Мой тонкий мир, доверчивый и хрупкий,
Болеет от холодного. В него
Вторгаются без спроса и без стука,
Клишируют эмоции, поступки,
Учитывая опыт вековой.
Мой тонкий мир, задумчивый и древний,
Никем не расшифрованный пока,
На целый шаг опережает время…
Живёт, не принимая отражений
От мутных и неискренних зеркал.
Мой тонкий мир, искусственно послушный,
Надеется — закончится цейтнот,
И кто-то из потока равнодушных
При помощи оптической игрушки
Все тонкости увидит и поймёт.
Служил я когда то в Прикарпатском военном округе, есть у меня друг Алёха с Каменец-Подольского. Два года назад, я 23февраля праздновал у него. А в этом году мне это могло только присниться, и вот приснилось.
Давай по маленькой, за праздник, за советский,
Помянем всё, что потерять смогли.
Как кинули нас власти, не по-детски,
И как просрали, и не сберегли.
А вот теперь, сидим с тобой напротив,
Да выпивай же, я ещё налью.
Ещё не одряхлели наши плоти,
Только уже, давно мы не в строю.
А ведь когда то, хоть и не в атаку,
Ты вспомни наш достойный экипаж.
Хоть не Берлин, не брали и не Прагу,
Могли любого, взять на абордаж.
И кто был русский, а кто украинец,
А вспомни, с Дагестана был Муса.
Аварец то ли, может быть лезгинец,
Нам было по хрен, разрази гроза.
Мы просто жили, был кулак единым,
Союз Советских, как могли просрать.
Нашёлся же, на горе нам козлина,
Державу смог же, взять и разорвать.
Давай Алёха, наливаю полный,
И вот теперь, мы просто жнём плоды.
Уж четверть века, прут у нас реформы,
Да только всё, напрасные труды.
Власть денег у руля и нам понятно,
Коль ты без них, то лох ты, и дурак.
Но это ладно, хоть и неприятно,
Но как смогли нам, разогнуть кулак.
И полыхнуло, просто запылало,
Абхазия была, была Чечня.
Осетия, а им всё было мало,
Ну а теперь, так полная херня.
Добрались гады, к самому святому,
Посеяли меж братьями раздор.
Подняли убиенную саркому,
Зажгли братоубийственный костёр.
И пусть, меж нами были непонятки,
Порою даже, вспыхивал скандал.
Но мы же родом, из единой грядки,
Славяне мы, к чему кровавый бал.
Иль мало нам, того что пережили,
Или не лили, кровушку рекой.
А вот же жили, жили, не тужили,
И что за ****ь, нарушила покой.
Уверен, Лёха, время нас рассудит,
Всё как-то встанет, на круги своя.
Всевышний разум у властей пробудит,
И засияет мирная заря.
А в отчаявшемся том государстве -
Как войдёшь, так прямо наискосок -
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
«Про дикого вепря»
Двери сердец
открывал он гитарным
боем
и голосом - с хрипотцой.
Был штрафником
боевым ветеранам
и уркаганом –
малине блатной.
Жил бы Шекспир -
похвалил бы Высоцкого,
если б услышал его монолог -
Гамлета в свитере,
принца московского,
с песней гитарной,
с насмешкою злой.
Слухи как мухи –
про водку, про дозы,
зэков, шалав…
Кривотолков и лжи
поразвелось,
как приятелей ложных,
«кто с ним встречался,
кто водку с ним пил».
Планка прыжковая -
выше и выше.
Разве удержишь его в удилах!
(Зря не остался с Мариной в Париже,
там бы «толчковая» не подвела…).
Честь и хвала! -
да несносная тройка
мчалась к обрыву под звон бубенцов,
и злые ангелы зыркали строго
на – не ангельское лицо.
Жизнь непроста и кончается быстро.
Можно расплавиться – можно сгореть.
Семьдесят семь ему нынче б было,
двадцать пятого, в январе.
Нас бросили туда закрыть прореху,
Хотя бы, кем-нибудь, замкнуть "котел".
Штрафбат - бригаде немцев- не помеха.
Сюда и двинут, мы без пушек - ноль.
Приманка просто... Что там маскировка,
Наш холмик в чистом поле, как нарыв.
И окруженных немцев группировка
На этот холм и ринется в прорыв.
В заградотряде двадцать пулеметов,
У нас - четыре, вот такой расклад.
Пойдут лавиной танки и пехота,
Ну что ж, мы встретим, нет пути назад.
Мне двадцать лет, я на войне полгода.
Как в "штрафники"? Об этом позже, брат.
Стоял сентябрь, отличная погода...
Кричат:" Связист, тебя зовет комбат!"
У входа в штаб бойцы заградотряда.
Небрежно сплюнув, захожу в блиндаж.
К чему "малиновые" здесь и что им надо?
Представился комбату, жду приказ.
"Мне связь нужна с соседним батальоном.
Два километра, если напрямик...
По полю минному...Молись, коли крещеный-
Саперов - просто нет, пойдешь без них!"
"Приказ понятен, я пойду, не струшу,
Но если подорвусь?"- "Пойдет другой!..
Ну, что стоишь?.. Не береди мне душу!
С тобой два автоматчика... Конвой."
Обвешавшись катушками, по склону,
Шел впереди, сухой травой шурша.
А сзади те, в малиновых погонах.
Держа на изготовку ПеПеШа.
А вот и мина, обозначил меткой,
Конвой остановился тоже, ждет.
Разлет осколков тридцать-сорок метров,
Если такая подо мной рванет.
"Эй, вертухаи, не дышите в спину!
Дистанцию держать, идти след в след!
Когда я, сдуру, наступлю на мину,
Вам уцелеть в трех метрах - шансов нет!"
Холодный пот течет между лопаток.
Четвертая катушка... Все! Дошел!..
Соединили на КП... Комбат с комбатом
Поговорили... Слышно хорошо...
"Ну, молодцы! Был, как глухой, без связи.
А как вы шли?" - "По полю, напрямик..."
"Как, без саперов? Там же мин, как грязи!"
"Да я, товарищ капитан, штрафник..."
Комбат смотрел с минуту, изучая,
"Да ты на орден наработал, старина".
Потом кивнул моим соглядотаям:
"Идите ужинать, вас встретит старшина."
...Он наливал мне спирт "на палец" в кружку,
Сам выпил только раз, и то, чуть-чуть:
"Тут за саперов так бы сняли "стружку"!...
Не сорок первый..! Да не злись, забудь!"
Нас отвезли в трехтонке с крытым кузовом.
Я раза три свалился с лавки вниз...
Орал "Катюшу"- пьяно и простужено,
Конвой терпел, не гавкнул мне :"Заткнись!"
...Фашисты на прорыв пошли южнее,
А там их ждали - просто, как родных!
Нам было слышно, как гремели батареи.
И я остался, еще раз - в живых...
Отмаявшись в штрафной еще неделю,
Как раз в те дни закончился мой срок,
Я прикрепил погоны на шинели,
И через пару дней нашел свой полк.
А тем конвойным дали "За отвагу"...
Я не в претензии, все живы, что еще?..
Это потом уже, когда мы брали Прагу,
Вот там мне руку оторвало по плечо...
Он был из тех, кто верил свято
в звезду погасшую давно.
Дорогой выбранной когда-то,
он шёл и было всё равно.
Что брёл сквозь дебри одиноко,
что проклят всеми и забыт,
что в никуда ведёт дорога,
что пешка он в игре судьбы.
Во времена, больших свершений,
он вёл народы за собой.
В азарт побед, в боль поражений,
в итоге стал для всех чужой.
Во власти призрачной химеры
от ран оправившись едва.
Бросал соратников без меры,
в костёр эпохи как дрова.
Мечты исчезли в одночасье,
низвергнут с трона он на дно.
И пулю в мозг ему б за счастье,
но сгинуть в муках суждено.
Прощальный взгляд, направив в небо,
он крикнул гнева не тая:
Пускай я праведником не был,
но жизнь прожил, а на... (зачем)!???
Люди как люди -
просто хотели жить.
Время остудит,
только нельзя забыть.
Черные птицы
над головой кружат.
Строгие лица
с древних икон глядят.
Сдвинуты брови,
взгляд из-под них суров.
Кто остановит
стаю безумных псов?
К миру призывы
в хаосе не слышны.
Ухают взрывы -
жуткий вокал войны...
РАЗРЕШЕНО
В царстве смертельно больных идей
снова кровавый пир.
Сколько погибнуть должно людей,
чтоб воцарился мир?
Рушатся храмы, горит земля,
так, что в глазах темно.
- Люди,друг в друга нельзя стрелять!
- Можно. Разрешено.
МНЕ КАЗАЛОСЬ...
Мне казалось, это все где-то там -
не имеет отношения к нам!
Я сначала даже думала - врут!
Ну не может быть такого вот тут!
Это как же надо всем озвереть,
на такое чтоб спокойно смотреть!
Делать вид, что все идет чередом!
Ведь не ваш же уничтожили дом!
И не ваших расстреляли детей
с одобрения чиновных властей,
что поставили, не глядя, печать!
Оппонентов можно перекричать,
кулаками колотя себя в грудь.
Вот плачевные итоги
Необъявленной войны:
Колорады... Бандерлоги...
Две судьбы одной страны.
Мастурбируя Обаме,
За Госдеп ложась костьми,
Это их столкнули лбами
Проукраинские СМИ.
На гордыне и апломбе
Прорастив зерно своё...
Были люди, стали – зомби,
Кровожадное зверьё.
Превратив страну в клоаку,
Гордо машут головой:
«Москаляку на гіляку!» –
Слышен клич передовой.
Посидят, в экраны вперясь,
И убить уже легко...
Кто питает эту ересь,
Как не Шустеры и Ко?
Это ими вектор задан
На повальное враньё,
Побудивший мирных граждан
Становиться под ружьё.
За дома свои, за близких,
За земли родимой пядь...
Нет средь них солдат российских,
Вам ли этого не знать?!
Так ведь нет, вы как вакцину
В область колите виска,
Будто Путин в Украину
Вероломно ввёл войска.
И в пылу любого спора
Подсыпаете полынь...
Что ж, аукнется вам скоро,
И одесская Хатынь,
И Славянск, и Мариуполь,
И Донецк, и Краматорск...
Все грехи припомнят вкупе,
Каждый выеденный мозг.
То, что брат пошёл на брата.
То, что весь юго-восток
Станет точкой невозврата…
Впрочем, стал уж, видит Бог!
Надрываясь,лезет вон из кожи
Журналистам учинить базар,
И никто ему не плюнет в рожу,
Не нассыт в бесстыжие глаза.
Что мешает дать ему по яйцам?
Кто ему заткнёт поганый рот?
…Не случайно все его боятся –
Дума глотку за него порвёт,
Чтобы бесноватый либерал
Грозно матерился и орал
На ему не нравящихся лиц.
Говорить о наболевшем,
Раскрывать души порывы,
И путём тернистым пешим
От Христа дойти до Шивы.
Проиграть одежду в шашки,
Целовать холодный ветер,
Поменять на низ тормашки,
Волновались чтоб соседи.
На асфальт смотря с карниза,
Петь про солнышко лесное,
Вместе, не стесняясь, писать,
Ты присев, а я же стоя,
Заплатив за всё без сдачи,
Рожи корчить проводницам,
Громко Читать дальше >>
Киев – подводная лодка,
Пока еще на плаву.
Пока дерут еще глотки,
Те, что потом заревут.
Что Украине светит?
Видок в перископ пока тускл…
Путин опять ответит,
она утонула?…как «Курск».
Я на бреющем полёте ухожу от "Мессершмитта",
из динамика напротив льётся песня "Рио-Рита",
грохот вражеских зениток, валит дым из-под капота,
треск и пламя, "рио-рита", никудышняя работа,
небо, всполохи и море, пролетаю над Кронштадтом,
показался "фоккер" в створе, "Ну держись!" и дальше матом,
впереди панель разбита, не вздохнуть, сплошная гарь,
а в эфире "рио-рита" и заклинило фонарь,
кровью форточка залита, третий год уже воюю,
нет, не смолкнет "рио-рита", я иду на "лобовую",
до конца войны неделя, грудь осколками прошита,
двадцать пятое апреля, взрыв и эхом - "ри-о-ри.....
Посвящаю лётчикам истре***ельной авиации
Балтийского флота периода второй мировой войны
Такое чувство, как влюбленность, знакомо всем. Но любить по-настоящему могут только избранные Богом люди.
Мы только что прилетели и находились еще в здании аэропорта. Длительная командировка на другом конце света закончилась, я хотел домой и от нетерпения переминался с ноги на ногу. Мой друг, Алекс, заметив мое состояние, протянул руку для прощания. При этом, отведя глаза, спросил:
-- Ты к ней?
Я ничего ему не ответил, только кивнул в ответ.
Поймал такси, и через некоторое время, перепрыгивая через ступеньки, мчался к себе на этаж. Мне не сразу удалось попасть ключом в замочную скважину: так дрожали от нетерпения руки. Наконец, открыв дверь, я сразу устремился в гостиную.
Она, как всегда, ждала меня там: двадцатипятилетняя женщина с карими глазами, искрящимися теплом и радостью. Она всегда надевала к моему приезду, костюм, зная, что он мне очень нравится. Узкие ладони и длинные пальцы женщины свидетельствовали о ее повышенной чувствительности и врожденной аристократичности. Я ее крепко обнял за покатые, хрупкие плечи и поцеловал в губы.
– Мне очень не хватало тебя все это время, – тихо прошептал.
– И мне – тебя, – услышал в ответ.
Я открыл шампанское и разлил его по бокалам. Мы выпили. Потом долго сидели и разговаривали. За долгое мое отсутствие накопилось много тем, о которых нам хотелось поговорить. В окне мелькнул черный комок и исчез. Я подошел ближе к окну, чтобы рассмотреть лучше, что же это было.
К подоконнику прилипли сухие желтые листья и два оброненных птицей черных пера. По н*** неслись рваные, осенние облака, подгоняемые злым ветром. Иногда в просветах между ними проглядывало солнце. Оно светило, но уже не грело так, как прежде. Все в природе готовилось к зиме, холодам, длительным беззвездным ночам.
– Извини, но я очень устал. Мне надо немного отдохнуть, - произнес я.
– Да, конечно, тебе нужно отдохнуть с дороги, - поддержала женщина.
Я взял фотографию, на которой была изображена девушка с густыми каштановыми волосами, с которой все это время вел мысленный диалог и пошел в спальню. Поставив фотографию любимой на ночной столик, который стоял рядом, я тяжело опустился на кровать. Снял рубашку. На шее у меня висела цепочка с маленьким женским кольцом. Я коснулся его пальцами и легкая щемящая грусть, уколов меня в сердце, растворилась в нем без остатка. Ровно два года назад я должен был встретиться с ней в Париже. Мы хотели провести там несколько дней вместе. Я планировал в один из вечеров, где-нибудь в маленьком ресторанчике, при свечах, сделать ей предложение и подарить кольцо. Я ее ожидал в парижском аэропорту Orly. Вечерний рейс, которым она должна была прилететь, все задерживался. Потом объявили, что произошла катастрофа. Погибли все находившиеся на борту самолета.
Я не успел сказать ей самого главного. Я опоздал на целую жизнь. Внутри что-то надломилось. Душа покрылась кристальной коркой. Я медленно опустил голову: осколок спрятанной где-то глубоко в душе боли снежинкой тихо опустился на подушку и исчез, не оставив на ней следа.
Черный лебедь, сделав два последних круга, так и не найдя своей пропавшей подруги, сложил крылья и понесся вниз к земле.
Любви нужно отдаваться до конца, даже если ты от нее можешь впоследствии сойти с ума или даже погибнуть. Настоящая любовь этого стоит.
Алекс долго смотрел вслед своему товарищу, спешащему к стоянке такси. Потом подошел к телефону-автомату и набрал номер.
– Как он? - спросил женский голос.
– Поехал к тебе, – ответил мужчина и повесил трубку.