голубого цвета)
Парочку пумпонов оторвать.
А вернулась в зал, чуть не упала -
Танго с ней танцует мой барсук!
Я опять ни слова не сказала,
Ручкою танцорам помахала,
Вышла в холл, сломала ей каблук.
В зал вошла - вот это то, что надо!
Очень привлекательный блондин...
Пригласила, сбацали ламбаду,
Танцевали просто до упаду...
Неужели он пришел один?
В общем, было выпито немало,
Мы играли в фанты и в лото,
Я опять с блондином танцевала
(Правда, в холл разочек выбегала –
Даме хлястик срезать от пальто).
А супруг, представьте, с этой штучкой
Выходил два раза на балкон!!!
Ох, устрою негодяю взбучку
И с ближайшей выпрошу получки
Новенький мобильный телефон!
Хорошо в гостях, а дома лучше…
Стали расползаться в пять утра.
Мой супруг, зелёный, как огурчик,
Мне подал пальто и ридикюльчик.
Я смотрю, а на пальто – дыра!
Ридикюль лишился пары стразов,
Шарфик в масле (видимо, от шпрот) -
Ведь не отстираешь – нужно сразу…
Господи, какая же зараза
Мне в ботинок вылила компот?!!
Что ж за люди, ничего святого…
Кстати, где знакомый мой блондин?..
Ой. Уходит с рыжею коровой…
Надо же, как вышло бестолково.
Значит, был он тоже не один…
За эпохой шагает эпоха,
А ему перемены не в счет -
Эстафетную палочку Коха
Он с собою, как прежде, несет.
Уповая на промысел Божий,
Но на жалость людскую вдвойне,
Испитой и прокуренный бомжик
Беспрестанно бредет по стране.
Не читали ему приговора,
Всё случилось не быстро, не вдруг -
Механизмом отсева-отбора
Он отброшен куда-то за круг.
Кто испился, а кто проигрался,
Кто родными подвинут с квартир,
Кто «откинулся», да не вписался
В наш прекрасный, безжалостный мир.
Он вынослив, как вол и лошара.
Для него и межа – не межа.
Интервал от бича до клошара
Социальная ниша бомжа.
Он нисколько не пассионарен,
Никаких не вздымает знамен.
Но зато – интернационален! -
Я бы дал ему членство в ООН!
Не боец, не борец, не трудяга,
Тунеядец, опущенный тип.
Только, может, феномен «бродяга»
Не диагноз, а лишь генотип?
И однажды простой неудачник
Ощущает толчок и порыв,
И уходит от жизненной драчки,
Словно в Шамбалу, двери открыв?
Просыпает снега атмосфера,
Опускаются хлопья, кружа.
Неприкаянный лик Агасфера
Промелькнет из обносков бомжа.
Наставлять его мелко и глупо
На иные дела и пути.
Лучше дай ему хлеба и супа,
Повздыхай, отвернись.
Отойди.
Абрам, по слухам, смел, силён и стоек,
Но власть ему не нравилась давно,
Боролся с ней он с помощью листовок,
Которые раскидывал в кино.
Наш «карбонарий» - малый очень ловкий:
И не смогли его скрутить менты,
Но дело в том, что были все листовки
Без текста, просто чистые листы.
Ему твердят: «Своим открытым текстом
Ты мог бы власть с позором пригвоздить…».
А он в ответ: « Так это ж всем известно,
Зачем же картридж зря переводить».
Зашёл к соседке в неглиже,
той, что на пятом этаже.
Я не могу терпеть уже,
возьми меня на ПМЖ.
Она стоит, сосёт драже,
чего-то вся на стороже:
Эй ты, послушай, на барже,
да ты попутал в падеже.
Я вся конечно в кураже,
оргазм уже на рубеже,
но муж-паскуда в гараже.
Давно ведь замужем я же.
Археологи до сих пор не пришли к единому мнению в датировке этого городища,
но по остаткам стен и кострищ несомненно можно отнести его к прошлому тысячелетию.
В посёлке городского типа с самоназванием Борщ Украинский
обитало племя аборигенов.
Вождь племени Шмат Сала -семантически произносится как пишется-
здоровенный детина был во всей красе с усами.
Однажды он изобрёл Горилку з Перцем.
Очень полезная и удобная, между прочим, штука. Её можно было менять, употреблять, разбавлять и взбалтывать.
Аборигены, разбив Горилку об голову, шли ею на таран и брали довольно-таки укреплённые сооружения. Крепость Горилки зависела от выдержки,
а выдержрать местные могли много.
Соседи слева, залезши на высокие горы, окружавшие столицу, говорили:
Хох! Ландия! Что, как всем известно, означает высокая (нем.) земля!
Хохландцы не обижались, а в свою очередь называли соседей Швабами* или Швабрами. Но это название прижилось только отчасти в южной части страны.
По центру Борщ граничил со Щами Великими.
Их прозывали Мозгали за любовь к соображаловке. Но, как обычно, звонкие звуки «з»и «г» со временем перешел в глухие. Другая версия, что их называли
Мошкали, так как на болотистых землях водилось много насекомых типа комар.
.
Соседом справа был Дурацкий Шайтан, подданные которого, соответственно, были при Дурке. Сестру Шайтана, кареглазую Персидскую княжну, Шмат умыкнул во время одного из набегов. Потом он, с проживавшими За Порогами подельниками, писал родственнику Письмо, хотел извиниться, но за недостатком берестяной, по-видимому, грамоты, бросил. Кстати, как обычно,
согласные сделали вид, что они глухие. Тот, кто справа, стал прозываться Султан. Гимном страны у них и посейчас остаётся Марш Турецкого.
Мошкали тянули объединяться , а Дурки напротив. Это была борьба в основном за главный торговый КоШёлковый путь из «ворюг на юг», как тогда говорили викинги, а это их передовые по тому времени орды, прямо через фиорды двигались из холодных своих морей к теплым рекам. Портрет одного из варягов, Олега, которого звали Рюрик, был прибит ко дверям турецкого Цареграда, потом его оттуда сняли на реставрацию.
Но самый опасный сосед находился в тылу. У него всего было больше. А, как известно, у кого больше, тот и Пан. Их так и называли: Пше проше Пана, сокращенно: Польша. Хотя бытует и другое мнение, что прозывались они ПолЩей, по территориальному признаку.
Границы, впрочем, были размыты. Время было неспокойное. То тут, то там возникали большие и малые междоусобицы и междусобойчики. Так, небезизвестный Остап, польский полковник, был одновременно запорожским казаком и турецкоподданным.
Все это описано и объехано было не раз на попутной тачанке известнейшим историографом Нестором М. из Гуляй Поля, летопись которого, а также позднейшие раскопки Трепловской** Культуры и позволили нам изложить дела давно минувших дней в хронологическом порядке.
*в начале XIX в. швабские переселенцы поселились на черноморском побережье Украины
**правильнее Трипольской (6 тыс. до н. э.).