20 октября 1941г., фашистская нечисть осквернила своим проклятым вторжением, мой родной город Сталино (Донецк!)
Презренные палачи, воры и насильники! Убийцы детей, стариков и женщин! Изуверы и оборотни! Звери и чудовища! Вы и все те, кого вы произвели на свет, в прямом и переносном смысле – ПРОКЛЯТЫ ВЕЧНО!!!
«Для кого-то простая потеха…»
В шурфах шахт ещё слышится эхо,
Эхо криков советских людей…
Для кого-то простая потеха,
Чьих-то сбросить туда матерей…
Содрогаясь от страшного смеха,
Злого смеха фашистских свиней…
Для кого-то простая потеха,
Жечь в подвалах наших детей…
Канет в бездну истории веха,
О погибших за нас храбрецах.
Для кого-то простая потеха…
Но, не в наших скорбящих сердцах!
Мой родной город был освобождён 8 сентября 1943 года…
П.С.: - «Дорогие ветераны, соотечественники, читатели, поэты, друзья!
Я, Хохмодрил, поздравляю всех Вас с Днём Победы над нацистской Германией! И желаю, чтобы такой боли, такого ужаса и такого горя - НИКОГДА больше, ни у кого, не повторялось!
* * *
Туман стоит за нашей дверью,
Ступил с крыльца, и сразу сник.
Иные есть — во что-то верят,
Во что — не могут объяснить.
Верь в Господа ты без сомнения,
И до последнего мгновения.
* * *
Собаке даны клыки,
Клыками она хватает.
Тебе даны кулаки,
Вот оборона какая.
Пускай, ты проворен, силён,
Себя не дашь в обиду,
Мощнее тебя слон,
Гораздо внушительней с виду.
Но ты человек, с душой,
И как человек - непрочен.
Сегодня ты очень большой,
А завтра ты маленький очень.
* * *
Замело твою сторожку
Разве что не до трубы;
У тебя есть и картошка
И соленые грибы.
И тепло тебе и сухо,
Дремлется, ну как в авто.
В общем, скучная житуха,
Но спокойная зато.
* * *
Дыхание твое мне дорого,
Как птице лазурь дня.
Родная, живи долго,
Гораздо дольше меня.
* * *
Намудрил, накрутил, наметафорил,
С виду кажется что глубоко;
Поступил нерадивым пахарем:
Тут копнул, там копнул да и только.
В спор он бросится,
Влезет в дебаты,
Не жалея горла мортиры…
Часто, где чересчур кудревато —
Скрыты элементарные дыры.
* * *
Мелочи дарим значение,
Возимся в серой золе.
Нас допекают мучения
Крепко на грешной земле.
* * *
Есть у юности забота,
Это у нее в чести:
Словно щит прикрыл кого-то
И от гибели спасти.
Но поймешь, когда устанешь,
Поведешь иную речь:
Хоть щитом из стали станешь —
Все равно не уберечь.
* * *
Что-то в животе урчало,
Что бы это означало.
Тит задумался как Кант
И решил: “Урчит талант”.
* * *
Какие крупные снежинки!
Какой роскошный снегопад!
А сколько всюду грязи липкой,
Трава и мусор невпопад.
Снежинки тают незаметно,
Становятся водой простой;
И только виснут капли с веток,
* * *
Оставить хоть что-то,
Самую малость,
Здесь по земле проходя:
Такое желание
Нам досталось,
От этого — никуда.
* * *
Меж собою связаны,
Им - и даль, и близь.
Смерть и боль — обязанность,
Равно как и жизнь.
В окнах хмурый апрель прячет взгляд за очками тумана.
На проспекте синкопой грохочет по стыкам трамвай.
Заскрипели пружины артрозно под кожей дивана.
Топчет грудь черный кот и гортанно урчит мне:"Вставай!"
Я смотрю в потолок, непонятно чему улыбаясь.
И пинг-понг первых мыслей в реальность толкает меня.
Вот в огромный экран превращается некая малость,
Память будто проектор комедию прошлого дня
Мне стрекочет, всплывают мишенями пьяные лица,
В рыжем дыме табачном летает флажок топора.
Что-то нами невнятно мечтается и говорится.
И внезапно кончается в пять восемнадцать утра...
Я на кухню иду, достаю из немытой посуды
Тонкостенный стакан с терпким запахом винной росы
И горячей водой смыв со стенок подкисшее чудо,
Заливаю свой праздник шипучей таблеткой упсы.
А потом я курю на балконе в расхристанной майке.
Растопырив все пальцы, туман прорезают кусты.
И плывут в вышине неизвестные мне птицы стайкой
Растворяясь внезапно, как-будто хмельные мечты...
Не лей мне сопли, Милая, на грудь,
В тебе любви, как есть, на рубль двадцать,
Любовь твоя одета в бронепанцирь,
И не дает, как следует вдохнуть,
Верней передохнуть и отдышаться.
Валькирия, несущая пургу,
Теперь мне это всё до…пипы,
Твои полусценические всхлипы…
Воспринимать серьёзно не могу
Подобье нудной, балаганной “липы”.
Что толку апеллировать к судьбе…
Твоя любоффь давно сыграла в ящик,
(Зануден спор лунатика со спящей),
Ведь перманентно видим я тебе
Лишь тенью тени, тихо уходящей.
А в отчаявшемся том государстве -
Как войдёшь, так прямо наискосок -
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
«Про дикого вепря»
Двери сердец
открывал он гитарным
боем
и голосом - с хрипотцой.
Был штрафником
боевым ветеранам
и уркаганом –
малине блатной.
Жил бы Шекспир -
похвалил бы Высоцкого,
если б услышал его монолог -
Гамлета в свитере,
принца московского,
с песней гитарной,
с насмешкою злой.
Слухи как мухи –
про водку, про дозы,
зэков, шалав…
Кривотолков и лжи
поразвелось,
как приятелей ложных,
«кто с ним встречался,
кто водку с ним пил».
Планка прыжковая -
выше и выше.
Разве удержишь его в удилах!
(Зря не остался с Мариной в Париже,
там бы «толчковая» не подвела…).
Честь и хвала! -
да несносная тройка
мчалась к обрыву под звон бубенцов,
и злые ангелы зыркали строго
на – не ангельское лицо.
Жизнь непроста и кончается быстро.
Можно расплавиться – можно сгореть.
Семьдесят семь ему нынче б было,
двадцать пятого, в январе.