"Проблема подростковых суицидов является сейчас наиболее острой.
К сожалению, до сих пор нет четкой и честной статистики по этому
поводу. По нашим данным, в России ежегодно происходит 4 тыс.попыток
самоубийства среди подростков, оконченных суицидов - около 1,5 тыс."(С)
Пока ещё мозги не по асфальту,
Хребет не сломан и душа внутри,
Пока ты не крутнул в безмолвье сальто -
Задумайся, не прыгай, посмотри:
Вон мать кричит, тебя рожая в корчах,
А здесь (всё видно лучше с высоты)
Малыш слюнявит палец и хохочет,
Смотри какой прикольный, это - ты!
Тут ты уже постарше - гладишь кошку,
А вот идёшь с букетом в Первый класс;
С тобой друзья - Наташка и Антошка,
Какие ж вы серьёзные сейчас!
А это ты с родителями в цирке,
Здесь - с дедушкой рыбачишь на Оке
Пока живой-здоровый и без бирки,
Что завтра прикрепят к твоей ноге.
Так по какой-такой, скажи, причине
Ты вдруг решил уйти в последний путь,
И собственной безвременной кончиной
Себя-живого враз перечеркнуть?
Обида, боль, непониманье мамы,
Друзьям желанье что-то доказать
И всем назло вдруг стать мешком с костями?
Чтоб от удара вылезли глаза?
Чтоб дать работу в морге санитарам?
Чтоб подарили траурный венок?
Чтоб мать рыдала, став от горя старой:
- Ну как же так, прости меня, сынок!?
Чудесного не будет воскрешенья.
И ангелы тебе не протрубят,
По твоему спонтанному решенью
Мир дальше обойдётся без тебя.
Закроют на замок проход на крышу,
Ты будешь похоронен и забыт...
Ну а пока бунтуешь, злишься, дышишь -
Всё может быть... ещё всё может быть!
ДОРОГИЕ СОСАЙТНИКИ! ПРОСЬБА К ВАМ: КЛИКНИТЕ НА ССЫЛКУ, ЧТОБЫ ПРОСЛУШАТЬ ЭТУ ПЕСНЮ.
Музыка и слова Пита Вайоминга Бендера
Перевод с немецкого мой
Исполнение и муз. сопровождение моего большого друга Сергея Стародубцева
Я нынче слышал злой навет
На ту, которой лучше нет.
О, эти домыслы глупцов!
Её любовь, любовь – жар-птица,
Ночами длинными мне снится.
Я для неё на всё готов.
Я знаю, ты - её супруг,
Скорей хозяин, а не друг,
Ты её телом завладел.
И с тех далёких первых дней
Не видел равную ты в ней,
Одна постель – вот женский был удел!
ПРИПЕВ:
Я эту женщину любил,
И в сердце бережно носил
Тот нежный облик,
Тот нежный облик.
Моё невинное дитя,
Храню я много лет спустя
Дней наших отклик,
Дней наших отклик.
Я нынче слышал злой навет
На ту, которой лучше нет.
О, эти домыслы глупцов!
Я помню каждый час и миг,
Её печаль, и смех, и крик,
Её прекрасное лицо.
Ты муж её – надутый сыч,
Ты тяжкий крест, бездушный бич,
Её судья, не боле.
Любовь - жар-птицу приручил,
В златую клетку заточил,
И ей никак не вырваться на волю.
ПРИПЕВ:
Я эту женщину любил,
И в сердце бережно носил
Тот нежный облик,
Тот нежный облик.
Моё невинное дитя,
Храню я много лет спустя
Дней наших отклик,
Дней наших отклик.
Мой тонкий мир, доверчивый и хрупкий,
Болеет от холодного. В него
Вторгаются без спроса и без стука,
Клишируют эмоции, поступки,
Учитывая опыт вековой.
Мой тонкий мир, задумчивый и древний,
Никем не расшифрованный пока,
На целый шаг опережает время…
Живёт, не принимая отражений
От мутных и неискренних зеркал.
Мой тонкий мир, искусственно послушный,
Надеется — закончится цейтнот,
И кто-то из потока равнодушных
При помощи оптической игрушки
Все тонкости увидит и поймёт.
Отец Всевышний, я прошу тебя – помилуй.
Прости за всё: за ропот, слёзы над судьбою.
Спаси детей, народ, страну и дай нам силы -
Опять молю я на коленях пред тобою.
Твоё могущество, я знаю, не измерить,
И сомневаться в милосердии не смею,
Но испытаний, чтобы укрепиться в вере,
Даёшь ты больше, чем мы вынести сумеем…
Пришла не плакаться, хотя, и это тоже.
От горя и потерь забыла, что ты рядом.
Но знаешь, Господи, какой мороз по коже
И страх от гула пролетающих снарядов?
Который месяц дом – холодные подвалы,
Забыли мы о жизни мирной и счастливой.
Ведь каждый день и час все молятся о малом:
Чтоб смерть нас не нашла, не избрала поживой.
Я от себя прошу: помилуй, Бог, невинных,
Хочу спокойствия, с лица стереть печали
И, чтобы в храмах православной Украины
Не отпевали, а крестили и венчали.
Даруй народу, Господи, конец потерям
И неба мирного над головой в награду
За то, что вопреки всему, но в милость верим,
А для себя самой мне ничего не надо.
***
Февраль, как мог, пошёл людской беде навстречу,
Руины городов укутав в саван снежный.
Но запах ладана под треск церковных свечек
Дарил покой, вселяя веру и надежду…
Нас бросили туда закрыть прореху,
Хотя бы, кем-нибудь, замкнуть "котел".
Штрафбат - бригаде немцев- не помеха.
Сюда и двинут, мы без пушек - ноль.
Приманка просто... Что там маскировка,
Наш холмик в чистом поле, как нарыв.
И окруженных немцев группировка
На этот холм и ринется в прорыв.
В заградотряде двадцать пулеметов,
У нас - четыре, вот такой расклад.
Пойдут лавиной танки и пехота,
Ну что ж, мы встретим, нет пути назад.
Мне двадцать лет, я на войне полгода.
Как в "штрафники"? Об этом позже, брат.
Стоял сентябрь, отличная погода...
Кричат:" Связист, тебя зовет комбат!"
У входа в штаб бойцы заградотряда.
Небрежно сплюнув, захожу в блиндаж.
К чему "малиновые" здесь и что им надо?
Представился комбату, жду приказ.
"Мне связь нужна с соседним батальоном.
Два километра, если напрямик...
По полю минному...Молись, коли крещеный-
Саперов - просто нет, пойдешь без них!"
"Приказ понятен, я пойду, не струшу,
Но если подорвусь?"- "Пойдет другой!..
Ну, что стоишь?.. Не береди мне душу!
С тобой два автоматчика... Конвой."
Обвешавшись катушками, по склону,
Шел впереди, сухой травой шурша.
А сзади те, в малиновых погонах.
Держа на изготовку ПеПеШа.
А вот и мина, обозначил меткой,
Конвой остановился тоже, ждет.
Разлет осколков тридцать-сорок метров,
Если такая подо мной рванет.
"Эй, вертухаи, не дышите в спину!
Дистанцию держать, идти след в след!
Когда я, сдуру, наступлю на мину,
Вам уцелеть в трех метрах - шансов нет!"
Холодный пот течет между лопаток.
Четвертая катушка... Все! Дошел!..
Соединили на КП... Комбат с комбатом
Поговорили... Слышно хорошо...
"Ну, молодцы! Был, как глухой, без связи.
А как вы шли?" - "По полю, напрямик..."
"Как, без саперов? Там же мин, как грязи!"
"Да я, товарищ капитан, штрафник..."
Комбат смотрел с минуту, изучая,
"Да ты на орден наработал, старина".
Потом кивнул моим соглядотаям:
"Идите ужинать, вас встретит старшина."
...Он наливал мне спирт "на палец" в кружку,
Сам выпил только раз, и то, чуть-чуть:
"Тут за саперов так бы сняли "стружку"!...
Не сорок первый..! Да не злись, забудь!"
Нас отвезли в трехтонке с крытым кузовом.
Я раза три свалился с лавки вниз...
Орал "Катюшу"- пьяно и простужено,
Конвой терпел, не гавкнул мне :"Заткнись!"
...Фашисты на прорыв пошли южнее,
А там их ждали - просто, как родных!
Нам было слышно, как гремели батареи.
И я остался, еще раз - в живых...
Отмаявшись в штрафной еще неделю,
Как раз в те дни закончился мой срок,
Я прикрепил погоны на шинели,
И через пару дней нашел свой полк.
А тем конвойным дали "За отвагу"...
Я не в претензии, все живы, что еще?..
Это потом уже, когда мы брали Прагу,
Вот там мне руку оторвало по плечо...
Служил я когда то в Прикарпатском военном округе, есть у меня друг Алёха с Каменец-Подольского. Два года назад, я 23февраля праздновал у него. А в этом году мне это могло только присниться, и вот приснилось.
Давай по маленькой, за праздник, за советский,
Помянем всё, что потерять смогли.
Как кинули нас власти, не по-детски,
И как просрали, и не сберегли.
А вот теперь, сидим с тобой напротив,
Да выпивай же, я ещё налью.
Ещё не одряхлели наши плоти,
Только уже, давно мы не в строю.
А ведь когда то, хоть и не в атаку,
Ты вспомни наш достойный экипаж.
Хоть не Берлин, не брали и не Прагу,
Могли любого, взять на абордаж.
И кто был русский, а кто украинец,
А вспомни, с Дагестана был Муса.
Аварец то ли, может быть лезгинец,
Нам было по хрен, разрази гроза.
Мы просто жили, был кулак единым,
Союз Советских, как могли просрать.
Нашёлся же, на горе нам козлина,
Державу смог же, взять и разорвать.
Давай Алёха, наливаю полный,
И вот теперь, мы просто жнём плоды.
Уж четверть века, прут у нас реформы,
Да только всё, напрасные труды.
Власть денег у руля и нам понятно,
Коль ты без них, то лох ты, и дурак.
Но это ладно, хоть и неприятно,
Но как смогли нам, разогнуть кулак.
И полыхнуло, просто запылало,
Абхазия была, была Чечня.
Осетия, а им всё было мало,
Ну а теперь, так полная херня.
Добрались гады, к самому святому,
Посеяли меж братьями раздор.
Подняли убиенную саркому,
Зажгли братоубийственный костёр.
И пусть, меж нами были непонятки,
Порою даже, вспыхивал скандал.
Но мы же родом, из единой грядки,
Славяне мы, к чему кровавый бал.
Иль мало нам, того что пережили,
Или не лили, кровушку рекой.
А вот же жили, жили, не тужили,
И что за ****ь, нарушила покой.
Уверен, Лёха, время нас рассудит,
Всё как-то встанет, на круги своя.
Всевышний разум у властей пробудит,
И засияет мирная заря.
Нас звали "пат" и "патошонок", он был высок, я коренаст,
он надоел мне до "печёнок", пока лицом не ткнулся в наст,
был угловат и заикался, ходил в атаку во весь рост,
он в рукопашную бросался, он подорвал понтонный мост,
мы с ним делили "козью ножку", дорожную глотали пыль,
порой одну делили ложку, постелью нам служил ковыль,
он от Смоленска до Берлина топтал со мною пыль и грязь,
он неуклюжий был детина и закрывал глаза крестясь,
он разговаривал без мата, поговорить он был горазд,
но что-то щёлкнуло, ребята и он лицом уткнулся в наст
он шептал - "моей маме..." ( помню я этот миг ),
вы мол знаете сами, "письмецо..." и затих,
резко дёрнулся телом и скатилась слеза,
а "костлявая в белом"... и закрылись глаза...
Словно Авель над "троном" я глядел чуть дыша,
как из тела со стоном в небо рвалась душа,
как же так друг Тимоха, ты меня трижды спас
и о том что мне плохо я толкую сейчас,
было нам не до шуток, ты в ответ - "не вопрос"
и меня трое суток на спине своей нёс,
я спросил про невесту, что ушла от тебя,
и добавил не к месту - "видно это судьба",
ты взглянул как-то строго, очертил пальцем круг,
"все мы Саня под Богом" и задумался вдруг,
это тяжкое бремя, я конечно устал,
он его прямо в темя и тот навзничь упал,
он кричал и "фонтаном" из него била кровь,
как сейчас эту рану..., ну а ты вновь и вновь,
говорил я порою, "ты мне больше чем брат"
и тебя перед строем утром обнял комбат,
ну а помнишь траншею, когда полк отступал,
с автоматом на шее ты меня откопал...
похоронка на ужин, треугольный конверт,
я не знал что мне нужен тоже будет "эксперт",
обо мне не заплачут ни отец мой ни мать,
я не знаю где зачат, о тебе..., да как знать,
мы ползли от подкопа, ты под ухом сопел,
я дополз до окопа, а вот ты не успел...
а когда стало плохо, я огонь на себя
и тебя я Тимоха пережил на три дня...
Вчера…
Семь чаек на волне,
стихи в «провинции у моря».
«Куриный бог? В подарок? Мне?
Спасибо, брат из Лукоморья».
«Бросай курить, ядрена мать!».
«Ну, всё – последняя затяжка.
Пошли вдоль берега гулять,
зови-ка наших. Слышишь, Сашка?»
Сегодня.
Затрещал хрусталь.
Надеюсь, всё у вас в порядке?
А мне приснился фестиваль,
ребята, летняя площадка,
бой поэтических команд…
Что? Ненавидишь «эту Рашку»?
А я – фашист и оккупант?
Ты в это веришь? Сашка, Сашка…
А завтра – царствие пустот,
и всюду – власти, власти, власти…
А вечер… ну, почти, как тот:
в руке - Куриный бог на счастье,
и вновь – «Бросай… ядрена мать».
«Ну, всё – последняя затяжка»…
Вот только чаек не видать,
и ты в меня стреляешь, Сашка…
Наверное, в каждой семье свои, особые воспоминания о Великой Отечественной войне. Есть они и в нашем роду.
Моя мать, Матрена Васильевна, была замужем дважды - за родными братьями. С Яковом, первым мужем, они поженились перед войной, а с объявлением мобилизации его забрали на фронт. Прошли долгих четыре года, и наконец настал День Победы. Люди высыпали на улицы (мать тогда жила в селе на Полтавщине), поют, танцуют, а мать… плачет. «Ты чего плачешь?» − недоумевают сельчане. «Так ведь мой Яша на фронте». «Ты же от него неделю назад письмо получила!» «Ну и что, это война, а на войне и в последний день могут убить…» Через несколько дней матери пришло извещение, что ее муж, Рудов Яков Сидорович, геройски погиб 9 мая 1945 года, похоронен в столице Австрии.
Спустя время из армии вернулся брат Якова мой будущий отец Афанасий Сидорович, за которого мать и вышла замуж. Отец также прошел всю войну, в том числе Сталинград, был ранен, контужен, его ратный путь отмечен боевыми наградами.
Что интересно, Яков и Афанасий однажды случайно встретились на фронте. Афанасий стоял часовым и вдруг услышал, что рядом – воинская часть, в которой служил брат. Он наугад крикнул: «А Якова Рудова среди вас нет?» Когда выяснилось, что встретились родные братья, Афанасия на посту подменили, и они за разговорами просидели в окопе всю ночь. Афанасий даже предлагал брату перейти к нему в часть, чтобы воевать вместе. Но Яков отказался – не хотел расставаться с боевыми побратимами.
Афанасий и Матрена прожили вместе тридцать лет, воспитав двух сыновей – Николая (сына Якова) и Владимира, автора этих строк. Моему отцу, а в его лице всем воинам Великой Отечественной, я и посвящаю свое стихотворение.
ОТЕЦ
Не под тяжестью мраморных
памятных плит,−
Под раскидистой вербой
отец мой лежит.
Не стоит караул,
не чеканят слова,−
Задушевно и бережно
шепчет листва.
Чтобы лёгок был сон
и покою был рад
Той великой войны
неприметный солдат.
От родной стороны
и до вражеских гнёзд
Он немыслимый груз
на себе перенёс.
Умирали, споткнувшись,
чужие отцы,−
Моему на помин
оставались рубцы.
И живым, наконец,
отпустила война,
Но кого насовсем
отпускала она?
До последнего дня
вызывали на бой
И телесный недуг,
и душевная боль.
И терзала тревога,
чтоб та же беда
Не настигла меня
никогда-никогда…
Я давно совершать перестала ошибки,
Сладострастия бес реже бьёт под ребро,
Но смотрю на портрет, на коварность улыбки,
На растрёпанный «хаер», где сплошь – серебро…
Ах, какие фемины, какие богини
Соблазняли его, извиваясь вотще…
С виду – полная ****ь. Но в душе – Паганини
С лакированной скрипкой на левом плече.
Иронично смотрю, как в знакомые ноты,
Мне озвучки не надо, я слышу и так,
Без касанья смычка – и паденья, и взлёты
Тех пассажей, на кои он, в общем, мастак.
Я смотрю на изящные нервные руки,
И хочу – что поделать, характер таков! –
Уберечь от беды, от тоски и разлуки
Ныне, присно и даже во веки веков.
Льётся музыка сфер, без конца, без начала…
Ах, как я снисходительна, боже ты мой!
Видно, сердце моё в унисон прозвучало
С безупречной – единственной целой – струной.
Утопая в глазах, в их тревожащей сини,
Понимаю природу, и более, чем…
Он, конечно же, ****ь. Но… ведь он – Паганини
С лакированной скрипкой на левом плече.
29 февраля - 1 марта 2000 года 6-я рота и часть 4-ой роты 2-го батальона 104-го гвардейского парашютно-десантного полка 76-й гвардейской воздушно-десантной дивизии (Псковской) под Аргуном в Чечне на высоте 776 под командованием подполковника М. Н. Евтюхина вступила в бой со значительно превосходящим по численности отрядом чеченских боевиков.
Они сражалась, удерживая высоту, 20 часов. 2500 против 90. Противник потерял 457 отборных боевиков, но так и не смог прорваться. Из 90 десантников роты погибли 84.
Указом президента РФ 22 десантникам было присвоено звание Героя России (из них 21 - посмертно), 68 солдат и офицеров 6-й роты награждены орденами Мужества (63 из них — посмертно).
Там, где война тяжёлая работа,
Где всё решает отданный приказ,
Всходило солнце, а шестая рота
Легла под тонкий трассер пулемёта
И встать никто не смог бы…
кроме нас!
………………
Рассеивая свет над ледниками,
Здесь звёзды ярче кажутся вдвойне,
А днём не видно гор за облаками,
И ненавистью дышит каждый камень,
И всё горит в бессмысленной войне.
Здесь поминают дьявола и Бога,
Порой навзрыд, порою чуть дыша.
Над пропастью у горного отрога,
Там, где в спираль сжимается дорога,
Он был огнём за выступом прижат.
Налиты болью раны и порезы,
Скачками пульс, и холодно в груди.
Пути для отступления отрезав,
Слепое и смертельное железо
Гудит вокруг, а он совсем один.
На несколько часов ему отсрочку
Дала судьба, и он живой пока.
Остановившись у незримой точки,
Судьбу в ребристой серой оболочке
Сжимает непослушная рука.
Но он шагнёт, поверив, что так надо
В костёр войны на ауто-да-фе.
Переходя за точку невозврата,
Отжав скобу, он выпустит гранату
И, как «аминь» шепнёт: «За ВДВ»!
Играл ты на баяне — влюбилась я в тебя,
Частушки пела звонко, платочек теребя.
Плясала, веселилась — был праздник на селе,
Народу было много, и все навеселе.
Мои глаза сияют: плясать ещё хочу!
И голос звонкий льётся, ногами топочу.
Мы — разные, любимый, по возрасту с тобой,
Я — юная девчонка, а ты — совсем седой...
Ребята молодые с насмешками галдят,
И старые бабульки с укором вслед глядят...
А я кружилась в пляске, и был в глазах лишь ты,
Пусть в «старого» — влюбилась, о нём мои мечты!
«Смешная!» — мне твердили, — любовь такая — сон!»
А я его любила — мне нужен только он!
Сдалась я перед взглядом прекрасных синих глаз.
Лишь будь всегда ты рядом, чтоб свет любви не гас!
Пришельцем явившись в конце октября,
Хватал он спешащих прохожих за плечи,
Заглядывал в лица с вопросом: "Не зря
Я здесь оказался? Вы жаждали встречи?"
Но люди встречали его матерком,
Швыряли на землю, иллюзии руша.
Снег падал печально и под сапогом
От слез превращался в обычную лужу...
У нас, на Хохмодроме, печальные известия и потому стихи невесёлые сложились… прошу понимать правильно - это конечно не именно о Владимире, он то писал стихи хорошие, и не только о Хохмодроме.. а так вообще, навеяло…
В общем о сетевых, самодеятельных поэтах..
Столбец неровных, жалких строчек,
На сайте, том, где терпят всё,
И это жизни мой кусочек
И всё наследие моё…
Висит Он тут пустым балластом,
Статистике добавив вес.
Стихам хорошим для контраста,
Цепочкой жалкою словес...
Да и кому он мог быть нужен,
Корявый, сбивчивый рассказ?
Он бестолков, и простодушен,
И скушен каждому из Вас…
Зачем, он мною тут повешен?
На что рассчитывал тогда?
Печально. Опыт безуспешен.
И это знаю - навсегда..
Столбец неровных, жалких строчек,
На сайте, том, где есть друзья,
Примите жизни мой кусочек
Спасите от небытия…