Хотите сказку для замесу
Крутого? Ну, какой базар…
Вот малолетка шла по лесу,
Навстречу – леса санитар.
Она – красотка с порносайта,
Он – без волчицы много лет.
К тому же колобок, представьте,
Как раз сорвал ему обед.
Ягненок с мутью драйв устроил,
Надули семеро козлят…
А тут обложка из плюйбоя,
Секс-чудо на звериный взгляд.
Он с ней бла-бла ты кто такая,
Она бла-бла чего пристал.
Я, дескать, пирожки таскаю…
Волк даже заикаться стал.
Да это ж бизнес! Тут таможня!!!
Я мзду, ты знаешь, не беру.
С тобой болтать, себе дороже -
Я лучше бабушку сожру!
Забил ей стрелку на кровати,
Она пришла, веревку дерг…
Чем кончилось? А угадайте,
Всем добрым молодцам урок.
Как без меня меня женили,
Я уж не помню ни хрена.
И вот на днях ее отбили.
Прощай, отбитая жена!
Мы, впрочем, Мерседес нажили…
Мне интересно, почему,
Ее с машиною отбили?
Отбили, хрен бы с ней, одну.
Какая-никакая дача
имелась. Что же, вашу мать,
Вы не в шалаш пошли за счастьем?
Зачем же с дачей отбивать?
Отбили все, что окружало:
Квартиру, деньги, барахло…
Всё начинать опять сначала?
Или назад отбить? Назло!
От страсти и восторга пьян
писал поэт (ну, скажем, Пушкин)
стихи про гибкий, тонкий стан,
очаровательную мушку,
ланиты, перси, фронт и тыл...
Но вмешивался цензор строгий
и охлаждал поэта пыл,
кромсая пламенные строки.
Поэт отмаливал грехи
и в поэтическом угаре
писал любовные стихи,
не думая о гонораре.
...Прошло каких-то двести лет,
другие зазвучали песни.
И стало, как сказал поэт,
жить веселей и интересней-
Вошли в наш лексикон и быт
слова "гламур" и "поп-культура"...
И может, наконец, пиит
творить без всяческой цензуры.
И пишет он о красоте,
о коже, шелковисто- гладкой,
о свежести и чистоте,
и замечательных прокладках...
Возвышен, радостен и тих,
как верный жрец Прекрасной Дамы,
по электронной почте стих
он шлет в редакцию рекламы...
Каков шельмец... без спроса... и в окно...
Конечно, ветерку дозволенно...
Пробраться к женщине одной,
Домашним очагом разморенной.
Морозцем щёки остудить.
Пробраться быстро под халатик.
И задержаться на груди,
А там горит сердечко, кстати...
В мозгах мужчины ветерок,
Который ищет жарких женщин...
Прости за откровенность строк...
Другие пишут и похлеще…
Есть в городе нашем сосульки-убийцы,
Они террористов иных пострашней;
На крышах домов из укромных позиций
Охоту ведут на невинных людей!
Вот бабка одна в поликлинику вышла,
Анализы в баночке тащит с собой;
Убийца рванулся на бабушку с крыши
И в темя ей стержень вонзил ледяной!
Вот внучек той бабушки вышел из школы,
Торопится он в музыкальный кружок,
А тут из под крыши … сосульки осколок …
Мальчонка в тот день до кружка не дошёл…
Вот мальчика мама, той бабушки дочка
С работы по снежной тропинке идёт...
Удар отморозка был сильным и точным...,
А утром в том месте стал розовым лёд...
Чтоб жертвой сосулек-убийц вы не стали,
Чтоб целыми вы возвращались домой,
Друзья дорогие, я вас умоляю,
Внимательны будьте, гуляя зимой!
Напрасно я гадаю:
Пошто, с ума сведя,
Сперва был негодяем,
А нынче стал годяй?
***
Меня встречая в душе,
Корнет всегда немел.
Был как-то мной укушен,
И белым стал как мел.
***
Ты – неженка в кровати,
Раба частицы «не»,
Как женка не прокатишь -
Виной тому инет.
***
Легко быть недотёпой,
И на закате лет
Его хоть к стенке тёплой
Прижмёшь, дотёпу – нет!
***
Начнётся вновь неделя,
Татьянин день а-ля,
Студенты аж вспотели,
День с Танями деля.
ПРИНЦЕССА ЛЮБИЛА... (послепраздничные раздумья о Здоровом Образе Жизни)
Принцесса велела, чтоб ей накидали мясца.
(Любила принцесса со знанием дела покушать)
Под мясо она осушила бутылку винца
И тортом нескромных размеров потешила душу.
В балконные двери ворвался весёлый мистраль…
Имея все шансы балкон под собою обрушить,
Принцесса расселась на нём, гордо вперившись в даль,
Достав из кармана большую и сочную грушу.
Готовый услышать прощальный Высочества крик,
Ответственный за безопасность монаршего тела,
Начальник охраны снабжал валидолом язык -
Принцесса балкон покидать ни за что не хотела.
Внизу под балконом пожарное бдело звено,
На «всякий пожарный» брезент натянув до предела,
От нечего делать весёлое было оно -
Шутило и вверх на принцессу с надеждой (?!) глядело.
Лейб-медик стрелялся… увы, пистолет дал осечку!
Теперь они, вместе с папулей дородной принцессы,
Не в силах глядеть на балкон, разоряли аптечку
И делали per os (вовнутрь) спиртовые компрессы.
Под старыми липами, что от балкона чуть слева,
Едва не убив при паденье шпица и левретку,
Пять фрейлин лежало без чувств во главе с королевой…
Принцесса полезла в карман и…
Достала конфетку!
&&&&&&
С наступившим всех!
С наступившим посленовогодьем...
Да... за собой надо следить…
Даже нам, Принцессам…
Бросив всё, отправляюсь в деревню,
Чтоб с истоками связь углубить/
Geom
Нам хорошо, когда закон не писан.
Нам просто хорошо – чего блажить?
Долой квартиры, бизнес и капризы,
Всё решено – я ухожу в БОМЖи.
Юрий Семецкий
Бросив все, наплевав на дорогу,
Отыскав первопуток простой.
Шли поэты с родного порога,
На неведомый милый постой.
Пожевать от души фиги с маслом,
Похлебать жидкой тюри, как встарь.
Прикорнуть на скамейке в бараке,
Среди прочих кочующих харь.
А вернувшись однажды до хаты,
Начинать как бы заново жить…
Правда, бизнес оттяпали гады,
И жена что-то стала… блажить.
Этот трагикомичный случай произошел в сороковые годы прошлого века в тунгусском поселке Чиринда. Где-то далеко-далеко гремела война, а здесь, на границе тунгусской тайги и лесотундры, шла тихая размеренная жизнь. Эвенки месяцами пропадали в заснеженных лесах, на реках и озерах, добывая для нужд фронта пушнину, мясо дикого северного оленя, рыбу. Изредка появляясь в поселке, чтобы сдать трофеи и запастись необходимыми припасами для дальнейшего автономного существования в своих стойбищах и зимовьях, они тут же попадали в сферу массово-политического воздействия на их умы. Работу эту вели немногочисленные местные, а порой и заезжие агитаторы, пропагандисты, прочие политкультмассовые работники.
Обычно население собирали в «красном чуме» (сиречь «красном уголке»), читали ему здесь сводки Совинформбюро, лекции, политинформации. «Красный чум» в Чиринде специального помещения не имел. Его разместили в бывшей церкви. Она была построена для обращенных в христианство тунгусов незадолго до революции из лиственничных бревен, которым, как известно, практически нет износу, и представляла собой еще довольно прочное и просторное помещение. Заведующим «красным чумом» назначили деятеля из местных кадров с распространенной здесь фамилией (ну, скажем, Ёлдогир) и несколькими классами образования. Впрочем, недостаток образования у Ёлдогира с лихвой компенсировался рвением и святой верой в неизбежную победу социализма, а там и коммунизма.
И вот накануне очередной, не то 25-й, не то-26-й годовщины Великого Октября, в октябре в Чиринду из Туры пришла радиограмма с распоряжением как можно лучше украсить «красный чум» всеми имеющимися средствами наглядной агитации, так как на празднование 7 ноября сюда первым же оленным обозом прибудут инструктор крайкома партии в сопровождении секретаря окружкома.
Парторг прочитал эту радиограмму «красночумовцу» Ёлдогиру, и с легким сердцем отправился объезжать близлежащие стойбища и зимовья с целью вытащить на торжественный митинг как можно больше промысловиков. Ёлдогир же с присущим ему рвением принялся украшать «красный чум» всеми имеющимися ресурсами. И когда 6 ноября в Чиринду втянулся, весь заснеженный, оленный обоз из Туры, Ёлдогир, приплясывая от нетерпения, потащил за рукав иззябшего и смертельно уставшего секретаря окружкома в «красный чум»: «Пойдем, бойе, там тепло и очень красиво! Все сделал, однако, как ты велел!»
- Хорошо, хорошо! – благосклонно кивал постепенно оттаивающий секретарь, осматривая разукрашенные стены. – Молодец, постарался.
Но, подойдя ближе к сцене, впился глазами в самый яркий и большой портрет в золоченой раме, по бокам которого пристроились красочные картины поменьше и вовсе невзрачные картонки с фотографиями партийных вождей типа Ленина, Сталина, Маркса и стал медленно наливаться краской.
- Ты где это взял, контра?! – наконец прохрипел секретарь, тыча пальцем в центр композиции.
- Которую? Вот эту? В чулане нашел, - весело сказал Ёлдогир. – Там еще много чего лежит. Только уже некуда вешать!
- Это тебя надо повесить! – заревел секретарь. – Ты хоть знаешь, кто это?
- Я думал, самый большой начальник, однако, - простодушно, и в то же время уже испуганно сказал Ёлдогир. – Вона какой красивый, медаля много. Тяжелый, еле-еле прибил к стене.
Секретарь и крайкомовский инструктор, похоже, окончательно лишились дара речи и молча пучили глаза на портрет «самого большого начальника» и его окружение. На них во всем своем великолепии отечески взирал император Всея Руси Николай II, рядом с которым пристроились еще какие-то царедворцы, золоченые церковные образа, непонятно как уцелевшие в этой глуши и теперь вот торжественно водруженные на стены «красного чума» в честь приближающейся годовщины Великого Октября …
Спрашивается, откуда все это здесь взялось? Когда на тунгусскую землю пришла советская власть, она устанавливалась здесь мягко, практически бесконфликтно. И вся присутствующая в Чиринде атрибутика царского времени (здесь нес свою службу волостной старшина из местных князьков) была просто собрана и спрятана в один из закутков церкви.
Десятилетия назад, когда портрет Николая II законно висел на своем месте, будущий «красночумовец» Ёлдогир был еще маленький и не видел его. А когда заканчивал «четырехлетку», там портретов царя «не проходили». Так что ничего удивительного в том, что простодушный культработник принял императора за большого начальника и повесил его на главное место в «красном чуме», не было.
Но это для нас с вами. А вот руководство Эвенкии того времени так не считало. И влепило Ёлдогиру строгий выговор с формулировкой «За политическую безграмотность и близорукость». Оказывается, он к тому же еще был и партийным! И это было еще одним чудом: в любом другом месте СССР любого другого партийного культработника за такое преступное простодушие просто бы сгноили в лагерях, а то и расстреляли. А Ёлдогир вот отделался выговором, что лишний раз свидетельствовало о бережном отношении советской власти к малочисленным коренным народам Севера…
Недавно целую неделю,
Затмив сияние светил,
Нас так метелило метелью,
Как будто молот молотил.
А после месяц в небе буром
(наверно, нет важнее дел),
Как будто нас буравил буром,
Глазами узкими глядел.
А из избы, ее утробы,
Парок струился из трубы.
Повсюду горбились сугробы,
А может, белые гробы,
Сюда доплывшие из Леты
Челнами знаковых депеш,
Неся холодные скелеты
Не оправдавшихся надежд.
Зловещи призрачные вещи:
Луны унылый параллакс*,
Тряпица сердца, что трепещет
И не торопится в релакс,
Дорога с видом недотроги,
Что дополняет антураж,
И ощущение тревоги,
Перехлестнувшее пейзаж…
……………….
* Паралла́кс (греч. παραλλάξ) — изменение видимого положения объекта относительно удалённого фона в зависимости от положения наблюдателя.
У нас в Министерстве Оргий
Рассмотрен был Ваш вопрос,
И наш представитель Георгий
По службе наказан всерьёз.
Поступки его были нИзки,
Позор ему, как не крои,
Как смел написать он про сиськи,
Особенно не про свои?
Подвласные правилам строгим,
Решили его усмирить,
Связав ему руки и ноги,
Чтоб впредь не повадно творить.
Побривши его, как овечку,
(Не может здесь милости быть)
Поставили в угол на гречку,
Унял чтобы он свою прыть.
На губы ему - перца чили,
И наши уставы блюдя,
В iPod Петросяна включили,
Права человека не чтя.
Мы с ним обошлись по-садистки,
Но в целом ему поделом,
Не пишет пускай он про сиськи,
За офисным чёрным столом.
Застыл он в углу напряжённо,
Верёвкою стянут тугой,
И долго нам слышались стоны
И тонкий пронзительный вой.
Но нам не залить его пламя,
Хоть методы наши лихИ,
Смотрите, Георгий зубами
Вгрызает в обои стихи...
Отпионерив и откомсомолив
И в октябрятах отмотав свой срок,
Зов золотоголовых колоколен
И каверзный вопрос «А где был Бог?»,
Свечей прозрачных жаркое дыханье,
Расклад прабабкин, медовухи вкус
В совковое трамбуешь подсознанье,
Умом рехнувшись, постигая Русь.
А был ли мальчик? Где его корытце?
За баксы в переплав и за кордон?
Взлетает солнце медною жар-птицей
На купола под колокольный звон.
Спаси, Господь, от бритых, левых, правых,
Ворья, дубья и их амбиций плах,
Чтоб не зачахнуть нам, а жить во славу
Страны с шалёнкой снежной на плечах.