Пришла вдруг к мужу Музы муза.
Он ей отдался целиком.
А Муза творчеству обуза,
С ней мужу с музой нелегко.
И Муза долго не терпела
Коварной совести укол,
Ведь тело мужика хотело -
У музы мужа женский пол.
Тут Муза к мужу обратилась:
Будь для меня и муж, и муз.. -
Без творческих больших усилий
В кроватке зреет карапуз.
.
Материя - основа.
Она первична, вроде.
Но прежде было слово,
Потом синяк на морде.
***
У кварково-адронной гущи
Запросов нет и нет желаний.
Бог усмехнулся всемогуще
И разрешил создать коллайдер.
***
Фортуна не глядит на лица,
Не слышит, что твердят уста,
Мне не настолько лень молиться,
Насколько тщетна суета.
***
Некрологи обо мне расскажут,
На земле добавится могила,
И с судьбою не поспоришь даже -
Где-то масло Аннушка купила.
***
В пути томительном и длинном,
Влачась по торжищам земным, (С)
Я снова сделаюсь невинной -
Склероз избавит от вины.
Я, как мужик нормальный –
Гетеросексуальный,
Тебя при всем народе
Не буду целовать,
Скажу лишь без стеснения,
Что нашим отношениям
Лет несколько десятков
Сумел я насчитать!
И мы с тобой, что важно,
Таким гордимся стажем,
С одной, к примеру, бабой
Так долго не прожить,
А нам, скажу я смело,
Совсем не надоело!
Но впрочем, ближе к делу:
Давайте водку пить!
В древности во время Олимпиад войны прекращались.
В новые времена во время войны отменялись Олимпиады
(1916 ,1940 , 1944 ) ,в "холодной" войне их бойкотировали
( 1980 , 1984 ) , а пекинскую Олимпиаду использовали,как
информационное прикрытие войны на Кавказе.
Вектор развития событий очевиден : тревожно за Сочи!
Прыгун Г.. родился в Ленинграде,голодал,тушил "зажигалки",
учился в школе,выжил в блокаду.
В те времена у парней не спрашивали :"Сколько тебе лет, а с
какого ты года?" Г.. родился в 1926 , последний год призыва
на Великую Отечественную.В апреле 45 года,после короткого
обучения в "учебке" на пулеметчиков,два тощих питерских
паренька оказались в Германии.
Наш батальон наступал вдоль широкого автобана,немцы слабо
сопротивлялись,разбегаясь после первого залпа "катюши".
Для прикрытия фланга ребят высадили у развилки.Приказ :
"Выбрать позицию,при появлении противника открыть огонь."
Лучшей позицией была высота в 100 м от дороги,но тащить
туда пулемёт было тяжело и они забрались в бетонную трубу
под шоссе.Развели костерок,открыли "второй фронт"-банку
американской тушёнки и стали наблюдать.
Из леса показались непривычные машины с солдатами
в необычной форме.Дали очередь,машины попятились и
всё затихло.Через пол часа прилетели самолёты и стали
штурмовать высоту,снова выползли машины ,ребята
дали несколько очередей,машины скрылись,а через некоторое
время по высоте стала работать артиллерия,обстрел длился
долго.Появилась пешая разведка,обстреляли и её.В азарте
ребята таскали пулемёт туда-сюда , предвкушая одобрение,
а то и награду ,но услышали трёхэтажный мат комбата.
Оказалось они уже больше двух часов сдерживали
наступление батальона американской пехоты!
Такая вот "Встреча на Эльбе".
Следующий раз Г.. встретился с американцами на
Олимпийских играх в Хельсинки.
"От дуновенья ветерка
Весь детский сад
Слетел с горшка…"
В. Развалдайский, из очень раннего.
Праздничек 8 марта выдался до того бодрым и веселым, что кое-кому вдруг стало грустно и в чем-то даже невыносимо…Не будем уточнять, что именно невыносимо. Вы и сами все прекрасно поймете из дальнейшего рассказа.
В результате удачных восьмомартовских посиделочек к утру 9 числа сигареты кончились как-то сразу у всех и может быть именно поэтому пестрая дружная компания из московских и рязанских литераторов, сильно набра…побратавшаяся в эту ночь, оказалась вдруг на Крымском мосту, причем обнаружилось, что ряды этой пестрой и дружной компании не являются более сплоченными. В их сплоченности образовалась изрядная брешь. Из былой дюжины блистательной литературной элиты нельзя было усмотреть и четверти состава. Хоть в бинокль, хоть в микроскоп. И от этого утро было еще более грустным и туманным, чем следовало.
С частью доблестных рязанцев Развалдайский ранее не был знаком, но выпил с каждым по брудершафту, а то и по два –на всякий случай и был со всеми на "ты" . К тому же съел немало бутербродов, поскольку брудершафты без закуски –вещь коварная и если вас по утру под столиком внезапно обнаружит не слишком вежливый официант, то побудка будет крайне неприятной.
Словом, рязанцы могли уже укатить восвояси или уйти пешком. Один из них вроде бы поспорил с другим на канистру спирта, что может дойти пешком из Москвы в Рязань и ни разу не споткнуться. А оппонент ему твердил "Споткнешься, ой споткнешься…есть там один такой пригорочек, не видать тебе спиртяги, ты уж не сомневайся". Сомневайся- не сомневайся, а оппонент должен был тащиться следом за ходоком в качестве проверяющего. Кто из них выиграет неизвестно. Может оба споткнуться. К тому же они вообще пошли не в ту сторону…
Но это уж их личные рязанские дела, а где же , черт побери, цвет московского авангарда? Где концептуалист Снережун, постмодернист Низабутка, Сугункина и Этемвиляров, Едрягина и знойная брюнетка Моховей? Куда, черт подери, они все подевались?! Даже верный соратник Курхузов как сквозь землю провалился вместе с тремя бутылками портвейна –непозволительное коварство!
Развалдайский окинул мутным критическим взором все собравшееся на мосту общество. И увидел только себя, и популярную эротическую романистку Ксандру Лонтай. С ней он точно не пил брудершафта.
-Как это нас с вами неудачно уединили, -тихонечко сказал Василий, размеренно покачиваясь у чугунных перил.
Собеседница ничего не ответила, но ему по сути было все равно.
Никогда он не был особенно охоч ни до самой Ксандры, ни до ее романов. Она не подходила ему ни по возрасту, ни по габаритам, ни по литературному направлению. Не случись вчера 8-го марта в ЦДЛ, не зайди туда красотка Моховей, вряд ли бы Василий оказался сейчас на мосту в опасной утренней близости от Ксандры.
Надо сказать, что Фрунзенская набережная, к которой в данный момент был обращен небритый и в целом не слишком благообразный лик Развалдайского, выглядела до того безлюдной, пустынной и нервозной точно ее вот-вот должны были переименовать в набережную имени барона Врангеля. Был тот самый феерический жутковатый час, когда фонари уже выключили, а солнце еще не включили, и поэтому в голову лезет всякий вздор и бодрствующий человек в это время запросто может отколоть какую-нибудь дикую штуку.
Но Василию Развалдайскому было не до штук. Он мрачно размышлял. Пить и курить было нечего, говорить не о чем, тащиться домой особой охоты не было. К тому же транспорт не поспевал за нуждами чрезмерно праздничных литераторов. Первый троллейбус должен был возникнуть на горизонте этак через час. Рассвет, как назло, сегодня запаздывал.
-Дождик льет и гром грохочет
Петя Мусю сильно хочет,
А она уже давно
Уж не хочет ничего,
-неожиданно нарушила неприятное молчание Ксандра Лонтай, процитировав ранний опус самого Развалдайского. А по завершении цитаты шустро перелезла через перила, да и сиганула с моста вниз.
-Какой дождик?
-Это я или Пушкин?
-Утонет она или нет?
Три эти мысли вспыхнули в мозгу Развалдайского точно фейерверк: довольно мучительное испытание после ночного загула. Он даже зажмурился. Но потом открыл глаза пошире. Да и уши тоже. Всплеск был довольно звучный. Точно вниз полетел крупный концертный рояль.
Развалдайский выпил куда больше Ксандры, а потому соображал, куда лучше. Прыгать следом за ней с моста он определенно не собирался. "Групповое самоубийство литераторов на Крымском мосту. Опухшие тела вусмерть упившихся знаменитостей… " Брр! Может эти коварные журналюги напишут и что-нибудь похуже. Что и говорить: Василий Развалдайский любил быть в центре внимания журналистской братии, но только не в качестве утопленника. Ждете? Не дождетесь!
Он монументально стоял на мосту и рассуждал не по поэтически здраво и довольно прозаично.
-Если она не умеет плавать, то наверняка утонет, -мудро думал он. –А если умеет, то наверняка выплывет. И чуть позже непременно загнется от простуды, бедная идиотка. Как ни крути- это не слишком большая потеря для мировой литературы. Но в качестве ее коллеги, знакомого, собутыльника и просто человека с большой буквы я обязан кое-что сделать.
Слово, то есть мысль, не разошлась с делом. Василий выудил из кармана свежий, еще не исписанный блокнотик ( предмет необходимый настоящему поэту даже в бане ) и принялся набрасывать черновой вариант рифмованного некролога и эпитафии одновременно. Дело не спорилось. Лонтай удачно рифмовалась только с минтаем, который хотя и вызывал печальные ассоциации с суровой водной стихией, которая так или сяк должна была вскоре поглотить Ксандру, но в целом возвышенности слога способствовать почему-то не собирался.
-Нет, ну как будто специально! Вот ведь вредная рыба! –не без досады подумал Развалдайский. –Да и папаша ее хорош. Не дал нормальной фамилии. Не срифмуешь!
Это он с минтая резко перескочил на почтенного родителя Ксандры, с которым сроду не пил и которого вообще в глаза не видел.
-Но! –воскликнул тут Василий, вспугнув ранних чаек. –Ксандра рифмуется с Кассандрой. Это и логично, и антично.
А где Кассандра, там и Нострадамус в обнимку с Глобой. Одной или двумя. Собственно, эротические романы Ксандры плохо походили на пророчества, но с другой стороны специальной расшифровкой ее романов никто толком и не занимался. Неизвестно, что там внутри в конце концов. Результат мог превзойти все ожидания.
Дело спорилось. Слово за слово, рифму за рифму и, основательно почесав репку, Развалдайский накарябал три макабрических четверостишия. Теперь он поглядывал на предрассветную Фрунзенскую набережную почти что с умилением. Еще бы сигаретку и было бы совсем хорошо…Но табачок вышел аккурат к самому началу нашего повествования.
Пока Развалдайский прислушивался к своей оригинальной музе, под Крымским мостом тоже кипела бурная литературная жизнь. Холодная москворецкая вода подействовала на Ксандру более чем отрезвляюще. Под мостом стоял жуткий мат-перемат, свидетельствовавшей о предельной остроте переживаемых ощущений. Романистка хорошо умела плавать и не думала звать на помощь. Она просто высказывалась. Легко, свободно и непринужденно, так сказать обо всем сразу. Знакомые слова лились с ее языка нескончаемым чарующим потоком. Поначалу она взяла неверный курс и поплыла не в ту сторону. Сказывался ранний час, предрассветные сумерки и отсутствие компаса.
Венера после рождения неторопливо вышла из пены морской во всей красе. Ксандре, в отличие от Венеры, было что скрывать от мировой общественности. Поэтому после небольшого заплыва Ксандра Лонтай, вся в пене, нефтяных пятнах, водорослях, гнилом пенопласте и, понятное дело, в одежде, покрытой весело хихикающими и охочими до разнообразных приключений микроорганизмами, выскочила из Москвы-реки как торпеда с испорченным взрывателем. Из-за скругленности форм и излишка водорослей пополам с пенопластом она плохо походила на богиню. А вот сходство с торпедой было несомненным.
Очароваться Ксандрой в данный момент было затруднительно еще и потому, что у нее от холода зуб на зуб не попадал. От мелкой рассыпчатой дрожи весь облик ее колыхался. Был неуловим, непостоянен и менялся ежесекундно. Из-за этого Ксандра Лонтай напрочь утратила какую бы то ни было внешность, что ее с собственной женской точки зрения было просто чудовищно. Но, к счастью, она в тот момент не видела себя со стороны.
Развалдайский своим зорким поэтическим оком внимательно следил за водными и сухопутными маневрами Ксандры и, покинув мост куда менее быстрым, но более безопасным путем, поспешил навстречу полоумной вымокшей романистке. Конечно читать человеку его же собственную эпитафию, пусть даже и в черне, на предмет возможного одобрения –это верх чудачества и легкомыслия.
Но Развалдайский был в чем-то и прав, желая оградить себя от возможных загробных претензий. Кроме того, он ощущал острую потребность в аудитории, а взять ее было просто неоткуда. Город пока спал в преддверии трудового дня. Редкие машины сновавшие по мосту не желали тормозить, когда Василий бросался им навстречу. Из окон летели ругань и окурки, людям за рулем почему-то было не до стихов…А тут аудитория сама вылезла ему навстречу из Москвы-реки.
Развалдайский как-то не подумал о том, что неприличные намеки на преклонный возраст и врожденное слабоумие, пусть и написанные "высоким штилем" могут слегка разъярить несостоявшуюся утопленницу.
-…не молода и, в общем, не прекрасна, -тут до Ксандры дошло, что это все о ней. Романистка и так была не слишком расположена выслушивать стихи, но тут в ней проснулась та самая торпеда и начались гонки с препятствиями.
-Ни разу в жизни мне не приходилось бегать так быстро! –вспоминал потом Развалдайский. Быстрые ноги спасли ему жизнь. Вымокшая и обозленная романистка была настроена крайне серьезно. Можно было подумать, что она писала не мирную эротику в пределах раскладушки, а кровавые триллеры под имперским балдахином. Распалившись от гнева, она гоняла струхнувшего поэта по городским улицам и своими гневными воплями разбудила Москву на полчаса раньше, чем было нужно. В результате Ксандра как следует согрелась и не только не умерла от простуды, но даже и не чихнула ни разу.
-Не знаю как насчет огня, а в воде она точно не тонет! –потрясенно говорил Развалдайский, заливая коньяком весь пережитый ужас. -Взглянешь на такую женщину и сразу ясно: она еще не раз как следует встретит восьмое марта!
* Крымский мост все еще находится в Москве и Украина на него пока что не претендует.
Будить иных – тяжелый труд,
А Вы так яростно храпели…
(О сколько звуковых причуд
Содержится в роскошном теле!)
Я нерешительно собрал,
Что называется, манатки,
И с места действия сбежал,
Не сделав утренней зарядки.
“Теперь покой нам будет только сниться” –
Вздохнет сосед, живущий за стеной,
Увидев элегантную вещицу,
Ту, что сегодня я принес домой,
И будет прав – ну как мне удержаться!
Возьму машинку, встану пред стеной...
Держись, сосед! Крепитесь, домочадцы!
И с нами “БОШ”! И нет стези иной!
Самашэчча жысь кака-то,
Мысли – тоже ей под стать.
Помираю я робята,
С койки мне – уже не встать.
Хрентефре не так обидно
Расходился по шоссю.
Ноет: - пострадал безвинно,
Скрось стеклянну трупку ссю.
Я то хоть пошто страдаю?!
Эта падла-то с косой -
Вон, стоит – а я же знаю
Заявилася за мной.
Да скорей бы уже, штоли….
Нету мочи ни какой.
Кончились мои гастроли,
Час настал мой роковой.
Вон, идёт внучок спаситель!!!
Брагу в чайнике несёт.
Брага хвори истре***ель!
Как спохмелля-то припрёт….
------
Здесь Хрентефря по шоссю расходился.
Жми сюда
В плеяде славных праздников Все дивны, как один. Нам в целом-то без разницы Покров ли, Halloween, Полякоотражение От древних стен Москвы, И день усекновения Предтечи головы, Что праздник майской свежести, Что Старый Новый год, День русской незалежности И не пойми чего. Мимозный день хотелочки, Зловещий день сурка… Вот только праздник белочки Не выдуман пока.
Красота – это страшная сила!
Так отметил философ один,
Оттого то, при виде Людмилы
Учащается пульс у мужчин…
Но завистницы, знай себе, мелят,
Мол, расклад здесь совсем не таков:
- Не трудись Людка в винном отделе,
Не пленить ей сердца мужиков!
Понедельник эхом гулким
Отдаётся в голове.
Заржавели в мыслях втулки.
Туго крутятся, лишь две:
Рюмку выпить и забыться?
А вторая – нет, стакан.
В зеркалах чужие лица.
В пальцах дрожь. Пустой карман.
Третья втулка закрутилась:
На работу, друг иди.
Ей со скрежетом на милость
Сдался. Будни впереди.
В далёкой акватории в нейтральной территори,
Суда с товаром по морю бегут.
А папуасы МОБИИ на вечном санатории,
В морском песке яичницу пекут.
Туда где под циклонами промокли города,
Идут в сопровождение торговые суда.
ПР. Под рифами глубокими он жил всегда один,
Водил суда за ниточку резиновый дельфин.
Добычей был он лёгкою акульего клыка,
И в док спешил заклеивать дырявые бока.
И каждою заплаткою он верил чудесам,
От бога он резиновый и служит небесам.
Суда меняясь странами большими караванами,
На шторм идут по краешку земли.
И айсберги с коварными идут на встречу планами,
И можно сесть с товаром на мели.
За поясом экватора на светлой стороне,
Качает остров маленький на голубой волне.
ПР. Под рифами глубокими он жил всегда один,
Водил суда за ниточку резиновый дельфин.
Добычей был он лёгкою акульего клыка,
И в док спешил заклеивать дырявые бока.
И каждою заплаткою он верил чудесам,
От бога он резиновый и служит небесам.
Иногда Моня Бак умеет быть умным, иногда нет. Но вот необразованности ему точно не занимать.
-Опять-таки читаешь детективы? –небрежно спрашивает он, мельком взглянув на обложку "Иудейских войн". Он давно ничего не читает, поэтому придерживается твердого мнения, что всякая книга- детектив.
-Моня, ты еврей, который не знает кто такой Иосиф Флавий. Я- русский, который это знает. Мы не договоримся.
Моня делает вид, что ему жутко интересно кто такой Иосиф Флавий, но после моих пояснений принимается неприлично хохотать.
-Римская оккупация? Италия -таки воевала с Израилем? Какой осел учил тебя географии?
Я качаю головой. –Моня, если бы не случилось то, что случилось и ты закончил бы МГИМО, это был бы переворот в международной дипломатии…
-Таких как я не брали в дипломаты, -обидчиво говорит Моня, резко перестав смеяться.
-И теперь ты знаешь почему. Советское правительство тоже бывало в чем-то право.
-Это пахнет антисемитизмом.
-Нет. Это соседка заболталась по телефону и опять спалила рыбу. Кажется камбалу, так как особенно противно. А антисемитизм-это не знать собственной истории. Мы никогда не были частью римской империи, а вы были. Неужели тебе не интересно?
-Не интересно. Историки носят бороды и не живут долго, -заявляет Моня и видя, что я готовлюсь опровергнуть данное утверждение, выдвигает перед собой левую ладонь как щит.
-Имей в себе силы помолчать на этот раз! Я пришел к тебе как к другу, шобы сказать, шо в "Нашу Кралю" пять секунд назад завезли свежее пиво, еще более свежих раков и пока мы придем они уже сварятся и будут красные и горячие, и сок из них будет течь на тарелки, а пиво в кружках будет холодное и пена сверху будет шипеть как кот и оседать вниз…А ты сбиваешь меня с праведного пути своими дикими ископаемыми новостями. А вечером я- таки приглашен к одной даме, имеющей в запасе очаровательных подруг. И мог бы захватить тебя хотя бы в качестве чемодана. Ну?! Ты -таки остаешься с этим Флавием или идешь со мной в светлое будущее к пиву, ракам и красивым женщинам?
Я серьезно задумался. Статью сдавать в журнал через неделю и она написана уже наполовину…Не слишком ли я засиделся среди книг?
-Мне побриться?
-Если оставишь дома наследие римской оккупации, то сойдешь и так, -говорит Моня, довольный своей моральной победой. Ему удалось победить Древний Рим при помощи пивной и он от этого сияет. –Идем?
-Идем.
-Подожитэ, ребята! Я иду с вами, -неожиданно говорит Иосиф Флавий, вылезая из под суперобложки.
Я ей читал свои нетленки,
а тленки шпарил наизусть.
Еленка, на моих коленках
маленько выдавала грусть.
От Ленки я не ждал такого.
Нет, Ленке нравился мой слог;
нетленки кончил в пол шестого,
но, тленки к ночи приберёг.
Я не ленился – «ахи», «охи»,
в нетленках Ленку звал «душой»,
но…
Вдруг слиняла Ленка к Лёхе!?
**ёт наверно хорошо…