«Мне этот бой не забыть нипочём
Смертью пропитан воздух
А с небосклона бесшумным дождём
Падали звезды.» В.В.С.
***
Могли без причины смеяться, кричать от оргазма.
Соседи ворчали: «Неймётся убогим за стенкой…»
А после фонтаном, со сдержанной долей сарказма,
Признания сыпались манной с индиго оттенком.
Потом из-за мелочи били посуду с душою,
И брани цикады настойчиво рвали на части…
Уставшая сила, блеснув запоздалой слезою,
В пшеничной охапке терялась, хмелея от счастья.
И звёзды в глазах загорались, потом угасали,
Когда сны промозгло вещали о скорой разлуке.
Вновь страхи росли, угнетали, шипя голосами.
А сердце, дрожа, отбивало ударные звуки.
«Работа… Мужская работа… Пошло бы всё к чёрту!» -
Кричит подсознание.
Вслух: «Буду ждать… Возвращайся.»
Пунктир мыслеформ затуманенных вмиг перечёркнут
Касанием голоса сердца в районе запястья.
......
За ширму (в осеннюю стынь) убежали рассветы.
Весной, как обычно, банально цветёт белым вишня.
Но звёздам на небе, конечно, неведомо это.
Там, в омуте цвета индиго, слепое затишье…
- Это было в середине семидесятых годов. Мне, ещё совсем мальчишке, пришлось после школы, да и что греха таить, во время занятий подрабатывать на ферме. Вот там я с ним и познакомился, - так начал своё повествование один из моих родственников. Рассказчик он был хороший, да и тема меня затронула, и вот читайте, что из этого получилось.
- Обычно в деревне всем чудаковатым людям прозвища давали, а его величали, прям как директора - по имени и отчеству - Василь Палыч. Он работал на ферме "старшим, куда пошлют", вот и меня к нему пристроили.
Когда я появлялся на ферме, мы с ним выполняли всякие поручения: то силос подвезти, то навоз подчистить, то забор подчинить. Заданий всегда было много, но так как мы были мал да стар, нам многое прощалось, и мы работали по мере наших возможностей.
Василь Палыч был мужик здоровый, но больная спина не давала ему толком применять свою богатырскую силу, да и с разумом он по-моему был "навеселе".
Прошёл Палыч всю войну, было у него наград штук шесть, сейчас уж точно не помню какие, а в день победы он всегда надевал праздничный костюм со всеми наградами и гордо вышагивал в сторону сельсовета, где всегда проходили праздничные мероприятия.
На все случаи жизни у Палыча были рассказы про его военные похождения, он вроде как барон Мюнхгаузен из всех положений выходил победителем, в любом случае, слушать его было интересно, и я частенько сам расспрашивал его о войне. Мне на всю жизнь врезались в память эти его рассказы.
Сижу как-то на лавке возле дома, а Палыч, весь при параде, вышагивает по другой стороне улицы.
- Ты откуда, такой нарядный?
- Да я до Сидора ходил: что-то маловато нам с тобой заплатить хотели, вот я и ходил, порядки навести. Сидор же тоже фронтовик, хотя, конечно, не такой геройский, как я, например. Да его-то и призвали поздно, чуть в тылу-то не отсиделся. А сейчас куда ни кинь - власть, но обещал помочь, значит поможет.
- Палыч, ты присаживайся! Лучше бы рассказал мне, за что тебе орден дали.
- Эх Серёжка, длинная-то история. Но тебе расскажу, всё как на духу расскажу.
После госпиталя посадили меня за руль полуторки, стал я снаряды к фронту подвозить. Зима лютая была - мороз с ног валил! а у полуторки моей блок треснутый был, в рембате его запаяли, но он всё же подтекал. Война, жаловаться не кому, нашёл канистру под воду, вожу с собой в кабине, чтоб не замёрзла, доливаю - так и работал. Но вдруг запайка почему-то отвалилась - вода ручьём. И стою я среди чиста поля, на дороге, а слева лесочек небольшенький. День уже к вечеру - ехать надо, а у меня блок течёт.
Холод ужасный, солнышко дымкою покрылось, такой мороз жуткий был. И вспомнил я тут, как дед мой мне как-то говорил, что кровь лучше клея клеит. Был у меня с собой кусок хлеба чёрного, разрезал я себе палец, кровь с хлебом в тесто превратил, да и замазал блок. Наклонился канистру взять и смотрю, а сзади трое в маскхалатах ко мне крадутся.
Ну, думаю, вот и отвоевался, а сам виду не подаю, в кабину дверь открыл - у меня там под сидением наган был в тряпочку завёрнут. Наган разматываю, а сам незаметно слежу за ними, помню, что в нагане всего три патрона осталось. Немцы уже рядом совсем, но я не тороплюсь, выждал момент, оборачиваюсь и всаживаю двум первым по пуле, а в третьего видно промазал, ну я тут как заору дурным голосом,- хенде Хох, сука. Он руки поднял, трясётся весь, по-русски немного лопочет, просит, чтоб я не убивал его, а у меня и патрон-то больше нет. А у него автомат гранаты - разведчик ведь! Хотели меня языком взять, а я-то сроду ниче не знаю, а вот их сумел обмануть. Бросил он автомат на землю, я его подобрал и дал ему по башке этим же автоматом. Связал, только в кузов погрузил немца, гляжу - легковая «эмка» подлетает. Из неё выпрыгивает генерал какой-то и ко мне:
- Ты что стоишь?
Я им дорогу загородил.
- Да вот так и так говорю, давно бы поехал, да вот пришлось разведчиков уничтожать, - пленного и убитых показываю, а с руки-то кровь ручьём - палец разрезанный.
Генерал говорит:
- В госпиталь тебе, герой надо, раненый ты,
А я нет мол:
- Машину починил. Это я кровью блок заклеил, повезу снаряды.
-Как кровью? – удивился генерал.
- Да вот так и так мол. Воды наливаю, не течёт.
Тут ординарец генерала обыскал мёртвых немцев и к нам подошёл. Генерал руку мне жмёт:
- Молодец, видишь какой, запиши Вань, наградить обязательно!
Записали мою фамилию, немца с собой забрали, сели в машину и уехали, а я снаряды повёз, а через неделю газетка со статьёй про мой подвиг и изобретательство. Так и не знаю за фрица арестованного эта награда, или за дедов рассказ, про кровь.
- Ой, брешешь ведь, Василь Палыч,
- Ну коль не веришь, зачем спрашивать-то? - С этими словами он поднялся, заскрипела его стариковская спина, как ветка старого дерева, и пошёл он в сторону своего дома.
Зарплату нам естественно прибавили, уважал его дядя Сидор - он главным бухгалтером был в колхозе. Да и не всю же жизнь разум-то у Палыча навеселе был.
Как-то чинили мы с ним ТСН - это прибор, который навоз с фермы удаляет, и я палец порезал. Зашли мы с ним в бендешку, оторвал он кусок тряпки и перебинтовал мне его.
- Ерунда это всё, ты не убивайся здорово. У меня на фронте случай был. Вот видешь палец, даже шрама не осталось.
Бегу в атаку, удар сильный по руке, гляжу - а мой палец на снегу валяется, отдельно... Но я тут остановился, поднял палец, кровища, жалко мне его выкидывать, а соплей нос полон был, я его приложил, соплями обмазал, забинтовал, вот видишь принялось. Лучше бы к другому месту приклеил, сейчас бы пригодилось.
Только когда подрос, я понял, какое место имел Василь Палыч.
Послали нас как-то с Палычем дерево спилить, не помню, кому оно помешало? А оно подгнившим оказалось, с одной стороны подпилили - оно и упало. Работу, значит, быстро выполнили, сели мы с Палычем, перекурить это дело. Я не курил тогда, мал ещё был, а Палыч курил строго один Беломор. Он сначала закурил, а потом начал свой очередной рассказ.
- Перед наступлением это было, потребовался командованию нашему язык срочно, уж не знаю, где разведчики были, но послали меня, но кого ж больше послать? Вот я и отправился.
Махонький такой немец мне попался - я ему покрутил чуть-чуть голову, чтоб значит, не кричал и потащил к нашим. Прям взял его под мышку и несу, уже почти до окопов добрёл, гляжу, а у немца моего голова отваливается, я её и так и так, а она отваливается. Потом глянул, а у него рана на шее была, видно подгнила, как это дерево, так и пришлось, за другим идти, а этому совсем оторвал башку до конца и выбросил.
Я слушал его рассказы, открыв рот, всё время его повествования были в тему, или к случаю.
Как-то заставили нас около фермы зерно накрыть. В том году урожай сильный был - на току всё не умещалось. Стали по фермам развозить, чтоб на месте, брать и кормить скотину. Взяли мы у бригадира полог и понесли накрывать. Накрываем, а полог сопрел весь и рвётся.
- А ведь позапрошлый год новый был. А видишь, как быстро сопрел, давай перекурим это дело,- проговорил Палыч и уселся, прямо на полог. Достал неизменный Беломор и торжественно закурил. - А вот немцы, мать иху за ногу, у них порядок и качество, не то, что у нас. У нас завсегда бардак, а они хоть и враги наши, но у них всё с иголочки, всё качественно и правильно, они и воевали-то по распорядку и когда нам случалось не вовремя с ними встречаться, они недоумевали, зачем русские среди ночи воюют?
Вот как-то напали мы ночью на немцев, я, конечно, в первых рядах, выбегает мне немец навстречу в майке, вид у него, сонно-ошарашенный - не поймёт никак, почему его потревожили? Ну я со всего размаху кулаком в грудь ему. Удар-то у меня сильнющий был, рука так в грудь ему и вошла - пробил грудь, а майке, что на нём была, хоть бы хны, даже не порвалась. Вот видишь грудь насквозь, упал немец, готов, а майку хоть на другого одевай. Вот такое у них качество было.
Тут он докурил, и понесли мы полог назад бригадиру. А у бригадира нашего мотоцикл Урал был, пришли, а его нет, куда-то умотал на Урале, след такой яркий от мотоцикла остался. Оглядываюсь не пойму, куда Палыч смотрит, а он на земле след разглядывает, потом достал папиросу закурил и выдал мне следующий рассказ.
- В начале войны это было, попали мы в окружение, осталось нас от батальона человек сорок, всё своих догнать пытались, да немцы быстро наступали, а у нас раненые, шли в час по чайной ложке, ну и пообтрепались все наглухо, сапоги у нас развалились. А в одной деревне дед - лапотник, в лапти нас нарядил, хорошие такие лапти, справные. У него их уже не брал никто перед войной, а он их всё плёл и плёл, да он и не делал в жизни больше ничего, всю жизнь, только лапти и плёл. А видит у нас сапоги развалились, и снабдил нас лаптями. Мы ещё брать не хотели, но командир приказал уважить деда. А тут немцы на нас напали, ну кто посильней, остались отход прикрывать, чтобы остальные в лес ушли. Ну, я конечно в группе прикрытия. Наседают немцы, мы из последних сил отбиваемся, командир наш и говорит:
- Кто в лаптях - сюда быстрей!
И заставил нас идти рядышком, а ноги переставлять от носка к пятке, от пятки к носку, ох и башковитый командир был, так мы шли до лесу, а там залегли и смотрим. Дошли немцы до следов наших, долго их рассматривали, а потом один другому говорит:
- Слышь, Фриц, да они на мотоциклах, мы их не догоним, развернулись и ушли. А мы вот так и спаслись.
Так вот иногда мы веселились с Палычем,
Я до сих пор не знаю, сколько правды в его рассказах, но он рассказывал так убедительно, даже если я и смеялся над его рассказом, то он всегда уверял, что всё это чистая правда.
А однажды косили траву вокруг фермы, присели покурить, гляжу - Палыч черенок на косе разглядывает, я возьми да спроси, что это он там интересного увидел.
- Вот такой толщины ручки у гранат немецких были, да длиннющие. Как-то отбивались от немцев, они прут прямо в окопы к нам, мы сопротивляемся. Вижу на меня бежит здоровый амбал. Ну, думаю, давай, жду, а он раз и кинул в меня гранатой, граната мне прям по башке, хорошо-то хоть голова в каске. Ну, думаю всё, а у самого искры из глаз, каска погнулась, гляжу граната-то рядом со мной упала и крутится. А ручка такая же вот - длиннющая! Собрался я с силами, подумал, что Варька меня дома с детьми ждёт, взял да и бросил гранату назад в немца. Высунулся из окопа, гляжу, а немца как не бывало, только дым где он бежал, а ручка у косы - вот точно такая же, как у той гранаты была.
В красный уголок на ферме поставили телевизор - мы там были частые гости. Вот там-то я и увидел в первый раз парад Победы. Смотрел я, как наши солдаты бросали в огонь знамёна немецких дивизий, а Палыч молча смотрел и курил.
- А что же, дядь Вась, тебя не взяли знамя бросить? - спросил я его.
- Да знаешь, Серёжка, у меня с сорок третьего года портянки были из немецкого знамени, так что я своё можно сказать, износил.
- А где же ты взял его знамя-то немецкое?
- Ну, ты изучал, наверное, в школе, что было в отечественную войну большое танковое сражение на Курской дуге, вот там я его и добыл. Надо сдать было - наградили бы, а мы посмотрели - бархат хороший, да и пустили на портянки.
В тот день небо и земля перевернулась. Света белого думал, не увижу уже. Они на нас чинно шли, ромбом. На головном танке знамя ихнее. И вот началась битва, а этот со знаменем за главного у них. Послали меня и напарника с противотанковым ружьём, и поползли мы вперёд, спрятались за бугорком и давай по главному палить. Никак не подобьём, крепкий вражина, тут напарника моего и убило. Струхнул я конечно, но потом вижу, а отступать-то некуда - везде бой., земля ходуном. Начал я сам из ружья палить. Ты ведь знаешь, когда хорошая вещь в хорошие руки попадает, то врагам спасенья нет, вот так и ружьё-то противотанковое. Никогда я больше так не стрелял, а это, как второе дыхание открылось, что ни стрельну - танк готов, так я чуть поменьше десятка настрелял, а главного всё никак. И тут он на меня прёт дурниной, ну, говорю, прощай Василь Палыч, а сам ружьё заряжаю. Прицелился и почти в упор, - он задымил, ну думаю сейчас загорится и знамя пропадёт в огне. Опять зарядил, прицелился бах, и древко под самый корень срезало. А знамя с танка сползло. Остальные, как увидели, что знамени нет, так и застопорились, отступать стали, а я подобрал знамя, да и приполз в окопы. Посмотрели - хороший материал, да и пустили на портянки, а я больше никогда вперёд окопов не выползал - уж очень страшно было. Тогда меня тоже наградили, «За отвагу» медаль дали, а какая отвага, к чертям собачьим, когда штаны застирывать пришлось. Ты уж только не рассказывай никому Христа ради, а то засмеют.
Так и работали мы с Палычем, пока мне в армию не пришла пора.
Провожал меня в армию и Палыч, он пьяненький, как сейчас помню,
подошёл ко мне и говорит,
- Ну ты не тушуйся, сынок, служи, не подведи, уж нас.
Не думал я, что это наша последняя с ним встреча. Служить-то я в десант попал, в разведбатальон, а потом полтора года в Афганистане - помогал братскому народу. Такого насмотрелся, не приведи господь. Во многих переделках был. Короче прошёл огонь, воду, и медные трубы. Благо срок вышел, отслужил я своё, нас на самолёт и домой в Союз. На крыльях домой летел - как же герой–десантник, медаль на груди. Рассказов Палычу вез штук двадцать. Приехал, все рады, мать стол собрала, спрашиваю её,- почему Палыча нет?
– Да схоронили мы его неделю назад, чуть совсем тебя не дождался, когда я ему сказала, что тебя наградили, радовался как ребёнок, плакал даже. А тут случись ему самогонку гнать, в кухне своей. А ты же знаешь, его кухня на площадь лицом, так вот там повесили громкоговоритель, а он то молчал, то иногда говорил, да громко так, на всю деревню орал.
Вот и загорелся у него аппарат - кухня, как свеча, факелом занялась. Палыч спал там, наверное, пьяный. Выпрыгнул он из огня с ружьём в руках, и ну давай в небо палить, а в громкоговорителе, видно, передача военная была. Упал Палыч среди улицы, за сердце держится, а сам ползёт к горящему дому.
Ваську же ты знаешь Карпухина? Так он пожарником. Подбежал к Палычу, а тот его свалил на землю, и орёт:
- Голову-то, пацан, руками закрой, не видишь Мессеры снова на нас заходят.
Васька встал, понял, что у Палыча башню сорвало, да и продолжил кухню тушить, пока туда-сюда, подошли к Палычу, а он не дышит - так и остался он на той войне,- закончила свой рассказ мать.
- А я вот в этой,- выговорил Серёга.
______
-Слышь, Серёга, а рассказы свои, с этой войны, - спросил я.
А он усмехнулся и сказал:
- Да ладно, потом как – нибудь, да и нет Палыча, а ведь я для него их вёз.
На этом мы и расстались.
По рассказу соседа-фронтовика
лет 25-30 тому назад
В ту ночь мы возвращались из разведки.
Все шло, как надо, взяли "языка".
Достался нам фельдфебель - злой и крепкий,
Такой, что придушить пришлось слегка.
Луна качала тени редколесья,
Мы шли гуськом, Серега впереди.
До наших оставалось метров двести,
Как вдруг Серега шепчет мне: "Гляди!"
Навстречу нам, бесшумно, в маскхалатах,
Уверенной походкой, по прямой,
Держа на изготовку автоматы,
Немецкая разведка шла домой.
Мы с "языком", они, наверно, тоже.
У нас приказ - у них, такой же свой,
Что провалить задание - не можем,
Рискуя пленным, ввязываться в бой.
Махнул своим "вперед", а сам - левее,
Пригнувшись, перебежкой, к валуну.
Бежал, стараясь топать посильнее,
Наполнив хрустом веток тишину.
Как я и думал, немец, что шел первым,
Заметил в лунном свете мой бросок.
Не выдержали у фашиста нервы
И он нажал на спусковой крючок.
Потом еще стрельба, потом граната
Рванула справа,- я чуть не оглох.
Но было главное, ушли мои ребята
Под этот огневой переполох.
Мой ППШ лежит с разбитой ложей,
Пытаюсь подтянуть его назад...
А где же пальцы? Лишь лохмотья кожи,
Да кости белыми осколками торчат!
Перекатился за валун. Здоровой левой
Достал согретый телом пистолет.
Мизинец с безымянным вроде целы..
Кровь хлынула, а боли так и нет.
Через минуту - две мои вернутся,
Окопы - рядом, скинут "языка"...
Мне, главное сейчас, не промахнуться,
Если стрелять - то лишь наверняка.
Так и случилось... С трех сторон огнем
Прижали наши окруженных фрицев....
А я, бинтуясь, думал об одном:
Вот как теперь, без пальцев, мне креститься?
Когда я был годами мал,
Ну и, конечно, ростом,
Людей, я помню, различал
Как маленьких и взрослых.
А возмужав, и вывод сей
Мне помнится не меньше,
Делил уверенно людей
Я на мужчин и женщин.
На склоне лет иначе я
Выстраиваю пары,
Людей вокруг себя деля
На молодых и старых.
- …не бойся! Эти «кобры»,
всего лишь, танец рук
над озером.
Я – добрый.
Хотя, легко, мой друг,
прослыть безумцем. Паче,
когда в огне юдоль.
Чье имя носишь, мальчик?
- Адольфа…
Я – Адольф.
- …ловец всегда некстати -
проклятием чреват…
Ты слышал о Пилате?
- Да, слышал, гер Пилат.
- Смотри на руки эти,
они белы, как соль.
Ты кто? Ты – не ответил…
- Из Линца я. Адольф.
- …так разве мало – трижды
рабов своих просить
о Боге. Я унижен
и обеcкровлен сим.
Но вымыть руки – рАвно
блюсти Его завет…
- Мне папочка недавно
Сказал, что Бога нет.
- …ты слышишь, эти стуки -
Еще нужны кресты.
Он есть!
Но эти руки
немыслимо чисты.
Я жду, когда ты спросишь:
«А кто же виноват?»…
Ты, дОлжно быть, Иосиф?
- Я - Гитлер, гер Пилат!
-…не избежал идеи -
и век меня настиг:
проклятье иудеев
приходится нести...
И каждый выход в люди
предательством объят.
Запомни: враг - в иуде!
- Запомню, гер Пилат.
*Mentoris (лат.) - наставник.
*Существует легенда, что Пилата после смерти не приняли воды Тибра. Его пытались сбросить в кратер Везувия, но что-то и там помешало, и лишь в бездонном альпийском озере его тело нашло упокоение. Легенда жива и сегодня - римского прокуратора Понтия Пилата можно встретить в Швейцарских Альпах. В Великую пятницу, кто-то видит в туманной дымке руки над озером, другие - как облаченный в багровую тогу, он появляется у озера и моет, и моет свои руки, и показывает их всем - на них нет крови Спасителя… И повторяет: «Я невинен в крови Праведного сего…»
* * *
Понять должны мы все до одного,
Что нет святых созданий в мире пошлом:
Не требуйте от женщин ничего,
Что быть могло в их очень тёмном прошлом.
* * *
Рождает женский яд к мужскому полу фобию,
А зависть не доводит до добра:
Мужчина изготовлен по Божьему подобию,
А женщина – всего лишь из ребра.
* * *
Когда мужчина может, он герой,
Но душу в трудный час позор наполнит:
Чего желает женщина порой,
Того Всевышний даже не исполнит.
* * *
Не каждый хочет жизнь вести в моленьях,
Но видит Бог, как чёрт бодает рогом.
В двух случаях стоим мы на коленях:
Лишь только перед женщиной и Богом.
Взлетают в космос корабли,
И бороздят его просторы.
Но он был первым, кто с земли,
Раскрыл космические створы.
Всего лишь полтора часа,
Его полёта над землёю.
И мир поверил в чудеса,
А как смогли они такое.
Вот так сумели и смогли,
Утёрли нос капитализму.
Хотя и помнили они,
Как мы расправились с фашизмом.
Москва не верила слезам,
И что-то, где-то перегнули.
Нелёгок путь был к небесам,
Но к звёздам первые шагнули.
Минуло время с той поры,
Но помнит Родина героя.
И сотни нашей детворы,
Мечтают совершить такое.
Над полем тем, где он тогда,
К земле родимой прикоснулся.
Макет ракеты сквозь года,
Навеки к небесам взметнулся.
Прочел только что стих С.М.5 "Червонец СССР", и вспомнились времена начала гибели советского червонца, а вместе с ним и СССР. Этот был тяжелейший период жизни для очень многих людей. Многие вспомнят сейчас эти годы. Сочинилась у меня тогда песенка для "кухни" на мотив одной
из песен Владимира Высоцкого. Начиналось время пустых прилавков, талонов на масло и т.д.
Были раньше времена,
Есть в кармане три рубля,
Ты спокойно идешь в магазин,
Набираешь мандарин
Сразу несколько корзин,
Остается еще рубль один...
Припев:
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди.
Магазин покинул ты,
Направляешься к такси,
Благо, божеской ставка была,
Путь дорога далека,
Ехал целых два часа,
А шофер еще дал сдачи с рубля...
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди.
Все, что было, то прошло,
То забыть пора давно,
А теперь довели нас до слез.
"Братьев" столько развелось,
Что несчастный русский лось
В заповедник свое мясо унес...
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди.
Мы не ездим на такси,
И едим лишь иваси,
Мы про мясо забыли давно,
Масло видим лишь в кино,
Не достать нам до него,
Предназначено для Польши оно...
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди.
Вот запрет выходит нам
По московским жить часам, *
И должны мы теперь меньше спать,
Нужно ночью нам вставать,
Рис кубанский убирать,
Во Вьетнаме голодовка опять...
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди.
А в один прекрасный миг
Раздается дикий крик,
Алкоголик кричит, слышен мат.
Цены выросли опять,
Где же деньги теперь брать,
И бутылки где теперь собирать...?
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди.
Ладно, этот пусть алкаш,
Но причем ребенок наш?
В ясли сонным несем мы его.
А вина во всем того,
Кто забрался высоко,
И не видит под собой ничего...
Успокойся, гражданин, пояс затяни,
Это только присказка, сказка впереди...
* Несколько месяцев в тот период в Краснодарском крае время отличалось
от московского на один час. Программа "Время" начиналась
у нас в 22-00.