Здравствуй, Боже… Я знаю, ты – много старше…
Но тебя почему-то зовут на «ты».
И в таком обращенье – ни грамма фальши,
Потому что всегда мудрецы просты,
Потому что прозрачен, как горный воздух,
Непреложных истин сакральный свет,
Потому что условностей всех громоздких
В мире светлом твоём, без сомненья, нет…
И босыми ногами ты меришь вечность,
Не считая воткнувшихся в них заноз,
Прикрывая ладонями человечков
От разбуженных ими штормов и гроз…
Не спится почему-то мне...
Глухая ночь...
Одна в гнетущей тишине,
Ушли все прочь.
Скребётся ветка по стеклу,
Мороз по коже...
Уставших глаз я не сомкну,
Помилуй, Боже!
Стекает жалкая слеза
На гладь подушки...
Где были вы, мои глаза?!
Да на Андрюшке!
Его, лишь только одного,
Хотели видеть,
Не замечали в нём того,
Чем мог обидеть.
Теперь уж поздно слёзы лить,
Не спать ночами,
Струны порвáлась тонкой нить...
А как звучала!!!
Киев – подводная лодка,
Пока еще на плаву.
Пока дерут еще глотки,
Те, что потом заревут.
Что Украине светит?
Видок в перископ пока тускл…
Путин опять ответит,
она утонула?…как «Курск».
Льёт дождь уже четыре дня...
Не просто льёт - как из ведра!
И носа высунуть нельзя,
А дни так медленно скользят...
Когда же снова солнца луч
Прогонит это стадо туч
И радость в души нам пошлёт?
А дождь, негодник, льёт и льёт.
- Ну, перестань же, прекратись!
По пляжу хочется пройтись,
Полюбоваться красотой,
Окрепнуть заново душой.
На сердце мрак из-за дождя,
Тоскует, раны бередя.
Добавил дождь ему хлопóт...
- Давай, убавь-ка оборот!
Но он, зануда, льёт и льёт,
Уныло жизнь в дожде плывёт...
Надрываясь,лезет вон из кожи
Журналистам учинить базар,
И никто ему не плюнет в рожу,
Не нассыт в бесстыжие глаза.
Что мешает дать ему по яйцам?
Кто ему заткнёт поганый рот?
…Не случайно все его боятся –
Дума глотку за него порвёт,
Чтобы бесноватый либерал
Грозно матерился и орал
На ему не нравящихся лиц.
Ну, вот и всё, нас выбили суоми,
Остались наши звёзды не у дел.
Как говорится поздно пить боржоми,
Когда тебя противник поимел.
Как не хотелось, видеть эту драму,
Но я сидел, смотрел во все глаза.
Я своей жопой, прикипел к дивану,
Ох, как обидно, разрази гроза.
И вот с утра, смирившись понемногу,
Скажу Вам, с горя лупанув стакан.
Что сани с лета, мастерят в дорогу,
Ведь заграница, не поможет нам.
Мне, наверно, везёт на случайные встречи!
У черёмух цветущих в плену
Я сидела над речкой однажды под вечер
С человеком, прошедшим войну.
А над нами, в закатного солнца сиянье,
Жаркий майский денёк угасал.
Я просила его рассказать об Афгане –
Он в ответ, улыбаясь, молчал.
Только как от дотошной меня отвязаться?
Он смирился с напором моим:
- Я про друга тебе расскажу, про афганца,
Пол-войны отлетали мы с ним…
( Рассказ командира )
Вертолётчик Сеид, привалившийся к камню,
На себя был совсем не похож:
- Мне нельзя, командир! Понимаешь, нельзя мне!
Пропадает семья ни за грош!
Приходил человек. Словно ворон зловещий,
Мне накаркал недобрых вестей:
- Если днём вертолёт твой увидим – под вечер
Расстреляем жену и детей.
- Ты же воин, Сеид. Ты – солдат и мужчина.
На войне всяк бывает, ты знал.
А заданье провалишь по этой причине –
Под расстрел подведёт трибунал.
- Пусть падёт на меня справедливая кара!
Им тогда не дожить до утра!
- Отправляйся на базу до завтра. А завтра
Прилетай, но закрась номера.
Он поднялся с земли, жарким солнцем прогретой,
Безнадёжно махнул нам рукой,
И на базу свою до утра, до рассвета,
Улетел, ну, совсем никакой.
Мы в пещерке сидим, позабыв о приказе,
И эмоции бьют через край:
- На заданье лететь вот с таким камикадзе –
Это сразу отправиться в рай!
- Сами слышали всё. Сами видите, братцы,
Ну, какой он назавтра боец!
Есть у нас только ночь – до селенья добраться
И обратно – иначе… хандец!
* * *
…Изнурительный бег по горам среди ночи,
Сумасшедший, немыслимый бег…
Человек может многое, если захочет,
Сколько силы таит человек!
Как в село ворвались, говорить я не стану,
Но нашли, полуголых, босых,
Под решёткою в замаскированной яме
И жену, и мальчишек двоих.
Мы детей с головой замотали в тельняшки –
Горы ночью морозом трещат.
По глотку «для сугреву» хватили из фляжки –
Да скорее, скорее назад!
И красавица наша без стона и крика,
По горам, чуть касаясь земли,
Побежала в огромных десантных ботинках
За парнями, что деток несли.
Мы хрипели, по скалам взбираясь наощупь,
До рассвета осталось чуть-чуть.
Скоро база, а там уже легче и проще,
Хоть часок перед боем вздремнуть.
Мы ввалились туда. Слаще не было рая,
Хоть и гнулись почти пополам.
Наконец! Наконец-то пещерка родная,
Что служила убежищем нам.
А Сеида жена отползала босая
В самый дальний её уголок,
Прижимая детишек и губы кусая,
Как испуганный дикий зверёк.
Я на ноги её посмотрел: - Боже правый,
Как могла она столько бежать?
Это были не ноги – кровавые раны.
Эх, бойцов на куски б разорвать!
- Идиоты! Портянок бы ей намотали!
Посмотрите! Кровища рекой!
А мои бугаи потрясённо молчали
Перед мужеством женщины той…
* * *
Только лишь осветили рассветные блики,
Силуэты расслабленных тел,
Вертолётчик Сеид на машине безликой,
Перекрашенной, к нам прилетел.
Не забыть никогда, как на мужа глядели,
Лучезарным сияньем полны,
Очи нежной, израненной счастьем, газели,
Словно не было больше войны.
Словно не было ран, перевитых бинтами,
Плена, боли и гонки в горах,
И, наверно, незримо парили над нами
В этот миг и Христос, и Аллах…
* * *
Тот, кто видел, как плачет афганский мужчина,
Не забудет такого вовек.
И о нас не забудет до самой кончины
Этот мужественный человек.
Он рыдал, как дитя, рвал на теле рубаху,
На коленях к мальчишкам приник,
Глаз с жены не сводил он, и клялся Аллахом,
Что навеки теперь мой должник.
А потом, словно вдруг устыдившись порыва,
Он вскочил: - Всё, ребята! Летим!
И ко взлётной площадке, как будто на крыльях
Полетел, и мы – следом за ним.
Где стояла «вертушка», о небе тоскуя,
Вся в заплатках шпаклеванных дыр,
Обернулся ко мне: - Вот теперь повоюем!
Повоюем теперь, командир!
* * *
Будет кто-то убит, а иной – только ранен,
Но, пока ещё сердце стучит,
Мы летим на заданье над теми горами,
По которым бежали в ночи.
Мы о рейде – молчок! Круговая порука!
А в кабине пилота сидит,
Широко улыбаясь, от уха до уха,
Наш товарищ – афганец Сеид…
* * *
Он опять замолчал… закурил сигарету…
Басовито гудел майский жук…
Командир никому не расскажет про это…
Не расскажет... а я расскажу.
Расскажу я о голосе, полном металла,
О руках, что тряслись исподволь,
О глазах расскажу я, в которых металась
Позабытая, давняя боль.
Расскажу, как внезапно задёргалось веко,
Как он тяжко, со всхлипом вздохнул,
Словно в жаркий Афган – тот рассказ человека
На мгновение снова вернул.
Расскажу, как над лугом сгущалась прохлада,
Как услышал он вдруг… соловья,
Из афганского пекла, из Дантова ада
Возвращаясь на «круги своя».
Свой берет голубой, я надену сегодня,
но с хмельной головой не полезу в фонтан.
Собираемся мы, в этот день ежегодно,
чтоб за мирным столом, вспомнить Афганистан.
Кто-то вспомнит Баграм, кто-то высь Кандагара,
для меня же Саланг, стал навеки родным.
Обещаю одно – даже в пьяном угаре,
здесь из нас ни один, не желает войны.
Мы не станем орать: – Бей, громи десантура!
Подтверждая девиз, что никто кроме нас.
Мы узнали в боях, мудрость слов – пуля дура,
и поэтому мир ценим выше сейчас.
Здесь не вспомнит никто, об убитых душманах,
кто их, сколько несёт, у себя за спиной.
Не расскажет никто о полученных ранах,
всем понятно итак, каждый мечен войной.
Вспомним, мы пацанов, с кем делили патроны,
снова рюмки нальём, встав уже в полный рост.
По неписанным нашим, солдатским законам,
молча выпьем друзья: – Мужики, третий тост!
Как летит время! Завтра начинается для меня 40-й учебный год; юбилей в некотором роде. Раньше в этот праздник был рад, горд, счастлив. Сегодня всё больше грусти, растерянности и пустоты. Мне стыдно за то, что происходит в образовании в последнее десятилетие. Поэтому и стихотворение получилось не особенно смешным. Извините. С праздником, коллеги!
Прилежно науки я грыз,
И всё-таки темы не пройдены:
С чего начинается Родина...
С чего начинается жизнь.
Поставьте мне двойку в дневник.
Да с минусом! Я не в претензии.
Быть может, осилит на пенсии
Науку плохой ученик.
О Родине умники врут,
Но знаю про жизнь в самой малости:
С урока всегда начинается
Отмеренный жизненный путь!
Карман мой учительский пуст,
Но роль не по мне - "Кушать подано!"
С того начинается Родина,
С чего начинается грусть.
Все ближе и ближе иду я к земле,
Все ниже и ниже ступаю к тебе.
Под грузом грехов я склоняюсь без сил,
Внутри пустота: я ведь Бога забыл.
…Упал на колени, вся жизнь пронеслась,
Как тройка гнедых, что галопом прошлась.
По лезвию бритвы, по нервам и в кровь,
Я видел все раны, я чувствовал боль.
И совесть страдала, и сердце рвалось,
Огонь прегрешений испить мне пришлось,
По полной, по горькой, по крайней – до дна!
Судьба не стерпела, душа не смогла.
Она как комета вильнула хвостом,
И в вечность умчалась оставив свой дом...
Наш взгляд на мир – нерезкий и нечёткий…
Проходит он сквозь призму передряг.
Сует дневных перебирая чётки,
Похожи мы порой на мелких скряг…
…Дед воевал, а бабушка и мама,
Совсем ещё малышка, лет пяти,
Делили крохи поровну упрямо
В одной из ленинградских тех квартир…
На грани двух бездонностей священных,
Одна зовётся «смерть», другая – «жизнь»,
Становится понятной совершенно
Бессмысленность обыденных пружин,
Толкающих на глупые поступки –
Всю шелуху срывает эта грань!
Кто ощутил, как наши жизни хрупки,
Кто каждый день немножко умирал,
Кто помнит это головокруженье
От снов на грани холода и тьмы,
Кто знает что-то – то, что, без сомненья,
Не понимаем сытенькие мы,
Забыть не сможет смертного оскала
(В глазах – такая мудрость, глубина…)
И будет жить, «проблемы» пропуская
Сквозь призму, под названием «ВОЙНА»…
НЕСКОЛЬКО ГРАММОВ…
***
Несколько граммов хлеба…
Несколько крошек жизни…
Господи, как нелепо –
Карточку в пальцах стиснув,
Не добрести немного
Тенью почти эскизной
К булочной, до порога…
Несколько граммов жизни…
***
Маленький, как монета,
Чёрный, такой горячий…
Множество раз во сне ты
Видела, как шипяще
Он напевает соло,
Путь прочертив кометой,
Входит в тебя… Осколок…
Несколько граммов смерти…
СВЕТ
И засыпая под ватными одеялами –
Мама с утра, уходя на работу, своим
Сверху накрыла дочурку, чтоб не замерзала бы –
Видела девочка там, за окраиной зим,
Там, за границей привычного жуткого голода,
За темнотою, которой кромешнее нет,
Жизнью счастливой, блокадой в муку перемолотой,
Яркий, такой притягательный, радостный свет…
СНЫ ПИТЕРА
Город тонет в упавшем небе
По колено в ночном тумане...
Там, на неба глубоком дне, бы
Он хотел позабыться снами…
Только снится продрогших улиц
Мрак блокадный чернильно-грубый,
Хрупкой детской спины сутулость,
В безмолитвенной скорби губы,
А на саночках – легче снега –
Тело женщины... Вой сирены...
Сил уж нет по укрытьям бегать...
Площадь каждая – как арена,
Для теней, что бредут, шатаясь,
В мир мечты о тепле и хлебе...
Ленинградскими снами маясь,
Тонет Питер в упавшем небе...
Забыты все дела. Меня волнует ныне
Судьба моих друзей, а не вселенский гам;
И что произошло в свободной Украине,
И как теперь живут мои родные там.
Ведь скромный люд простой все тешился надеждой
На лучшую судьбу и совесть нью-господ,
Но те за двадцать лет свободы "Незалежной"
До полной нищеты ограбили народ!
И, жаль, почти никто не раскусил мутанта;
Но справедливый гнев не был смирён и тих -
Не зря Майдан изгнал четвертого "гаранта",
Хоть он не хуже был и прежних-то троих.
Торжествовать бы мне, похерив перебранки -
Народом изгнан вон косноязычный "шах";
Но почему-то марш "Прощание славянки",
Да доблестный "Варяг" - звучат в моих ушах.
Время мчит колесницей безжалостной,
Подминая понурые дни.
Вот и первое… Ну же, пожалуйста,
Хоть сегодня меня обмани!
И звонком, что опасною бритвою
Рассеки ненавистную тишь,
Сообщи, что за дверью закрытою,
Полчаса уже тихо стоишь.
Захлестнёт меня радость безмерная,
Спохватись: -Перепутал, подъезд.
А с парадным и город, наверное,
И что времени снова в обрез,
Но вот скоро, в лимонно-банановом
Станут парою наши ключи…
Не умеешь красиво обманывать,
Лучше вовсе тогда помолчи…