Под стук колес, плацкартный чай,
С соседкою по нижней полке,
Сближает, как бы невзначай,
И ты в беседе без умолку,
Познаешь, как живёт народ,
В колхозе Чёртовы КулИчки,
За что Афоня бабу бьёт,
Почём в сельмаге ихнем спички.
Что у соседки Пелагеи,
Случился с сексом полный крах,
У мужа (местного старлея),
Завёлся птичий грипп, в трусах.
Что лицезрели раз сельчане,
Как за оврагом на лугу,
Садились, инопланетяне,
По фэйсу схожи на Шойгу.
И после ихнего присяду,
В большом загаженном кругу,
В остатках битой стеклотары,
Нашли соседского Фому.
Он сутки прибывал в безумье
Но после литра первача,
Жене поведал, без раздумий,
Что при контакте не кончал.
Тот стук колёс, под щебет хохотушки,
Я вспоминаю с трепетом в груди,
Особенно, халявные галушки,
На пиво, сэкономил я в пути.
Мы приходим домой из гостей.
И тут жена мне говорит:
- Знаешь, мне кажется, что Петр Иванович человек тонкой душевной организации. Ты не заметил?
- Да ну.
- Точно, я тебе говорю.
-Да брось, откуда ты знаешь…
- Я видела его глаза. В них столько глубины, столько опыта. Видно, что он много пережил, многое повидал… Я просто была поражена. И вообще, он такой милый. Просто чудо!
Я, честно говоря, недолюбливаю этого неопрятного, хамоватого типа. На лице жены напротив написано искреннее восхищение. Бр-р!
-Милая, а ты знаешь, что он сидел в тюрьме? – вдруг неожиданно для себя выпаливаю я.
- Ну и что?
-Да ничего, он только вышел.
-Вот видишь, дорогой, я же говорю, что он много повидал.
Я начинаю раздражаться.
-А знаешь, за что он сидел?
-Какая разница?
-Большая. Он сидел за убийство.
Я понятия не имею, сидел он или нет, но меня уже несет.
-Наверное, он защищал женщину и подрался, отстаивая ее честь!
-Ничего подобного! Он зарезал столовым, заметь! столовым ножом собственную жену, расчленил, и куски вынес на помойку. А голову, естественно, засолил!
Она выпучивает глазки и моргает ресничками.
-Чего же тут естественного?!
Я ору:
-Да ничего!! Засолил и все! Обычай такой есть, головы солить.
Она готова расплакаться, вскакивает, и сжимает кулачки.
-Я всегда знала, что ты черствый, эгоистичный и грубый дурак!! Нет в тебе тонкой душевной организации! Тебе бы у Петра Ивановича поучиться!
-А может, и поучусь, - говорю я и тянусь за столовым ножом.
Во мне опасность скрыта –
Я очень ядовита,
Могу, почти невольно
Ужалить очень больно,
Потом берёт досада,
Ужасно жалко яда!
Его и так не много,
Он нужен для другого.
Поберегите нервы,
Ведь я не жалю первой.
Бывало, тонешь в сумрачном тумане олигаршином,
идёшь ко дну, как камешек, устав ногами бить...
Но в час особо тягостный перечитаешь Гаршина -
и сразу тянет вынырнуть, и сразу тянет всплыть.
Бывало, с кем поссоришься, сидишь, на ближних взъевшейся
(не треснуть, так хоть взглядом бы дотла испепелить!),
потреплешь этак нервы-то, а вспомнишь Достоевского -
и хочется - покаяться, и хочется - простить!..
Бывало, так намаешься с уборками-конфорками,
разленишься, разнежишься, а совесть - тут как тут:
подсунет в белы рученьки роман Максима Горького -
и сразу всё понятненько, мол, счастье - это труд!
Бывало, ищешь дО свету души своей отдушину,
всё мечешься да маешься (должна же где-то быть!),
прочтёшь про Таню Ларину у этого АС Пушкина -
и хочется - немедленно! - любить, любить, любить...
«Что ж ты страшная такая, такая страшная?
Ты и накрашенная страшная, и не накрашенная»… (из песни)
Нынче я – свечой погасшей… И не спрашивай…
Я тобой, как день вчерашний, приукрашенная,
как отцветшая ромашка лета нашего,
заваляшная бумажка, свет погашенный…
Разольём по кружкам бражки из загашника!
Есть ещё позавчерашняя капуста квашенная.
Ты меня на ласки-шашни не упрашивай,
ох, глаза твои стекляшки завирашные…
Я уже не та милашка, больно страшная,
и накрашенная страшная, и не накрашенная…
Со свороченною башней Чебурашка я,
лишь по части твоей бражки завсегдашняя…
Что скривил свою мордашку замарашную?
Дашь-на-дашные замашки твои – зряшные…
Скушно, Пашенька, и страшно… Простоквашки бы!…
А то с бражки я потешная, канашная…
Если выхожу я на дорогу,
Что блестит кремнисто меж берёз,
То шагаю с песнями и в ногу,
А куда иду – гавно вопрос:
Ведь куда по родине сакральной
Не направишь резвые стопы –
Всюду фаллос властно-вертикальный
Над пустыней вечной мерзлоты.
Идею стиша подарена двумя братьями-пиитами и их нудной перепиской:
Жми сюда
Re: Бого-Путаница. (неЧуковский)
Zamora! Опять в сапогах на насест полез, а ну-ка слазь, живо! :о)
Пинни Вух, 2005-10-17 10:45:52
Re: Бого-Путаница. (неЧуковский)
Вечно ты ко мне придираешься!
Уже! Слезаю...
Zamora, 2005-10-17 11:13:22
======
Часть I (руки мастера боятся)
* * *
Слезал Zamora с минарета
В расцвете шуток, сил и лет.
Вместо: "Карету мне, карету!"
Кричал привычное: "В буфет!"
Что делал он в краю далёком,
Где музой правит муэдзин?
Влекло его к родным истокам,
Иль может притеснял раввин?
В картузе, с пузом нараспашку,
Весь в позолоте, словно свод,
Сверкал как чищенная бляшка,
Чем радовал "мирской" народ...
Часть II (обошлось без костяной ноги)
* * *
Над мусульманскою страною
Ночь день накроет колпаком.
Спит муэдзин с мечтой срамною,
Народ храпит под каблуком.
Нет часа лучше для поэта
Гнать сон чудачества пером.
А над мечетью, с минарета,
Сияет надписть "Хохмодром"...
Ты звонишь не по делу, а от нечего делать,
а от нечего-думать и от не-с-кем-побыть,
простотаковским стёбом телефон ошалелый
занимаешь от некого-просто-любить…
На московских дворах по-сугробьи подтаяв,
разгулявшимся взглядом провожаешь февраль,
телефонную книжку, вспоминая, листаешь,
баритончик настроив на солёный миндаль.
ДоDIALил до «К» (или «Е», я не знаю)
и, по-мартовски память испустив на извив,
«Я звоню просто так, - говоришь, – дорогая».
Вот такой у тебя по весне рецидив...
По «мобильному» списку ревизуешь активы…
Просто так… Просто руки по весне горячи…
Я на кнопочку жму (эта техника – диво!), -
«Абонент недоступен», - объявляют в ночи...