Уловило зеркало движенья,
Закачалась комната в тумане…
Я гляжу и вижу:
в отраженье -
среднестатистический землянин.
«Брать высоты можно на равнинах, -
Прозвучало в качестве вступленья, -
Многие, достигшие вершины,
Ползали в низине на коленях».
Он продолжил: «Хочется порою
Слепо верить окнам, а не стенам,
Знать, что совершённое тобою
Непременно будет совершенным.
В чехарде прощений и прощаний
Не спеши цитировать Сократа,
Ведь багаж твоих глубоких знаний
Затерялся вместе с аттестатом.
Не ищи в отечестве пророка,
Не пытайся стать ему заменой,
Не болтай на жизненных уроках
И не жди большую перемену.
Собирай по зёрнышкам идеи,
Но однажды сделай остановку
И спроси, хватает ли трофеев?
Есть ли место мылу и веревке?
В поисках ответов и решений
Не увидишь аверс у медали».
Я решил ответить отраженью:
«Только мир загробный идеален.
Напишу на облачной заставе
На примере собственных историй,
Как неисправимое исправить,
Как неоспоримое оспорить».
«Ничего не выйдет, к сожаленью,-
Произнес мужчина на прощанье, -
Ад не держит «Книгу предложений»,
А в раю нет «Книги замечаний».
В зазеркалье, дымкою покрытом,
Замолчал, улегшись на диване,
Неприметный, грустный и небритый
Среднестатистический землянин.
Вот если б власть советская держала
В своих объятьях нас чуток слабей.
Мы всей душой любили бы державу,
Без всяческих запазухой камней.
Вот если б власть советская, ребята,
Пахала, сеяла…Да наш народ
Ей хлопал бы с рассвета до заката,
Без перекуров всяких круглый год.
Вот если б власть советская смотрела
Нам чаще в рот, а не в одни глаза.
Мы все голосовали то и дело,
По сто процентов и, конечно, "за".
Вот если б власть советская давала
Гулять декаду… Да я вам клянусь,
Еще лет сто держался до развала
Великий и могучий наш Союз.
Родственники делятся на бедных и любимых.
***
Мужская любовь бывает любовью к женщине и подлой.
***
Деньги любят вороваться.
***
Что плохо лежит, то хорошо уходит.
***
Забить – мало, забыть – много.
***
Деньги тянутся к власти, власть – к деньгам, остальные – к бутылке.
***
Политика – это искусство бежать впереди паровоза.
***
Толпа быстро забывает тех, кто её любил, но долго помнит того, кто её изнасиловал.
***
Лесть в адрес маленького руководителя, оскорбляет слух большого.
***
В пустыне лучший памятник – колодец.
***
Этот трагикомичный случай произошел в сороковые годы прошлого века в тунгусском поселке Чиринда. Где-то далеко-далеко гремела война, а здесь, на границе тунгусской тайги и лесотундры, шла тихая размеренная жизнь. Эвенки месяцами пропадали в заснеженных лесах, на реках и озерах, добывая для нужд фронта пушнину, мясо дикого северного оленя, рыбу. Изредка появляясь в поселке, чтобы сдать трофеи и запастись необходимыми припасами для дальнейшего автономного существования в своих стойбищах и зимовьях, они тут же попадали в сферу массово-политического воздействия на их умы. Работу эту вели немногочисленные местные, а порой и заезжие агитаторы, пропагандисты, прочие политкультмассовые работники.
Обычно население собирали в «красном чуме» (сиречь «красном уголке»), читали ему здесь сводки Совинформбюро, лекции, политинформации. «Красный чум» в Чиринде специального помещения не имел. Его разместили в бывшей церкви. Она была построена для обращенных в христианство тунгусов незадолго до революции из лиственничных бревен, которым, как известно, практически нет износу, и представляла собой еще довольно прочное и просторное помещение. Заведующим «красным чумом» назначили деятеля из местных кадров с распространенной здесь фамилией (ну, скажем, Ёлдогир) и несколькими классами образования. Впрочем, недостаток образования у Ёлдогира с лихвой компенсировался рвением и святой верой в неизбежную победу социализма, а там и коммунизма.
И вот накануне очередной, не то 25-й, не то-26-й годовщины Великого Октября, в октябре в Чиринду из Туры пришла радиограмма с распоряжением как можно лучше украсить «красный чум» всеми имеющимися средствами наглядной агитации, так как на празднование 7 ноября сюда первым же оленным обозом прибудут инструктор крайкома партии в сопровождении секретаря окружкома.
Парторг прочитал эту радиограмму «красночумовцу» Ёлдогиру, и с легким сердцем отправился объезжать близлежащие стойбища и зимовья с целью вытащить на торжественный митинг как можно больше промысловиков. Ёлдогир же с присущим ему рвением принялся украшать «красный чум» всеми имеющимися ресурсами. И когда 6 ноября в Чиринду втянулся, весь заснеженный, оленный обоз из Туры, Ёлдогир, приплясывая от нетерпения, потащил за рукав иззябшего и смертельно уставшего секретаря окружкома в «красный чум»: «Пойдем, бойе, там тепло и очень красиво! Все сделал, однако, как ты велел!»
- Хорошо, хорошо! – благосклонно кивал постепенно оттаивающий секретарь, осматривая разукрашенные стены. – Молодец, постарался.
Но, подойдя ближе к сцене, впился глазами в самый яркий и большой портрет в золоченой раме, по бокам которого пристроились красочные картины поменьше и вовсе невзрачные картонки с фотографиями партийных вождей типа Ленина, Сталина, Маркса и стал медленно наливаться краской.
- Ты где это взял, контра?! – наконец прохрипел секретарь, тыча пальцем в центр композиции.
- Которую? Вот эту? В чулане нашел, - весело сказал Ёлдогир. – Там еще много чего лежит. Только уже некуда вешать!
- Это тебя надо повесить! – заревел секретарь. – Ты хоть знаешь, кто это?
- Я думал, самый большой начальник, однако, - простодушно, и в то же время уже испуганно сказал Ёлдогир. – Вона какой красивый, медаля много. Тяжелый, еле-еле прибил к стене.
Секретарь и крайкомовский инструктор, похоже, окончательно лишились дара речи и молча пучили глаза на портрет «самого большого начальника» и его окружение. На них во всем своем великолепии отечески взирал император Всея Руси Николай II, рядом с которым пристроились еще какие-то царедворцы, золоченые церковные образа, непонятно как уцелевшие в этой глуши и теперь вот торжественно водруженные на стены «красного чума» в честь приближающейся годовщины Великого Октября …
Спрашивается, откуда все это здесь взялось? Когда на тунгусскую землю пришла советская власть, она устанавливалась здесь мягко, практически бесконфликтно. И вся присутствующая в Чиринде атрибутика царского времени (здесь нес свою службу волостной старшина из местных князьков) была просто собрана и спрятана в один из закутков церкви.
Десятилетия назад, когда портрет Николая II законно висел на своем месте, будущий «красночумовец» Ёлдогир был еще маленький и не видел его. А когда заканчивал «четырехлетку», там портретов царя «не проходили». Так что ничего удивительного в том, что простодушный культработник принял императора за большого начальника и повесил его на главное место в «красном чуме», не было.
Но это для нас с вами. А вот руководство Эвенкии того времени так не считало. И влепило Ёлдогиру строгий выговор с формулировкой «За политическую безграмотность и близорукость». Оказывается, он к тому же еще был и партийным! И это было еще одним чудом: в любом другом месте СССР любого другого партийного культработника за такое преступное простодушие просто бы сгноили в лагерях, а то и расстреляли. А Ёлдогир вот отделался выговором, что лишний раз свидетельствовало о бережном отношении советской власти к малочисленным коренным народам Севера…
Жизнь начни с утра,
К чёрту всё вчерашнее.
Если жизнь игра...
Есть в ней проигравшие.
Ставим на любовь,
Даже если нечего…
И не прекословь,
Счастье переменчиво.
Не кричи Ура!
И не лей горючие…
Коль идёт игра,
Мы в объятьях случая.
Хочешь крепко спать,
Так играй по правилам.
Правит балом страсть…
Точки все расставила.
Жизнь влечёт игрой...
Логики не следуя,
Ставь и на зеро,
Только не последнее.
Жизнь начнём с утра,
К чёрту всё вчерашнее.
Если жизнь игра -
Есть в ней проигравшие.
Бывает, плачутся иные
Что дома провели все выходные,
А я был в опере с женою
И то не ною.
Там после театрального буфета
С трудом воспринимая суть либретто
Под ласковые переливы вальса
И окультурился и отоспался.
Каков шельмец... без спроса... и в окно...
Конечно, ветерку дозволенно...
Пробраться к женщине одной,
Домашним очагом разморенной.
Морозцем щёки остудить.
Пробраться быстро под халатик.
И задержаться на груди,
А там горит сердечко, кстати...
В мозгах мужчины ветерок,
Который ищет жарких женщин...
Прости за откровенность строк...
Другие пишут и похлеще…
В душе нет праздника, ребята,
А так хотелось, чтобы был.
Есть деньги, есть ума палата,
Есть круг друзей, как я – кутил.
Чего же ей – душе – неймется,
Есть целых десять дней – гуляй!
От жрачки даже полка гнется,
Нет, ты ей ПРАЗДНИК подавай.
С душой трудно сговориться,
Уж сколько раз ее просил...
Душа обязана трудиться!
А я себе еще налил.
Из застольной дискуссии:
-Ну хрен с ним – если Вселенная бесконечна,
то как же это она расширяется и главное куда?
-Куда, куда – да в никуда нах!
Веря в бесконечность во Вселенной,
В расширенье оной в никуда,
Поклоняюсь истине нетленной,
Вера моя в физику тверда
Ведь когда я жадно и беспечно,
Водку жру, забыв о тормозах,
То меня, бухого бесконечно,
Распирает прямо на глазах!
Но куда? Господь мой и Спаситель!
Где ж проляжет мой нелёгкий путь?
Лишь бы не распёрло в вытрезвитель,
А домой расширюсь как нибудь.
Бросив всё, отправляюсь в деревню,
Чтоб с истоками связь углубить,
Приобщиться к традициям древним
И поднять что-то типа зябú.
Здесь подвоха найти не пытайся,
Друг мой там, повредился в уме –
В натуральном исконном хозяйстве
Одинокий сидит бизнесмен.
Увязая в грязи по колено,
Я бреду вереницею луж,
Вижу: жнут в поле рожь бизнесмены,
Вдалеке от налоговых служб.
Все в работе они, и вниманья
На меня даже не обратив,
Только жнут и поют «Money-money»
На тягучий народный мотив.
Насладившись сполна этой сценой,
Что не даст никакой Интернет,
Вижу я «своего» бизнесмена,
Одиноко сидящим в стерне.
Бизнесмен рад простой этой жизни,
Босиком он, в посконных штанах.
Задаю я вопрос: «Как же бизнес?»
Отвечает:
«А нуевонах!
Натурально, конкретно без денег,
Всё, что нужно, здесь есть у меня».
И стоит пред глазами виденье
Запряжённого в трактор коня…
Пумс, нагрянув во вторник в Сайгон,
Партактиву засунул пистон:
К чёрту тов. Хо Ши Мина –
Втихоря от совмина
Город сей именуем Пумсон!
Прокатившись в Ханое на рикше,
Пумс в отель воротился поникшим.
Как его не понять –
Сам попробуй писать
Сидя в рикше чернилами фикшен.
Отдыхая на пляжах Мегонга,
Тощий зад оторвав от шезлонга,
Пумс с опаской нырял –
Чтобы всплыть надувал
В плавки встроеный шар для пинпонга.
В Таиланде увидев у тайки
Джона Леннона профиль на майке,
Пумс (не ждали от пьяного?)
Опознал В.Ульянова –
Подивилися тайки всезнайке.
Мистер Пумс, отдыхая в Гон-Конге,
Обработал битловские зонги:
Если платите нал,
Вам съиграет финал
Come Together на стареньком гонге.
В полицейском участке Пном Пеня
Пумс себя вопрошал: "Ну не пень я? -
Говорили ж: в Камбоджии
Помочиться чтоб с лоджии
(Как и с крыши) нужно разрешенье".